Хозяйка разрушенной крепости
Шрифт:
https:// /shrt/SWEU
Глава 19
На следующий день мы начали добывать из руды железо.
Ну, как начали...
Жители деревни под моим чутким руководством засыпали уголь и мелко дробленую руду в глиняные цилиндры, которые я гордо назвала печами, подожгли – и начали надеяться.
Я – на то, что всё получится.
А многие жители деревни на то, что ничего у меня не выйдет.
Понятное дело, для них кусок собственной земли был пределом мечтаний,
Внизу печей были проделаны отверстия, которые я велела заткнуть грубо обтесанными каменными пробками. Между печами ходил кузнец, ножом выковыривал пробки, поддувал воздуха мехами, раздувая угли, забивал пробку ногой обратно в отверстие, и неторопливо шел к следующей печи.
Меха у него получились, понятное дело, неказистыми – две деревянные рукояти, приделанные к грубым плоским деревяшкам, между которыми находилось некое подобие кожаной гармошки с железной трубкой на конце. Трубку для дела пожертвовал Винс, оторвав железяку от сердца – оказывается, она когда-то давно была кончиком его боевого рога, которым он призывал в битву свой отряд. Потом в бою рог попал под чью-то дубину, а железка осталась как память. Кузнец сначала сделал было деревянную трубку, на что начальник охраны крепости поморщился:
– Сгорит же сразу! Уголь знатный жар дает, видел я несколько раз как кузнецы с горнами работают.
– Ясно дело, сгорит наверно, - почесал в затылке кузнец. – А чего ж делать, когда железо нынче лишь втрое дешевле золота? Я ради такого дела еще трубок насверлю.
– И на каждую по полдня убьешь. На! – сунул Винс в мозолистую руку кузнеца памятную реликвию. – Если оно надо для дела, что хозяйка задумала, ничего не жалко!
У меня тогда от этого поступка аж слезы навернулись. Но я ничего не сказала, мысленно пообещав при первой же возможности отплатить этому суровому мужчине добром за добро...
А рыба в бочках между тем доходила потихоньку до нужной кондиции. Еще дня три-четыре, и будет готова! Что ж, на рынок по-любому придется ехать, даже если с железом ничего не выйдет. Нам сейчас любой заработок нужен как воздух, иначе реально до следующей весны не протянем. Того, что росло на поле, хорошо если на треть зимы хватит, а дальше в пору топиться, благо океан рядом.
– Плохо земля родит, - вздохнул Винс, поймав мой взгляд. – Год от году всё хуже и хуже.
– А отдохнуть ей даете? – спросила я. – Удобряете?
Винс с недоумением уставился на меня.
– Удивительные слова вы говорите, хозяйка. Земля ж не кобыла чтоб ей отдыхать. И удобрять – это как?
Понятно.
С сельским хозяйством тут тоже было всё совсем плохо. У меня-то дача давно уже в собственности, потому я на эту тему и читала много, и с соседями общалась. Правда, огородом мало занималась, времени не было. Но основы знала. Потому худо-бедно, но своя картошка, морковка, огурцы и зелень на столе были всегда. Конечно, с моей работой и того б не уродилось, хорошо, что соседка Марина помогала в моё отсутствие. Повезло мне с ней, душевная женщина...
Я почувствовала, что сейчас реально заплачу. Так себе была у меня жизнь конечно, возраст давал о себе знать. Но и светлые моменты порой случались...
«Хватит! – мысленно прорычала я сама на себя. – Соберись, тряпица! Могла просто
тупо сдохнуть там, у себя в деревне, выброшенная на обочину жизни! Предоставь тебе сейчас выбор – остаться там, в своем теперь уже прошлом, или же здесь, молодой и энергичной, работать как не в себя, давая этим несчастным людям надежду? Ну-ка, Елена Антоновна, ответь-ка честно сама себе на этот вопрос?»Шмыгнув носом, я утерла выступившие слезы рукавом, пропахшим рыбой и гарью.
Какие тут могут быть вопросы? Ясно всё и так...
Тем более, что нюни распускать было некогда – рыбаки, наловчившиеся бить акул, прибыли с новым уловом. Это я распорядилась: мол, всё равно никто не видит, с вами я или без вас, так что занимайтесь сами. Еще немного, и в лес отправлю охотников – не на одной же акулятине сидеть, нужно разнообразие. Кабана мы доели, но, думаю, в лесу еще много найдется и дичи, и ягод, которые, оказывается, король Артур тоже запретил собирать. Чушь какая-то! Даст провидение, встречусь с тем королем, и задам вопрос прямо в глаза с какого перепугу он изобрел такой тупой закон...
Добытую рыбу я распорядилась разделать, посолить, и пожарить на прутьях. Никогда не пробовала акулятину, приготовленную таким образом, и мне показалось, что это должно быть вкусно. В молодости, помнится, на рыбалке мы так жарили свежепойманных карасей – главное, чтоб прутья были не сухие, а только что срезанные, и толщиной с большой палец, иначе прогорят на огне.
Народ, привыкший к другой готовке, моё нововведение воспринял с сомнением, но когда над деревней разнесся новый, непривычный аромат, скепсис общинников поубавился...
– Еще минут пять, и готово будет, - объявила я... И прикусила язычок, поняв, что опять ляпнуло нечто для этих людей непонятное.
Но от расспросов меня спас подошедший кузнец.
– Слышь, хозяйка, угли-то прогорели. Чего дальше делаем?
На меня уставились все собравшиеся. Многие с ожиданием, но некоторые – с ухмылкой. Мол, что может хорошего получиться из каких-то камней, запеченных в глине? Ясное дело, ерунда какая-то.
– Пока что обедаем, - сказала я. – А потом идем смотреть, что получилось.
Глава 20
Сказать, что мне было страшно – это ничего не сказать.
Кусок в горло не лез, хотя свежая подсоленная акулятина поджарилась на славу, и корневища рогоза местные женщины быстро наловчились печь так, как я бы наверно в жизни никогда не научилась. Только ешь, да нахваливай!
Но все мои мысли были там, рядом с медленно остывающими печами...
И не того я боялась, что ничего не выйдет, и я лишусь своих земель.
Страшно было, что все мои задумки пойдут прахом!
Торговля соленой рыбой дело, наверно, хорошее, но вряд ли получится на этом быстро разбогатеть. А мне нужно было именно быстро! Я уже поняла: в этом мире слабым не выжить. И сейчас я ощущала ответственность не только за свое тело, чудом мне доставшееся, но и за всех людей, поверивших в меня...
И вот обед закончился. Настало время идти к печам.
– Не бойся, хозяйка, - шепнул мне на ухо Ланселот. – Я сам боюсь.
И улыбнулся. Хорошо так, по-доброму.
Почему-то его улыбка добавила мне решительности. Я поднялась, отряхнула подол платья от налипших на него травинок, и сказала: