Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга третья. Табал

Принцесса упала на землю, ударилась головой о камень, попыталась встать, но лишь застонала. И тут же увидела стремительно приближавшегося к ней льва.

Моя колесница остановилась совсем рядом.

Все, что я успел, — броситься зверю наперерез с голыми руками.

Смертельно раненый хищник подмял меня под себя, ударил в грудь тяжелыми лапами, разорвал внутренности.

Я упал, почувствовал, что истекаю кровью и умираю.

И, теряя сознание, подумал: что будет с Марганитой, когда меня не станет…

19

За два месяца до начала восстания.

Столица Ассирии Ниневия

Старая повитуха, доставленная Арад-бел-итом из далекого Бар-Бурруташа, столицы Табала, сама указывала на то, что нужно есть царевне: побольше молока и творога, всевозможных фруктов и овощей, пареного мяса, но особенно — рыбу. Приговаривала: для мальчика рыба — первое дело.

Кравчий принца, мидиец, знал наперечет всех торговцев, рыбаков и охотников, доставлявших припасы на кухню, подробно расспрашивал, откуда продукты, и по несколько раз перепроверял всю еду. Арад-бел-ит ему доверял и знал, отсюда ждать беды не стоит.

Боги, по словам жрецов, сулили его Шарукине и их сыну долгую и счастливую жизнь.

— Ни о чем не беспокойся, мой дорогой брат, не изводи себя напрасными тревогами, — успокаивал царевича Набу-шур-уцур. — До родов ничего не случится. Забота, которой ты окружил свою жену, не позволит твоим врагам навести на нее порчу.

Арад-бел-ита интересовало, что его молочный брат разузнал о замыслах Закуты относительно его будущего наследника:

— Ты же знаешь, она не остановится, пока не подберется к моей жене. Пока не лишит меня последней надежды. И если ты говоришь, что царица ничего не замышляет, то лишь оттого, что бродишь, словно впотьмах.

— Мой господин, я знаю о каждом ее шаге, — уверенно отвечал Набу.

— Я помню о твоих заслугах, — понимая, о чем тот говорит, вынужден был согласиться Арад-бел-ит.

За последние месяцы внутренняя стража Ассирии раскрыла многие планы царицы. Осенью при попытке захватить караван с золотом, предназначенным для выплаты жалованья ополченцам, на полпути из Руцапу в Ниневию был перебит отряд наемников. Почти сразу за этим ревизор Палтияху отправил в провинции Хальпу, Тушхан, Харран и Самалли чиновников, чтобы проверить, куда и как расходовались средства, выделенные для армии. В результате бунт, зарождавшийся среди общинников, которых привлекали к воинской повинности, сошел на нет: долги были выплачены, виновные наказаны. Хотя ими, как всегда, оказались мелкие сошки. Зимой Набу-шур-уцур провел многочисленные аресты по всему Табалу: среди прочих взяли начальника внутренней стражи Тарса и командира гарнизона Каратепе. Тюрьмы были переполнены изменниками, из них пытались вырвать признания о причастности к восстанию высокопоставленных сановников. Однако на допросах никто не назвал имен, так нужных Арад-бел-иту: Закуту, Ашшур-дур-пании, Скур-бел-дана... Прямых улик против всего этого змеиного клубка у внутренней стражи так и не появилось.

В середине месяца шабат у Шарукины начались схватки. Во дворце Арад-бел-ита поднялся переполох. Стража оцепила все выходы и входы. Повитуха ни на минуту не отлучалась от роженицы; Арад-бел-ит в ожидании вестей мерял шагами тронный зал; дочери держались вместе и молились всем богам сразу; Набу-шур-уцур каждый час проверял посты, и спрашивал через свою тайную помощницу на женской половине, как проходят роды и нет ли чего подозрительного. Во всех храмах ради счастливого разрешения царевны от бремени приносились богатые жертвы. Царь Син-аххе-риб повелел, чтобы каждый житель ассирийской столицы молил богов о благополучном исходе.

