Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга третья. Табал

Однако все, что оставалось — это ждать.

Он потянулся за флягой на поясе, для чего пришлось перевернуться на бок, и тут же заметил чью-то тень. Кто-то пытался зайти к нему с тыла.

Вед мгновенно оказался на ногах, приготовился к бою.

Тогда и Хавшаба вышел из-за деревьев, словно он прогуливался, а не искал врагов.

Сначала они стали ходить кругами, присматриваться друг к другу. Вед был на две головы ниже ростом и вдвое легче ассирийца, но на стороне киммерийца была ловкость, а еще — щит и копье, тогда как у сотника был только меч.

Поднимать шум опасались оба. Один не знал, сколько еще киммерийцев прячется в лесу. Другой, напротив, понимал, что помощь ассирийцу придет немедля, только позови.

Вед атаковал первым, сделав выпад копьем. Противник ушел вправо, попытался перехватить древко — не получилось.

— Что, сопляк, не вышло! Молокосос! Кишка тонка, со мной тягаться! — бурчал себе под нос Хавшаба. — Да я тебя голыми руками задушу…

Вторая попытка оказалась для Веда куда успешнее — наконечник копья пробил сотнику кожаную безрукавку, вошел под правую ключицу. Только в последний момент Хавшаба успел перебросить меч из правой руки в левую и перерубить древко. Покосился на рану, подумал: без одной руки и с сильной кровопотерей — надолго меня не хватит.

Вед тоже это понимал, поэтому и отступил, принялся дразнить врага: держа меч наготове и не опуская на всякий случай щит, сделал два шага вправо, затем влево, оскалился, подмигнул.

Лес вокруг ощетинился деревьями, замолчал, замер, предчувствуя развязку, на востоке засеребрилось небо, вставало солнце. И где-то совсем рядом запела иволга.

Вед отвлекся на ее голос всего на мгновение, но Хавшаба это заметил и отчаянно смело метнул во врага меч — свое единственное оружие, так что киммериец был вынужден закрыться щитом. Метнул, чтобы затем в два прыжка преодолеть расстояние между ними и повалить противника на землю.

Теперь они оба были безоружными, только Хавшаба оказался сверху, а Вед снизу.

Один удар кулаком и киммериец бы уже не встал, но он вдруг выскользнул будто уж и метнулся на четвереньках по-собачьи в заросли.

Хавшаба опешил, а когда хотел броситься следом, понял, что поздно.

— Будь ты проклят, грязный киммериец, — пробормотал сотник, напряженно всматриваясь в лесную чащу. — Бегаешь будто заяц.

Тяжело встав с колен, он огляделся в поисках меча, как вдруг внезапно ощутил резкую боль в пояснице, изогнулся от боли, но все равно сумел ударить зашедшего ему за спину врага локтем в голову.

Пытаясь сохранять равновесие, Хавшаба шире расставил ноги, медленно повернулся, — потемнело в глазах, — увидел киммерийца, рухнувшего на землю, увидел, как тот неуверенно пытается подняться, и, понимая, что сейчас сам потеряет сознание, оседлал поверженного противника и принялся его душить.

— Я же говорил, голыми руками, — вспомнил свои слова ассириец.

Вед почти не сопротивлялся. Когда он затих, Хавшаба обессиленно упал рядом.

Из поясницы у него торчал нож.

***

— Что это? Они же не птицы… Как они туда забрались? — недоуменно спросил Дэру, рассматривая из укрытия выдолбленные в скале жилища с галереями, каменными лестницами и широкими площадками, на уровне самых высоких зиккуратов Ниневии.

— Мушки в Табале часто себе такие жилища устраивают, — пояснил Гиваргис. — Ладно бы в скалах, в земле норы роют, и ведь ни приступом, ни измором не возьмешь. Камнями вход привалят, а сами по щелям, кто куда, как мыши. Есть города, где живет до тысячи человек… Так что это поселение совсем крохотное.

— Сколько их там может быть? — спросил Бэбэк.

— Тридцать, пятьдесят… Не знаю… В гости надо сходить. В любом случае и еды, и женщин там вдоволь, — сказав так, Гиваргис лукаво посмотрел на Абу.

Тот подмигнул:

— Заберемся.

Бэбэк недовольно поморщился:

— Зачем? Если ты прав, то мужчин там не меньше десятка. А эта крепость выдержит штурм целой армии, не то что шести ассирийцев. Только время зря потеряем.

— А еще они знают, где киммерийцы, — заткнул его Гиваргис. — Мы шли всю ночь и не встретили никаких следов врага. С этим нам возвращаться в лагерь?

Абу снял с себя доспехи, нашел где-то за пазухой два внушительных перстня, вставил в правое ухо золотую серьгу, разорвал рубаху и избавился от ассирийских сапог, которые могли его выдать. После этого порезал руку в нескольких местах и измазался своей же кровью — лицо и грудь. И вдруг, поменявшись в лице, — точь в точь ограбленный купец — заблеял:

— Помогите, помогите…

Гиваргис расхохотался:

— Великие боги! Сколько раз ты проделывал этот трюк? Я не удивлюсь, если торгашей скоро будут бояться больше, чем разбойников.

— Как будто это не одно и то же. Разве и те, и другие не грабят нас, стоит лишь немного расслабиться.

— Оружие оставь. Мол потерял. Да и коситься лишний раз не будут...

Абу, пошатываясь, вышел из леса, ступая босыми ногами по каменистой почве, спотыкался, падал, поднимался и упорно шел дальше.

Скала, где находилось поселение, была почти отвесной, нижняя терраса находилась на высоте в пять или шесть саженей, наверх вела каменная лестница в двести или триста ступеней — крутая, узкая, в локоть шириной.

— Я не уверен, что там вообще кто-то есть, — по-прежнему сомневался Бэбэк.

— Ты не очень наблюдателен, — усмехнулся Гиваргис, в чьем голосе послышались снисходительные нотки. — Есть. Еще как есть. Если присмотришься, увидишь над самой скалой легкий дымок. Дрова сухие — или бук, или береза, и того и другого здесь вдоволь. А спят они подолгу, потому что поздняя осень, вот они и прячутся в своих норах, где сухо и тепло. Могу поспорить, там и козы с ними, и овцы.

Абу так умело изображал тяжелораненного, что Олборз даже зацокал языком, выражая свое восхищение. Оказавшись под самой скалой, ассириец обессиленно упал на голые камни, застонал и принялся звать людей на местном наречии, жалобно и протяжно, пока не охрип. Тогда он замолчал, уронил голову, как будто был на последнем издыхании, и перестал подавать признаки жизни.

Так прошел почти час.

— Не идут. Осторожничают. Никто не спустится, — с нескрываемым злорадством сказал Бэбэк.

— Он хоть жив? — наблюдая за неподвижным телом, спросил Олборз.

Гиваргис, дремавший за камнем, зевнул и ответил, не размыкая век:

— Однажды Абу весь день пролежал на солнцепеке под самой стеной, изображая мертвого рабсака, Таба-Ашшур дал ему для этого свои позолоченные доспехи. К вечеру один из смельчаков из вражеского стана не удержался от соблазна, полез вниз за сверкающими трофеями… Тут-то и попался.