Горячие пески

Ивашкин взял вчетверо сложенный листок. Тагильцев, прикрыв глаза, откинул голову, прижавшись затылком к стенке мазанки. Пряча донесение в карман гимнастерки Ивашкин понял, что его командир лишь делал вид, будто чувствует себя сносно, а на самом деле ему тяжело.

— Вопросы есть? — спросил старший сержант и, не дождавшись ответа, уточнил: — Значит, все ясно.

По их дружному молчанию он угадал, да это ему было известно и раньше, что задача для солдат оказалась неожиданной и, наверное, представлялась почти невыполнимой. Куда идти, какие приметы укажут им верное направление?

— Вы, ребята, не тушуйтесь, — заговорил Тагильцев не языком приказа, а доверительно. — Дорогу вы так ищите… Во-первых, наши метки на кустах, надеюсь, сохранились. Полярная звезда была постоянно справа и чуточку сзади. Поглядывайте на нее чаще. Барханы перевалите, тут и рассвет наступит. На такыре наши знаки обязательно сохранились. Я верю — вы непременно дойдете. Ну, желаю успеха, — Тагильцев пожал руки пограничникам. — Ступайте. Тебя, Федя, я назначил старшим наряда… так ты, постарайся, и будьте бдительны…

— Спасибо, товарищ старший сержант, — дрогнул голос у Ивашкина. — Я все выполню…

Провожая пограничников, Корнев наставлял:

— Ребята, отделенный вам время не назначил, когда прибыть на колодец. Ведь не по знакомой дозорке пойдете, а по бездорожью. Но спешите. В госпиталь его надо скорее.

Барханы сразу обступили их со всех сторон, тишина повисла вокруг. Она нарушалась только частым дыханием солдат да шуршанием песка под сапогами.

Первую метку-вешку они нашли без труда.

— Ну, что, Федя, — радовался Бубенчиков, ощупывая узелок, завязанный на ветке, — направление взяли верное.

— Погоди, Сережка, прошли не больше километра. Знаешь, еще сколько киселя хлебать? Главное — не заблудиться нам с тобой, — Ивашкин поглядывал на Полярную звезду, определял направление, куда шагать дальше.

— Будем держать от метки к метке — не собьемся, — уверенно заявил Бубенчиков, будто он только то и делал, что ходил по незнакомым дорогам, не испытывая затруднений.

Ивашкин недовольно подумал о Бубенчикове: слишком самоуверен. С таким скорее залетишь куда-нибудь… Хотя, почему они должны обязательно залететь? Ничего плохого пока не случилось, потому шагай себе, Федя, и думай о чем-нибудь приятном. Так тебя наставлял старший сержант Тагильцев?

Прошли вроде немного, а жарко стало, пот уже градом катился. Водички попить, что ли? Мелькнула мысль: надо бы воду экономить, неизвестно, сколько времени придется топать. Но… отстегнул фляжку и сделал несколько глотков. Только растравил…

— Ты вот что, Серега, держись от меня метрах в десяти. Только из виду не теряй. — Ивашкин сказал совсем не то, о чем только что размышлял.

— Это почему? Рядом как-то веселее, — возразил Бубенчиков.

— Ты же знаешь, не полагается. Вдруг нападение. Если мы вместе, обоих и накроют.

— Какое нападение? Ни единой живой души вокруг. А нарушителей мы задержали.

— Может, не всех. Вдруг кто-то еще шатается по пескам.

— Ладно, я понял, — согласился Бубенчиков.

— Если что заметишь, дай сигнал: два раза щелкни прицельной рамкой. Легонько так, я услышу.

Они пошли дальше. Но как тяжело было шагать по оплывавшему под ногами песку. Порой казалось, что солдаты топчутся на месте. И все же вторую метку они обнаружили тоже сравнительно легко.

— Что я говорил! — торжествующе воскликнул Бубенчиков.

— Хорошо бы так-то до самого конца, — отозвался Ивашкин, подумав, что, может, они и без приключений доставят донесение капитану Рыжову.

Но радовался он преждевременно. Слишком легко поверил в то, что удастся без осложнений пройти весь путь. Следующую метку они не нашли. Не то отклонились от «тропы», а могло песком занести тот куст.

Одно было утешение: если судить по времени, они должны были быть совсем близко от такыра. Ивашкин то и дело поглядывал на Полярную звезду, которая тоже переместилась по небосводу и повисла где-то над горизонтом, торопил рассвет.

Но пока вокруг лишь одни песчаные холмы.

Ивашкин хотел с ходу взобраться на вершину крутобокого бархана, но сил не хватило, и он съехал вниз. К нему подбежал Бубенчиков.

— Федя, что с тобой? — спросил он тревожно.

— Споткнулся, — ответил Ивашкин, не вставая. — Давай, Серега, отдохнем.

Он лежал на скате бархана, уткнувшись лбом в согнутую руку, а потревоженный песок все сыпался и шуршал, как шелестит по листве осенний дождик-сеянец. В памяти неожиданно всплыло одно «домашнее» событие. Произошло это незадолго до его призыва в пограничные войска. В разгар уборочной страды приехал в деревню районный военком. Когда в обед колхозники собрались в полевом стане, он вручил матери Федора отцовский орден Отечественной войны, который не успел он получить сам, сложил голову в бою. Ивашкин тоже был на вручении — председатель нарочно вызвал его из конторы в поле.

Все это было неожиданно для него и матери. Они снова пережили горечь утраты и испытали благодарность людям за добрую память об отце, потому что вслед за военкомом многие пожелали сказать свое слово, по-доброму вспомнили об односельчанине. Потом председатель отпустил мать домой.

— Праздник у вас в семье. И если хозяин в дом не вернулся, то напомнил о себе добрыми делами. Ордена дают за хорошие дела, — сказал председатель. — Идите и помяните его, а норму вашу мы тут выполним без вас.

В тот вечер они с матерью долго не ложились. Мать сшила красную подушечку, прикрепила к ней орден. Поглаживая его ладонью, она говорила сыну, чтобы он дорожил отцовской честью.

— Помню, мама, все помню, — прошептал Ивашкин.

— О чем ты, Федя? — спросил Бубенчиков.

— Так… вспомнилось. Давай, встаем.

— Надо идти. Может, попьем водички?

— Давай, глотнем, — согласился Ивашкин.

Они шли, наверное, еще час. Наконец на востоке обозначилась узенькая бледно-розовая полоска. С каждой минутой она все ширилась. Ивашкин последний раз взглянул на Полярную звезду, и тут же оранжевый краешек солнечного диска показался над горизонтом.

Перед пограничниками лежала все та же однообразная пустыня — кругом барханы да редкие заросли саксаула. И на сердце у Ивашкина стало тоскливо.

— Федя, ты почему все молчишь? Так и скажи, что заблудились, — хмуро проговорил Бубенчиков.

— Ладно, не зуди. Давай лучше придумаем, что делать.

— Ты — старший наряда, тебе и решать, — отозвался Бубенчиков.

— Спасибо, что напомнил мне о моих обязанностях. — Ивашкин посмотрел на напарника, не понимая, к чему он клонит. — Меньше слов, больше дела. Не вешай носа, Серега. Думаешь, мне легче станет, если ты начнешь меня упрекать, такой-сякой, старший наряда липовый, завел незнамо куда. Пойдем, скоро жара начнется, а у меня фляжка пустая.