Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга третья. Табал

Дэру не поверил:

— Неужели этот толстяк еще и драться умеет?

— Поостерегись говорить так в его присутствии, ты мне нужен живым и невредимым.

Как ни были недоверчивы местные обитатели, Абу перехитрил их. Сначала наверху промелькнула чья-то голова, затем появились двое вооруженных мужчин. Они спустились на нижнюю террасу, сбросили веревочную лестницу, по ней слезли вниз. Одному было под сорок: косматая седая голова, медвежья шкура вместо туники, на ногах зимние сапоги из воловьей кожи. Второй годился ему в сыновья, одет так же, но все как будто с чужого плеча.

— Клюнули, — вырвалось у Олборза.

— Значит, дело будет, — ожил Гиваргис, переворачиваясь на живот, чтобы наблюдать за происходящим.

— Если обойдем их справа, отрежем им пути к отступлению, — предложил Бэбэк.

— Не торопись.

Приближаясь к раненому, мушки все время были начеку, настороженно всматривались в лес, прислушивались к посторонним звукам. Холодное осеннее утро было тихим, ветер, гулявший всю ночь, прекратился, издалека доносился долгий, настойчивый стук дятла.

Молодой мушк заглянул Абу в неподвижное лицо, засомневался:

— Отец, да он, кажется, неживой.

Родитель, присев на корточки, пожал плечами:

— Не знаю, вроде дышит.

Ассириец откликнулся на их разговор стоном:

— Помогите.

Отец ощерился, заулыбался:

— Похоже, цел.

Перстни и золотая серьга ему понравились, он сказал:

— Бери, поднимаем.

— Зачем? — удивился сын. — Дед сказал: взять, что есть полезного и ценного, и с собой не брать.

— Если бы я во всем слушал моего отца, ты бы не родился вовсе. Это расточительство — оставлять на съедение зверям и птицам купца, когда он может принести нам столько же серебра, сколько весит сам, а это, как видишь, немало. Поставим его на ноги, переждем, пока закончится война, узнаем, где его семья и дом, и возьмем за него выкуп… Пора тебе научиться жить своим умом, а не чужим. Хватит спорить, давай-ка помогай.

Они подхватили Абу под руки, не без труда подняли с камней его грузное тело, потащили к веревочной лестнице.

— Чего мы ждем?! Проклятье, да они сейчас уйдут, — заволновался Бэбэк.

— Пусть уходят. Покормят, уложат спать, может, еще и рабыню какую дадут позабавиться. Абу дождется ночи и, когда все уснут, снимет дозорного, сбросит нам лестницу и позволит беспрепятственно проникнуть внутрь, — разъяснил план Гиваргис.

— Так ты с самого начала знал, что мы будем сидеть здесь целые сутки? — разозлился десятник.

— Остынь. Ты же не думал, что мушки впустят Абу, появись он здесь под вечер. А то, что время потеряем, — Хавшаба сам сказал: день у нас в запасе есть. Так лучше мы потратим его с пользой. Оно того стоит, поверь. Я уже вижу, как покрываю их женщин и набиваю себе брюхо их жратвой.

Олборз и Дэру, услышав про женщин, оживились, подхватили разговор, стали наперебой хвастать любовными успехами, количеством женщин, вспоминать, кого они попробовали, кто лучше, милее, горячее. Юный Нэвид помалкивал, пока старшие товарищи не стали его подначивать.

— У него, наверное, и женщины-то никогда не было, — с издевкой заметил Дэру.

— Да нет же! Была! В Маркасу, как только мы в город вошли.

— Женщина — это когда ты ее, а не она тебя, — присоединился к насмешкам Бэбэк. — Как же, рассказывали мне про его доблесть. Только он штаны спустил, так сразу весь и потек. Девку смех разобрал. Он ее за волосы, мечом грозит — думал, отбиваться будет. Да где там — она к нему лаской, уговорами, так обслужила, что у него глаза на лоб полезли. А потом и говорит ему: «Ты платить собираешься или нет?». Девка оказалась самой обыкновенной шлюхой.

