Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга третья. Табал
Шрифт:
— Давно ты в Адане? Кого знаешь из купцов? Может, начальника стражи? Я с ним знаком.
Абу мысленно усмехнулся: старик устроил ему настоящую проверку.
— Ты знаешь Ангру? Как тесен мир! Я поставляю ему свой товар, его жене нравятся мои ткани. Особенно пурпур.
Ассириец был уверен в себе: он посещал Адану в прошлом году, когда его сотня охраняла караван с золотом, отправленный наместником города для Син-аххе-риба.
— Пурпур? Я уже и забыл, как он выглядит, — мечтательно произнес старик.
— Я могу подарить пару тюков для женщин…
— Не стоит. Это не Адана, для кого им одеваться, для коз
— Хотел бы я и сам знать, куда они двинутся дальше. Дойдут ли до Аданы…
— Дойдут, а как иначе. Если началась война, беда никого не минует. Ассирийцы — они как саранча. И что говорят в Адане? Выстоит город?
— Там верят в это. Но больше всего надеются, что ассирийцы обломают себе зубы раньше. В том же Каратепе.
— Напрасно. Я стар и многое успел повидать, но не помню, чтобы сыны Ашшура останавливались на полпути или не отомстили за причиненные им обиды… Много ли ты путешествовал? Много ли повидал? Бывал ли в Ниневии, Калху, Дур-Шаррукине, Арбеллах, Ашшуре, видел ли Вавилон до того, как его разрушил Син-аххе-риб?
Абу обрадовался, что старика интересовала больше Ассирия, нежели Сирия, где он почти не бывал, и принялся рассказывать об огромных городах, окруженных неприступными стенами, шумных рынках, ровных и широких улицах, великолепных дворцах, зиккуратах, празднествах со всевозможными игрищами, что устраивал царь в честь каждой своей победы…
Старик молча слушал, слегка улыбался, часто кивал, изредка вздыхал, искренне удивлялся. Вскоре за спиной его появились сыновья, встали внуки, за мужчинами подтянулись женщины. Всем было интересно, Абу был неплохим рассказчиком. Стоило ему остановиться, когда пересыхало в горле, гостю подливали вина, миловидная девушка принесла ему молодую оленину. Жадно подхватывая с блюда горячие куски мяса, Абу продолжал говорить с набитым ртом, вспомнил о скачках, на которых ему доводилось бывать, описал, как несутся по ипподрому колесницы, переворачиваются, давят возничих, калечат лошадей, поведал, какие замечательные призы получают победители…
Он говорил бы, наверное, еще и еще, если бы не захмелел: сказались и бессонная ночь, и сытный ужин, и тепло, с которым его приняли хозяева, — глаза сами собой стали слипаться, а язык вдруг занемел. Абу, отставив опустевшее блюдо, тяжело вздохнул.
— Тебе надо поспать. Ты еще не восстановил свои силы, — понял старик.
— Да, да… — не стал спорить гость, чувствуя, что больше не в силах бороться с дремотой.
— Дэк! Агра! — окликнул сыновей старик.
Из-за спины вышли двое сыновей, каждый ростом с медведя, вставшего на задние лапы.
Один из них подошел к ложу вплотную, и вдруг сел на ассирийца сверху, схватив его за руки. Второй поднял топор, с которым все это время стоял, опираясь на него, как на посох. Абу, мгновенно позабыв о сне, стал умолять, просить, говорить, что он заплатит за свою жизнь серебром, что его ждут в Адане жена и дети. Но старик лишь усмехнулся и сказал:
— Ты ассириец, ассирийский лазутчик, как бы ни старался изобразить из себя купца из Аданы… К тому же Ангра умер полгода
назад… Не знал?И Абу замолчал, больше не сопротивлялся и принял смерть с достоинством.
Голову ему отрубили одним ударом на глазах у всей семьи.
17
За три месяца до начала восстания.
Столица Ассирии Ниневия
О местонахождении тайной службы Ассирии знал, наверное, каждый житель Ниневии.
Неподалеку от главной рыночной площади стоял длинный, похожий на казарму двухэтажный дом, окруженный высокой стеной из красного кирпича, у ворот всегда дежурила стража. Офицер учинял допрос — к кому и с какой целью пришел человек, и направлял в нужную комнату, где в обмен на ценные сведения, слух или подозрения ему выдавали ту или иную награду. В Ниневии было немало людей, зарабатывающих на жизнь доносами.
Резиденцию же главы тайной службы, а последние пять лет эту должность занимал Арад-бел-ит, найти было труднее. Находилась она поближе к Син-аххе-рибу, на восточной стороне дворцового комплекса. Путь сюда лежал мимо казарм внутренней стражи и многочисленных хозяйственных построек, затем надо было подняться по крутой каменной лестнице на открытую площадку, расположенную на высоте десяти саженей, и войти в узкий проход, больше похожий на пещеру. Дальше шли десятки комнат, где над расшифровкой или составлением донесений работали писцы, доверенные лица принца вели разговоры с лазутчиками, а начальники подразделений инструктировали своих подчиненных. Важных свидетелей или изменников, если того требовали обстоятельства, допрашивали с применением пыток этажом ниже.
Арад-бел-ит появлялся здесь, едва спадала жара. Он заслушивал вести лазутчиков из Элама, Мидии, Урарту, Киммерии, Фригии, Лидии, Сирии, Египта и прочих стран, говорил, что надо сделать в первую очередь, о чем следует подумать, какие дела отложить, кого наказать, кого отметить за хорошую работу, затем переходил к внутренним делам, которыми ведал Набу-шур-уцур, молочный брат царевича. И нередко беседа между ними затягивалась на всю ночь.
В этот день Арад-бел-ит, вопреки обыкновению, пришел в свою резиденцию с рассветом, немедленно вызвал к себе Набу-шур-уцура и послал за Мар-Зайей.
Не сговариваясь, сановники встретились у царских ворот, церемонно поклонились друг другу и дальше уже пошли рука об руку, толкуя о сущих пустяках: погоде, хорошем урожае, а еще — о предстоящей схватке между двумя именитыми борцами, которой Ашшур-аха-иддин хотел отметить день рождения своего сына Шамаш-шум-укина.
— Вавилонянин против ассирийца, интересно, чья это была затея? — осклабился Набу.
Мар-Зайя в иных вопросах был даже более осведомлен, чем начальник внутренней стражи Ассирии:
— Закуту.
— Я слышал, что Арад-бел-ит прибудет во дворец младшего брата вместе с царем. Разумеется, потребуются дополнительные меры безопасности. Царь обеспокоен чередой убийств богатейших людей Ниневии. Бальтазару давно следовало бы найти этих мерзавцев…
«Он пытается выяснить, что мне известно о причине, по которой нас вызвал Арад-бел-ит?», — предположил в мыслях Мар-Зайя, вслух же сказал:
— Это хорошо, что в царской семье наконец воцарился мир.
— Мир? Не смеши меня, писец! — усмехнулся Набу.