Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга третья. Табал

— И Хавшаба, говоришь, с ними? — переспросил Гиваргис.

— Они везут его на лошади. Рабата ведут на веревке.

— Многовато их… Даже если нападем внезапно, со всеми не справимся. Получается, по четверо на брата.

— Бывало и хуже.

— Ты когда-нибудь видел, как травят собаками льва или медведя? Или думаешь, лучше киммерийцев бьешься? Это ты будешь рассказывать своим внукам, если доживешь. А на деле — счет простой: стоит им справиться хотя бы с одним из нас, и перевес станет таким, что никакого умения не понадобится, числом возьмут.

Бэбэк и хотел бы возразить, да что тут скажешь, если Гиваргис прав.

Несмело подал голос Нэвид:

— А если ночью, на привале…

— Не станут они делать привал, — перебил его вавилонянин. — Лошади у них свежие, значит, лагерь где-то недалеко. Еще до темноты у своих будут…

Гиваргис наморщил лоб, задумался. Он был знаком с этой местностью.

— Может, и будут. В каком направлении они идут?

— На юго-запад.

— Вот как? Западнее, примерно полдня пути отсюда, есть удобная долина, окруженная лесом и скалами, с двумя узкими проходами на севере и юге. В долине много ручьев и хорошие пастбища даже в это время года. Мы туда не дошли, но если киммерийцы где и могли встать на стоянку поблизости, то только там. Северный проход далеко отсюда. Значит, им придется все время забирать южнее. Знаю я место, где напасть получится.

Надо было лишь опередить киммерийцев.

— Подтянуть амуницию. Оружие взять в руки. Все лишнее оставить здесь, схоронить и оставить метки, идем налегке.

Побежали. Напрямую, чтобы сократить путь. Спустились с холма, углубились в густой лес. Потом стали карабкаться наверх, цепляясь за сосны. Далеко не прошли, слишком уж было скользко. Сырая листва превратила склон в непреодолимое препятствие. Отступили, двинулись низиной. Путь преградила небольшая речушка с обрывистыми высокими берегами. Стали думать-гадать, как перебраться на ту сторону. Нашли неподалеку старую поваленную пихту — наполовину трухлявую, ненадежную, но выбирать не приходилось. Подняли ее впятером, потащили к ручью, соорудили что-то вроде моста. Первым испытал его Бэбэк, за ним Гиваргис…

Олборз шел последним и потому, что был тяжелее других, и оттого, что боялся высоты, да и не знал, удержит ли равновесие.

— Не думал, что придется стать канатоходцем, — проворчал ассириец.

— Давай-ка побыстрее! — торопил его Гиваргис.

Приблизившись к бревну, Олборз опустился на четвереньки, пополз по-собачьи. На самой середине остановился и припал к нему всем телом, словно обнимал женщину. Его товарищи не выдержали, рассмеялись.

— Не гневи богов! Двигайся вперед, или, клянусь, я убью тебя сам, — шутливо пригрозил Гиваргис.

Но боги и без того ополчились на Олборза. Дерево вдруг затрещало, ассириец испугался, рванулся вперед и сразу сорвался вниз. И хотя высота была небольшая, упал он неудачно, напоровшись спиной на острую рогатину, застрявшую между камней посреди ручья. Она проткнула его насквозь, не хуже копья, выйдя вместе с кишками наружу около пупка. От боли Олборз взревел как медведь, поднял глаза на товарищей, стал молить их о помощи.

— Чтоб тебя! Да заткнись ты! — прикрикнул на него Гиваргис, и красноречиво посмотрел на Бэбэка, кажется, впервые за все время спрашивая совета: «Что будем делать?»

— Не жилец он, — хмурясь, сказал вавилонянин.

— Оставим его? Может, отлежится, — понимая, к чему все идет, предложил Нэвид.

Олборз, между тем, попытался освободиться сам, но лишь причинил себе новые страдания, из-за чего принялся орать громче прежнего.

Гиваргис взял копье.

— Кто?

Он хотел, чтобы это сделал Бэбэк: это был его солдат, его подчиненный, но тот, вместо того, чтобы забрать копье, смалодушничал, отвернулся в сторону.

— Ладно. Если нет смелых…

Подойдя к краю обрыва, Гиваргис пробормотал:

— Чего же ты так орешь, сволочь, всех же погубишь…

И все-таки рука его дрогнула. Копье попало Олборзу в левый бок, оставило в живых.

Раненый на мгновение замолк, а затем стал поносить своих товарищей на чем свет стоит, обзывая их шакалами, гиенами, грязными собаками за то, что они хотели с ним сделать.

Хочешь не хочешь, а пришлось Гиваргису спускаться.

Увидев командира с обнаженным мечом, Олборз потянулся за своим, но поднять его не хватило сил. Понимая, что сейчас все закончится, он захрипел и, харкая кровью, сказал:

— Я буду молчать… Я не пророню ни звука…

— Ну да, пока я стою рядом…

— Нет, нет, я потерплю, пока вы вернетесь… Когда заберете меня…

Гиваргис медлил. Ему еще не приходилось убивать своих, вот так, словно жертвенных агнцев.

«Да кто он мне? Я ведь почти не знаю его. Так, видел несколько раз. Обжора… Вечно ходил с набитым ртом… Ветеран, а ведет себя как безусый юнец… Хуже женщины».

— Дурак, я одолжение тебе делаю, тебе бы умолять меня побыстрее покончить с этим, чтобы не мучиться, а ты… дурак…

Гиваргис сказал это совершенно беззлобно, отчего на Олборза эти слова подействовали отрезвляюще. Он наконец осмелился приподнять голову, чтобы взглянуть на свои раны, а когда понял, что все напрасно, что умирает, задрожал всем телом и попросил:

— Навести моих родителей. Они живут в Меште⁴⁰… Поспрашиваешь, меня там все знают… Жениться я не успел… Собирался все… Тут у меня за поясом несколько дорогих перстней, возьми их. Один себе оставь, остальные родителям отдай… Они у меня бедные… Кончай… Нет, нет. Подожди…

Страх близкой смерти помог ему пересилить боль. Олборз запрокинул голову, и с минуту смотрел на верхушки деревьев, слегка раскачивающихся от ветра, на пасмурное небо, вспомнил дом, мать, ее горячие овсяные лепешки с молоком, отца, его строгий взгляд. Почему-то подумал, что легче было бы умирать под дождем. Набрав полные легкие воздуха, — боль снова пронзила его насквозь и вырвала стон, — он зажмурился и прошептал:

— Давай…

Хоронить его не стали, слишком торопились.

После этого ассирийцы шли все время берегом, пока не добрались до гористой возвышенности. Ручей в этом месте, словно играя с ними в прятки, уходил куда-то под камни.

— Пришли, — сказал Гиваргис; это были первые его слова после того, как он убил Олборза.

Бэбэк посмотрел по сторонам: за спиной лес, впереди почти отвесная скала, поднимающаяся на десять саженей, а наверху все поросло можжевельником.

— И почему они пройдут именно в этом месте, а не в каком другом?

Гиваргис, присев на камень, устало махнул рукой за спину, на узкую расщелину неподалеку, куда, казалось, и протиснуться-то нельзя.

— Подняться на плато можно только отсюда. Или им придется сделать крюк длиной в день.