Дождавшись, пока смолкнет смех, Гиваргис, который все это время делал вид, будто вовсе не прислушивается к разговору, и ни разу не усмехнулся, вдруг зло поддел весельчаков:

— А мне все равно больше нравятся вавилонские шлюхи… Тем более, когда знаешь, что ты поимел чью-то жену или мать.

Вавилоняне насупились, Дэру вспыхнув, ответил:

— А как по мне, самые грязные шлюхи живут в Ниневии… Спал я с одной, перед самым походом, так потом неделю не мог живность в паху вывести.

Но вместо обиды эти слова вызвали у всех дружный смех, и ссора сама по себе сошла на нет.

— Наверное, и поживиться будет чем? — сказал Олборз, после того как разведчики успокоились.

— Значит, правду говорят, что самые жадные люди в Ассирии живут в Маннее? — улыбнулся Гиваргис. — Кто о чем, а он о добыче… Об этом забудь. Лишнего брать не будем. Нам еще возвращаться. Стало быть, идти надо налегке.

Между тем, мушки вместе с Абу уже успели подняться наверх и скрыться в пещерах.

— Все, отдыхаем, — приказал командир. — Ложимся спать. Задерживаться в поселении не станем. Возьмем свое и ходу… До полудня в дозоре по очереди Бэбэк и Олборз, после полудня — Дэру и Нэвид. Ночью поспать не получится.

Небо снова начинало хмуриться, грозить дождем. Он шел всю неделю, прекратившись только накануне выхода в разведку. Думали — повезло, да куда там…

От прошедших ливней земля насквозь пропиталась сыростью. Бусинки воды прятались на листьях деревьев, в кустарнике, в траве, от каждого дуновения ветра они срывались вниз, падали на лицо, на одежду, отчего она становилась влажной и бесполезной. Ассирийцы кутались в тонкие верблюжьи покрывала и, пытаясь согреться, жались друг к другу, как будто между ними были самые тесные узы. Так что Абу можно было только позавидовать. Пещерный город встретил его теплом и уютом. Гостя отвели в отдельное помещение, спрятанное где-то в глубине горы, заботливо омыли водой, положили соломенную перину на ложе, выдолбленное в скале, накрыли толстым и теплым одеялом, дали овсяную лепешку, напоили пивом.

А он на все обращал внимание: на количество комнат, куда ведут коридоры, насколько вместительны кладовые, а главное — с кем придется драться.

«Семья большая. Одних мужчин полтора десятка. Столько же женщин, но половина из них старухи. Те, что помоложе, — красотой не блещут… Похоже, мужики тут сами изголодались по женскому телу… Пять или шесть ребятишек… Дозорный — один. Вооружены хорошо: есть и большие ассирийские щиты, и длинные копья, и прочные доспехи, топоры, мечи, луки — да все, пожалуй, найдется… Зато неосторожны. Меня так совершенно не боятся. Оставили одного, как будто так и надо. Хотя… кто это там выглядывает из-за угла?.. Двое мальчишек, лет восьми... Это плохо. Вот от кого не избавишься… Или придется свернуть им шею».

До вечера Абу решил ничего не предпринимать, прикрыл глаза, собираясь если не поспать, то хотя бы отдохнуть, и неожиданно для себя задремал. Проснулся он оттого, что рядом с ним сел седовласый старик лет восьмидесяти, слепой и немощный.

— Спасибо, что приютили меня. Я не останусь в долгу, — с почтением произнес гость.

— У тебя приятный голос, добрый и спокойный, — ответил старик, закатывая водянистые глаза к небу. — Кто ты? Откуда?

— Я купец из Аданы. Вел небольшой караван в Каратепе. По дороге налетели кочевники, всех перебили, товар отобрали. Еле спасся.