Грезы о любви

У Нейлина вырвался смешок. Удивительно, но он почувствовал, как тугой узел в груди немного ослаб.

— Я так тебя люблю, — выпалил он. — И Эстель, и Авелис с генералом.

«И Линэль», — мысленно продолжил он.

Отец слабо улыбнулся.

— Я знаю. И мы тебя. Возвращайся.

Ночь уже накрыла небосвод темным покрывалом, зажигая на нем множество звезд. Под ногами сгибалась трава, ветви кустов мягко касались опущенных ладоней, успокаивая. Только спустя полчаса Нейлин понял, что это не его фантазия и Лес действительно его успокаивает. Осознание этого стало первым потрясением за ночь. Раньше Лес никогда не общался с Нейлином, не касался его души, словно он не существовал для полукровки-ликана. Но сейчас… сейчас он чувствовал теплые объятия Леса. Он поддерживал свое дитя, которое встало на его защиту.

Решив, что он достаточно далеко отошел от гарнизона и поселений эльфов, Нейлин остановился. Тело уже била крупная дрожь. Внутренности сдавливала невидимая рука. Он упал на колени, тяжело дыша. Земля перед глазами качалась. Он заморгал, пытаясь восстановить равновесие. У него было чувство, словно он падает в пропасть, из последних сил хватается руками за край. Нет, уже не руками — когтями. По рукам, по всему телу проходили волны дрожи. Внутренности уже не сжимало — их выворачивало. Он заорал от нестерпимой боли, все еще пытаясь удержаться на краю. И во всем этом ужасе, в этом вихре из крови и боли, он почувствовал мягкую ладонь на плече и как-то сразу понял, что это не эльф. Это был он. Лес. Чужое дыхание — запах трав, хвои, пыльцы, — и тихие слова:

— Отпусти себя. Не бойся, дитя.

И он отпустил. Разжал руки и упал в пропасть…

…Мир вокруг переменился. Тело сгорало в огне, но боли больше не было. Внезапно он почувствовал удар, словно его выбросило на берег, а потом все стихло, успокоилось. Нейлин тяжело дышал. Вновь заморгал, пытаясь понять, что произошло. Что-то изменилось. Мир вокруг него или он сам? Тело было странным. Он совсем по-другому чувствовал себя, словно он стал больше. И сильнее. Быстрее. Он рефлекторно сделал шаг и врезался в дерево. По лесу пробежался вздох. Его.

Ближайшие ветви мягко коснулись плеч Нейлина. Он поднял голову. Все вокруг раздражало, хотелось кого-нибудь растерзать, выплеснуть всю злобу, копившуюся внутри, но присутствие Леса успокаивало. Нейлин переступил с ноги на ноги, чувствуя непривычную тяжесть. Лапы с когтями заскрежетали по земле, и Лес вновь вздохнул.

«Не причиняй боль, дитя»

Нейлин замер, пытаясь разобраться в себе. Это было сложно, словно кто-то постоянно туманил его разум. А еще была жажда. Какая? Убийства?! Страх, сжавшийся было в комочек, вновь растекся по телу. Нейлин тихо застонал, с удивлением слыша волчий скулеж. Нет, он не хочет убивать! Он хочет… хочет свободы! Да! Жажда свободы!

Лес позади него зашелестел, Нейлин резко обернулся и чуть не упал: морду мотало из стороны в сторону, а лапы разъезжались по мокрой от недавнего дождя траве. Деревья расступились, и он увидел длинную аллею. А потом едва заметный толчок в спину — и он побежал. Первые несколько метров было неудобно, потом он инстинктивно упал на четыре лапы и так стало проще. Было странно. Удивительно. Легко. Он бежал, а мимо проносились деревья, травы, поляны и ручьи. Он слышал шорох зверей, пение птиц, стрекот кузнечиков. Он вдыхал тысячи новых запахов. Весь лес теперь расстилался для него открытой картой. Он словно прозрел. Он жил и чувствовал жизнь, он был ее частью и одновременно чем-то большим. Лапы легко отталкивались от земли, чтобы также легко приземлится на траву. Ветви мягко касались жесткой шерсти.

