Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга третья. Табал

Родо мгновенно проснулся, затаил дыхание: неужто все не зря? Сколько уже дней их отряд сидит на этом берегу, поджидая ассирийцев. Неужто-таки появились! Ну, а кто еще может так неосторожно идти по лесу.

Стал всматриваться. Куда там — такая темень!

«Взять бы его сейчас, скрутить, чтобы потом все завидовали, тогда и смеяться надо мной перестанут».

Сдерживало только одно — запрет Веда: кого заметишь — не трогай, пропусти, подожди меня.

«А вдруг уснул братец, что тогда делать?» — терзался сомнениями Родо.

Враг тем временем оказался совсем близко. Он шел прямо на разведчика оврагом, иногда замирая, чтобы прислушаться, нет ли какой опасности. Остановился и рядом с киммерийцем, шумно потянул носом воздух.

Родо сразу вспомнил, как вчера Вед отчитал его за попытку разжечь костер, подумал, что брат был прав: пропах бы гарью — и все, выдал бы себя.

Через мгновение ассириец двинулся дальше, а дойдя до конца оврага, снова остановился и тогда завыл по-собачьи.

«Так вот кто это забавляется, — усмехнулся в мыслях Родо. — Ничего, дай время, я тебе хвост-то прищемлю».

Он хотел подняться сразу, как только ассириец перевалил через пригорок, но вдруг почувствовал на плече чью-то руку и, испуганно обернувшись, увидел брата.

«Тихо», — показал тот.

Какое-то время они неподвижно лежали рядом, пока Вед не зашептал.

— Теперь можно. Он был не один, поверху шли еще трое.

— Ассирийцы?

— Разведчики. Трое так точно. Может, и больше. Ближе к утру они сделают привал. Соберутся вместе. Тогда мы их и возьмем… А пока будем держаться от них подальше и идти по их следу. Бери лошадей…

Вед не ошибся. На излете ночи Хавшаба наткнулся на пещеру, обращенную к реке, и решил, что лучшего места для стоянки не найти. Приложив ко рту ладони, сложенные вместе, сотник трижды пропел филином. Одного из своих людей он отправил в дозор, другому приказал развести небольшой костер: если огонь и могли заметить, то лишь с противоположного берега.

Спустя некоторое время, из лесу вышли еще трое ассирийцев.

Хавшаба встретил их, объяснил:

— До утра отдыхаем. Завтра привала не будет.

Поделили на шесть частей вяленую рыбу, взятую с собой, поели, выпили немного вина, легли вокруг костра. Хавшаба, пока не уснули, распределил — кому и когда сменяться в дозоре. Говорил, а сам уже едва ворочал языком — засыпал он быстро, но спал мало.

Вед, удостоверившись, что враг никуда не денется еще пару часов, отступил от реки вглубь леса и приказал младшему брату скакать в лагерь за подмогой.

— Много не бери. Два десятка хватит. Только поторопись, чтобы мы их тепленькими взяли.

Ударил ладонью по крупу лошади, проводил всадника взглядом и пошел назад, караулить добычу. Неожиданно дорогу преградила огромная сторожевая собака с кожаным ошейником. Их и впрямь было сейчас много в лесу.

Пес, не зная чего ждать от человека — подвоха или ласки, ощерился, поджав хвост, попятился в кусты. Киммериец, настороженно оглядевшись по сторонам, двинулся дальше, однако через несколько шагов выяснилось, что зверь идет сзади, как привязанный.

— Уходи, уходи, — тихо заговорил Вед.

Но собака, услышав человеческую речь, вдруг завиляла хвостом, стала ластиться, надеясь найти в нем нового заботливого хозяина и, наоборот, подошла ближе.

— Похоже, не отвяжешься теперь от тебя.

Вздохнув, Вед положил руку на меч.

Собаке это движение, видимо, было до боли знакомо: она тотчас шарахнулась в сторону, заскулила, отбежала на десяток шагов и снова оглянулась на человека, словно надеясь, что он передумает ее прогонять.

Нет. Не передумал.

— Пошла прочь, пошла прочь…

Но стоило ему повернуться, сойти с места, как собака опять шла следом.

Вед пытался прикормить ее вяленой кониной, которая была при нем, пытался задобрить и грозить мечом… Все было напрасно. Ни взяться за лук, ни поднять с земли камень не решился: начнет лаять, еще хуже будет. Отчаявшись от нее избавиться, он пошел к пещере, надеясь, что собака вскоре отстанет сама. Не отстала. Забежала вперед, учуяла спрятавшегося за валунами ассирийского дозорного, залаяла. Тот же, недолго думая, пригвоздил ее к земле копьем. Пес взвизгнул, немного помучался и умер.

Этот шум разбудил Хавшабу. И хотя он знал, что больше не уснет, вставать не хотелось.

Вспомнил, что беспокоило последние дни: «Может, и правда жениться на Дияле… Она, конечно, не красавица, зато молода, умна… Да и друга уважу: сколько ей уже, двадцать пять, и все не замужем».

Шимшон и раньше намекал, мол, не прочь заиметь такого зятя, как он, а в этом походе принялся уговаривать с утра до вечера — так надоел, что Хавшаба стал даже избегать его. Почему — понятно. Все из-за скуки, уже не знали, чем заняться, пока стояли в Маркасу. Ни мира, ни войны.

«Старый пройдоха. Знает же, что отказать ему не могу… А может, пора наконец семьей обзавестись? Сколько можно судьбу испытывать. Навоевался».

И, размышляя так, Хавшаба медленно встал, сходил оправиться вглубь пещеры, затем выбрался наружу, расправил затекшие плечи.

Светало. Понемногу. По капле. Словно через силу.

Звезд уже не было, и серое небо опускалось до самой воды.

Хавшаба полез наверх по склону к дозорному, присев рядом, спросил:

— Что тут за шум?

— Собака приблудная, лай подняла. Пришлось убить.

— Собака, говоришь…

Хавшаба огляделся, стал прислушиваться. К утру стало совсем свежо. Лес, коченея от холода, казался вымершим, лишь река давала о себе знать мерной протяжной речью, похожей на заупокойную молитву.

— И что? Просто так, ни с того, ни с сего лаять принялась?

— Вот то-то и непонятно.

— Да, нехорошо это… Будем выступать. Вдруг кто что услышал, тогда не миновать беды.

Вед, притаившийся от них в тридцати шагах выше по склону, за поваленной сосной, видел, как командир разведчиков о чем-то говорил с дозорным, как опять оставил его одного, и подумал: «Дурная собака, и себя погубила, и ассирийцев спугнула. Уйдут. Точно, уйдут. Эх, не успеет Родо… не успеет… Догнать-то догоним, но ведь придется брать их силой, а там неизвестно, как все обернется, глядишь, и сбежит кто».