В полдень у роженицы отошли воды. К вечеру, после двенадцати мучительных часов, искусав до крови все губы, мертвенно-бледная и осунувшаяся Шарукина родила мальчика. Худенького, скрюченного, болезненного, похожего на выжатую мочалку. Повитуха сразу поняла: не жилец, но из опасений за свою жизнь слова дурного не сказала. Обрезала пуповину, осторожно взяла ребенка на руки, шлепнула по мягкому месту раз, второй, пока не закричал, с тяжелым сердцем понесла к отцу, тем более что мать сразу потеряла сознание.

Арад-бел-ит все понял по одному лишь лицу повитухи. На наследника даже не взглянул, сдержанно спросил, как чувствует себя его жена, и уединился в личных покоях, приказав позвать к нему Набу-шур-уцура.

Когда молочный брат нашел его, Арад-бел-ит сидел в полутемной комнате, отказавшись от света и огня, выкладывая на небольшом столике замысловатое панно из перстней и драгоценностей.

— Арад… Боги еще могут проявить к нему милосердие, — тихо сказал единственный друг.

Царевич ответил гораздо спокойнее, чем можно было ожидать в подобной ситуации:

— Ты же не веришь в проклятие богов, Набу? Я — не верю. Зато я твердо знаю, что у меня есть пять здоровых дочерей, но каждый раз, когда мне обещают сына, что-то идет не так. За все девять месяцев Закуту не предприняла ни одной попытки помешать беременности моей жены…

— Мы хорошо ее охраняли, — несмело сказал Набу.

— Недостаточно хорошо, — оборвал его царевич. — Недостаточно. Закуту могла быть спокойна только в одном случае: она знала, что ребенок родится слабым и болезненным. Откуда ей знать об этом? Кто внушил ей такую уверенность?

Набу-шур-уцур был убежден, что его молочный брат ошибается, но сказать об этом сейчас не решился. Пусть уж лучше думает, что это не боги, а враги ополчились против него.

Арад-бел-ит подозвал Набу к столику.

— Что ты видишь?

— Твои драгоценности, мой дорогой брат. Перстни, браслеты, серьги…

— И у каждого из них своя история. Где-то — дорогие каменья, где-то — искусная работа, где-то — свои секреты. Например, что такого особенного в этой золотой цепи?.. Возьми ее в руки. Подойди к свету; где здесь замок? Отыщешь его?

Набу так и сделал, даже вынужден был зажечь светильник, но так и не нашел способа разомкнуть цепь.

— Его здесь нет? — предположил он.

— Есть. Но мастер обещал мне, что ничего не будет видно. И он сдержал слово.

После этих слов Арад-бел-ит отобрал у Набу цепь, быстро провел по ней пальцами и вдруг, словно по волшебству, разомкнул ее.

— Тебе напомнить, как мы выиграли битву за Вавилон? Ни отец, ни вся его армия ничего бы не сделали, не останови мы Элам. Но, как в случае с этой цепью, никто так и не заметил подвоха. Для всех, кроме нас с тобой, да еще Ашшуррисау с его подручными, царь Элама заболел неизлечимой болезнью, не позволившей ему вовремя прийти на помощь своим союзникам.

— И тогда нам помог советом Набу-аххе-риб…

— А на чьей он сейчас стороне?

— Я все понял, мой господин. Я докопаюсь до истины.

— Докопайся, мой дорогой Набу. Докопайся. Я не знаю, как они это сделали, но знаю, кто в этом замешан, и то, что подобные дела не совершаются в одиночку. В Эламе у нас был Ашшуррисау. Значит, кто-то есть и у них, тот, кто сделал всю грязную работу. Найди их… и клянусь богами, я убью всех, кто причастен к гибели моего сына.

Младенец прожил всего пару часов и умер еще до полуночи.