Сколько он бежал — он не знал. Над головой была лишь звездная ночь, а вокруг — темный лес, который был как никогда раньше открыт для Нейлина. А потом он почуял запах добычи: свежее, еще живое мясо с теплой молодой кровью. Лань стояла на берегу ручья. Ей не повезло: он зашел с подветренной стороны, и она его не почуяла.

Инстинкты вновь взяли вверх: волк внутри требовал крови. Мяса, крови и звука сломанных костей. Нейлин уже было прыгнул, когда осознал. Замер, в ужасе, в страхе, в жажде крови.

«Равновесие жизни и смерти. Не нарушай его. Не бойся себя»

И вновь — толчок.

Большие глаза лани распахнулись, когда его острые зубы сомкнулись на ее тонкой шее, когда он услышал желанный звук ломающихся позвонков. Вкус крови на языке дурманил. Он с наслаждением вгрызался в молодую плоть, чувствуя себя зверем. Волком. Ликаном.

* * *

Эльфийские целители были настоящими кудесниками. Когда людские лекари полагались лишь на настои и мази, они исцеляли своей силой. Невесомые касания пальцев на лбу и груди, теплая волна пробегает по телу — и раны начинают затягиваться. Не все, конечно, и не полностью, но без этого они бы спасли гораздо меньше больных. И все же иногда ни сила целителя, ни зелья и мази не могут помочь.

Эстель была на ногах уже вторые сутки — с тех самых пор, как в гарнизон начали привозить с пепелища первых пострадавших. Недостатков целителей в Рассветном Лесу никогда не было, но здесь, на северной границе, их было немного. Мало кто хотел жить в постоянной опасности. Мало кто справлялся с ужасами начинающейся войны. Мало кто из целителей пережил прошлую войну с орками.

Их было в гарнизоне четверо, не считая Эстель. И каждому нашлась работа. А раненных все привозили и привозили. Северных орков убили всех, но цена этой победы была, как и всегда, высока.

Эстель невидящим взглядом посмотрела на черно-фиолетовую рану на животе эльфа. Он уже не стонал, а испарина на лбу высохла. Кожа стала бледной и холодной, но душа еще не покинула измученное тело. Она старалась, вкладывала силы… но без толку. Эстель сидела, прислонившись плечом к холодной каменной стене, и что-то тихо говорила умирающему на ее руках эльфу. Она не могла сказать ему, что он умрет, что больше не увидит ясного неба над головой, не услышит шума листвы на ветру, не коснется руки любимой. Она не могла сказать ему, что он еще долго будет умирать, терзаемый болью и предсмертным бредом. Он не слышал ее — был без сознания, — но она все равно не могла сказать. Поэтому она рассказывала ему, какое голубое небо у них над головой, как шумят дубы в соседней роще, как мягка кожа под пальцами, когда обнимаешь дорого тебе эльфа. Говорила тихо, словно это была сказка. Маленькая сказка для несчастного взрослого, что стал одной из жертв северных чудовищ. Он не был первым, не будет последним.

Тихо потрескивал огоньки свеч, скрипели половицы за дверью, на бледной шее едва заметно билась жилка. На мгновение перед глазами Эстель возник Фельел. Он умер сразу, в сражении, в гарнизон привезли лишь его лишенное души тело, которое предали Лесу. Эстель думала: что если этот эльф, что лежит у нее на руках, тоже чей-то Фельел? Тоже любит и любим. Если бы ее Фельела так привезли в гарнизон, а потом позволили умереть, равнодушно наблюдая за его страданиями?

— Я ничего не могу сделать… ничего… — одними губами прошептала Эстель, глядя в потолок и не замечая, как по ее щекам текут слезы. — Ничего… ничего не могу сделать…

Она ничего не может сделать! Черно-фиолетовый огонь орков пожирает все, он уже выжег внутренности этого несчастного, и лишь на силе его светлой души держится его умирающее тело. Они так слабы против этих дикарей. Так уязвимы.

Эстель убрала с холодного лба раненного пряди волос. Жилка все еще билась на шее. Он умер на рассвете.

Скрипнула дверь — отец бы устроил выговор за такое состояние крепости, — и она вышла за пределы крепости. Прислонившись к каменной стене, здесь стоял Нарель.