Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга четвертая. Урарту

— Я одна вижу в плохом настроении Син-аххе-риба дурное влияние Шумуна? Кстати, тебе не кажется, что он сильно сдал в последние месяцы? Выглядит усталым, глаза красные, а стоя рядом с троном, пытается подавить зевоту. И чем он только занимается по ночам?

— Поговаривают, что он обзавелся постоянной любовницей и почти не расстается с ней.

— Как бы сердечные дела не заслонили для него службу. Может, пора найти ему достойную замену? Тем более что его есть кем заменить. Вчера я общалась с молодым Таба-Ашшуром, который в отсутствие Ашшур-ахи-кара командует царским полком. Вот более чем достойный кандидат на то, чтобы охранять царя…

Каждый из них прекрасно понимал, что подразумевалось под такими обыденными словами — «пора найти ему достойную замену». Ашшур-дур-пания был благодарен царице, ведь она не стала попрекать его за последний промах — когда посланные им убийцы сами пали от чужого меча. После этого Закуту приказала не трогать Шумуна. Если один случай выглядел как нападение грабителей, то два могли вызвать ненужные кривотолки. Теперь о том покушении все успели забыть.

— И я хочу, чтобы в его убийстве обвинили Мар-Зайю, — прямо сказала Закуту. — Выясни, где могут пересекаться их интересы.

— Шумуна и Мар-Зайи? — Ашшур-дур-пания был искренне озадачен такой постановкой вопроса. — Это будет нелегко.

Кравчий встретился с Бальтазаром тем же вечером, придя к нему в гости. За ужином осторожно поведал хозяину о замысле царицы относительно Шумуна; стал советоваться, как свалить его убийство на Мар-Зайю, а когда понял, что ничего путного не получается, сокрушенно вздохнул:

— Ну как их вместе свести?! Ума не приложу!

— Мне бы хоть несколько дней подумать над этим, — попросил Бальтазар.

— Подумай. Что там Саси? Разузнал о нем что-нибудь?

— Боюсь, он недолго продержится. Вчера из конюшни Саси забрали молодого жеребца и кобылку. Доставили в резиденцию царевича. Долго держали их вместе, не давая возможности спариться, затем жеребца куда-то увели… И после этого из темницы такие крики доносились, что даже стены не смогли их сдержать.

— О боги, — содрогнулся Ашшур-дур-пания. — Не хотел бы я оказаться на месте Саси. Как ты собираешься избавить его от пыток?

— Есть у меня пара людей, которые имеют туда доступ. Но получится ли не знаю.

На этом разговор о делах закончился. Ашшур-дур-пания попросил Бальтазара не прятать от него молодую жену. За ней тотчас послали рабыню. В комнате для гостей Ани появилась в платье, купленном сегодня у Шели, и с новым колье — подарком мужа. Польщенная тем, что ее пригласили для знакомства с царским кравчим, молодая женщина сияла, улыбалась, шутила, стала делиться с мужчинами чисто женскими сплетнями:

— И главное, самое главное, что я сегодня выяснила, — я узнала, с кем спит Шумун…

Она и не сомневалась, что это имя вызовет у мужчин интерес. Ашшур-дур-пания отставил в сторону кубок с вином, а Бальтазар глядел на жену во все глаза.

— С Шели, моей портнихой. Кстати, это платье пошила она… И не говорите, что это случайная связь. Колье, что сейчас на мне… — Ани задиристо посмотрела на мужа. — Не стоит и половины того золота, что отвесил Шумун хитрецу Автандилу за колье для своей любовницы.

Ашшур-дур-пания внимательно посмотрел на молодую женщину:

— Шели? Кто она?

— Жена Шимшона, сотника царского полка.

— Это отец Арицы, постельничего Зерибни, — вставил Бальтазар, переглянувшись с гостем.

— Ах, вот оно как?! — расплылся в улыбке Ашшур-дур-пания. — Того самого, что приехал в Ниневию вместе с Мар-Зайей? Но это же замечательно!

12

Лето 683 г. до н. э.

Столица Ассирии Ниневия

Гонец от Арад-бел-ита появился у дома Мар-Зайи ранним утром. Ему нужен был дядя Ариэ: принц пожелал видеть его в своей резиденции.

Ариэ, явившийся домой после свадьбы Варды и Агавы затемно, не выспавшийся и хмурый, переспросил со злой насмешкой:

— Что, прям так и ждет меня, места себе не находит? Вон ведь солнце еще даже не выглянуло…

Гонец, не подав и виду, что изумлен подобной дерзостью, подтвердил:

— Принц ночевал во дворце Син-аххе-риба, занимался государственными делами, а под утро, после разговора с Набу-шур-уцуром, послал за тобой.

— Вспомнил, значит, а ведь сколько лет уж прошло, — довольно закивал Ариэ. — Ну, пошли, что ли?

***

Два дня Саси отлеживался после казни, придуманной ему Арад-бел-итом по просьбе Арицы. Лекарь, осмотревший пленника, сообщил, что у него многочисленные внутренние разрывы, от которых он рано или поздно скончается, но жизнь продлить можно. Саси опоили снадобьями, настоянными на травах, и снова приступили к пыткам.

Ремнями стали снимать кожу, после чего посыпали свежие раны солью.

Раскаленными щипцами вырвали ноздри.

Под ногти загоняли железные гвозди — он семь раз терял сознание и сорвал голос от крика.

В кипящую воду по щиколотку опускали ноги, отчего он больше не мог стоять сам.

И при этом ничего не спрашивали.

Дядя Ариэ и двое его помощников, ставшие для Саси обличием смерти и мук, в эти дни не покидали резиденции Арад-бел-ита: спали в соседней комнате, там же ели, встречались с принцем.

— Не умрет раньше времени? — интересовался он.

— Раббилум — крепкий мужчина. Его можно распилить по частям, а он все равно будет цепляться за жизнь, — деловито отвечал палач.

— Не пора ли мне с ним поговорить? — начинал сомневаться Арад-бел-ит.

— Еще рано, мой господин. Подождем, когда он будет молить о встрече с тобой.

Саси держался до тех пор, пока ему не принялись вставлять в уретру бронзовый стилус, — тогда пленник не стерпел боли, стал просить своего мучителя о смерти. Ариэ дождался слез и громких воплей вперемежку с рыданиями, и сказал:

— Хочешь прекратить свои мучения — расскажи Арад-бел-иту, кто замыслил убийство его наследника, кто подсказал способ и кто привел его в исполнение.

Пока ждали принца, Саси привели в порядок: умыли, дали выпить настойку опиума, что позволило ему забыть боль, на плечи набросили льняной плащ, чтобы скрыть наготу и кровоточащие раны, посадили на скамью, прислонив к стене.

Когда Арад-бел-ит вошел в темницу, Саси задрожал всем телом, прижался к холодному камню за спиной, попытался встать, но израненные, кровоточащие и опухшие ноги не удержали его веса, и он чуть было не упал на пол. Царевич присел на услужливо подставленную для него скамью, посмотрел пленнику в воспаленные глаза, полные слез, улыбнулся: