Ирландия. Тёмные века 1

Я не ответил. Его смех звучал как-то... неестественно. Слишком резко. Слишком нарочито.

— Мне нужно осмотреть пекарню, — вдруг сказал Луций, вставая. — И твою мастерскую, где чеканишь монеты.

Пекарня работала в полную силу. Конхобар, заметив нас, замер с подносом в руках, но Луций лишь кивнул, изучая печь.

— Римская конструкция, — пробормотал он. — Но усовершенствованная. Ты добавил здесь... что это?

— Каналы для более равномерного нагрева, — объяснил я. — Чтобы хлеб не подгорал.

Луций склонился над печью, потом резко выпрямился.

— Кто ты на самом деле, Бран?

Вопрос повис в воздухе, острый, как лезвие. Я почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— Сын кожевника.

— Враньё. — Луций шагнул вперёд. — Кожевники не учат латынь. Не читают римские трактаты. Не строят печи, которые не видели даже в Константинополе.

Я стиснул зубы. Отступать было некуда.

— А воины Папского государства не приезжают в глушь из-за библиотеки, — парировал я. — Что вы ищите на самом деле?

Тишина. Потом Луций медленно улыбнулся.

— Умён. Очень умён. — Он опустил голос до шёпота. — Я здесь, потому что в Риме идут слухи. Говорят, в Ирландии появился человек, который знает вещи, недоступные даже нашим учёным. Который строит печи, как древние римляне, но лучше. Который... — он сделал паузу, — как только столкнулся с проблемой нехватки у крестьян наличности сразу придумал как её решить. И такого качества монет нет нигде в мире уж я повидал много разных монет, даже золотые делают не столь качественно как ты делаешь медь.

— Что... что вы хотите? — спросил я, с трудом выдавливая слова.

Луций отпустил мою руку и отступил.

— Рим нуждается в тебе. Папа собирает людей с знаниями, чтобы восстановить империю. Ты будешь под защитой. Будешь учить наших учёных.

— А если я откажусь?

— Тогда, — Луций взглянул на монастырские стены, — викинги сожгут это место дотла. И никто не придёт на помощь.

Я стоял у окна своей кельи, глядя, как воины Луция разбивают лагерь у монастырских стен. В руках я сжимал ту самую монету — символ всего, что успел построить здесь.

За спиной скрипнула дверь. Вошёл аббат.

— Ты написал в Рим о моих делах, — прошипел я.

Колум сел на скамью, его лицо внезапно постарело на десяток лет.

— Я писал в Рим о библиотеке. Но не о твоих печах и тем более монетах. Они... сами узнали. У них есть осведомители. Люди, которые подслушивают чужие разговоры.

— Как?

— Не знаю. Но Луций не лжёт. В Риме действительно есть желающие возродить империю.

— Что мне делать? — спросил я.

Аббат вздохнул.

— Выбор за тебя не сделаю. Но знай: если ты уедешь с ним, назад дороги не будет.

За окном запели цикады. Где-то в лагере Луция зазвучал смех.

— Я подумаю, — сказал я.

Но в душе уже знал ответ. Монастырь Глендалох стал моим домом, я не хотел покидать его. Я уже очень много сил вложил в развитие этого места, чтоб сейчас всё бросить. Через месяц мне должно было исполнится пятнадцать, а уже сейчас я распоряжался теми деньгами, что монастырь зарабатывал сверх тех двенадцати золотых в год, что отправлялись Папе в Рим. Как только аббат убедился, что я трачу деньги разумно, бережно и не транжиря, он перестал контролировать расходы, мне кажется финансовые вопросы его тяготили.

На следующее утро я отказался от предложения Люция, чему он похоже был весьма рад, ему не хотелось выделять из своей свиты сопровождающих меня до Рима, но и волю Рима он не мог проигнорировать.

***

Трактат о пивоварении лежал передо мной на столе, его пергамент был потрёпан по краям, но текст сохранился чётко. Строки на латыни описывали процесс, который казался почти магическим: как превратить ячмень в золотистый напиток, который согреет зимой и освежает летом. Я перевёл его за ночь, делая пометки на полях черновика, если видел что процесс можно улучшить. Аббат Колум, стоя у окна, скептически наблюдал за мной.

— Ты уверен, что это стоит нашего списка житий святого Патрика? — спросил он, скрестив руки. — Пиво… Это не священное знание.

— Но это практичное, — ответил я, не отрываясь от текста. — Хлеб кормит тело, пиво радует дух. А дух — это тоже часть веры, не так ли?

Аббат хмыкнул, но в его глазах мелькнул интерес.

— И как ты собираешься это делать?

— По науке.

Первой проблемой стал ячмень. В монастыре его почти не выращивали — все поля были засеяны пшеницей и овсом. Но в соседней деревне я нашёл крестьянина, который согласился отдать половину своего урожая в обмен на хлеб и обещание будущего пива. Его имя было Фергал, и он, как и все здесь, считал ячмень «кормом для скота».

— Из него же только кашу варят, — сказал он, пожимая плечами.

— А я сделаю так, что твой ячмень будет цениться дороже пшеницы, — пообещал я.

Фергал засмеялся, но в его взгляде читалось сомнение.

Солод. Это было следующим шагом. Трактат описывал, как проращивать зёрна, сушить их, а потом обжаривать на огне. Но на практике всё оказалось сложнее. Первая партия ячменя заплесневела — я не рассчитал влажность. Вторая сгорела в печи — слишком сильный жар. Третья… Третья наконец дала тот самый золотистый солод, который нужен был для пива.

Конхобар, заглянув в мою «лабораторию» — переоборудованный сарай у пекарни, — скривился:

— Пахнет, как в хлеву после дождя.

— Это аромат будущего, — ответил я, просеивая солод через сито.

— Будущего или похмелья?

Я только усмехнулся.

Сусло. Кипячение. Дрожжи. Каждый этап был испытанием. Первая партия пива получилась мутной и кислой — монахи, попробовавшие её, скривились так, будто выпили уксуса. Вторая была лучше, но всё ещё далека от идеала, так как получилось вкусное, натуральное, но очень эффективное слабительное. Третью я настаивал дольше, добавив вёсны — дикого хмеля, который рос на опушке леса.

И вот он — момент истины.

Я налил напиток в деревянную кружку и поднёс к свету. Цвет — как у спелого мёда. Пена — густая, плотная. Запах — хлебный, с лёгкой горчинкой.

Первым дегустатором стал аббат. Он отхлебнул, замер, потом медленно опустил кружку.

— Это… не похоже на ту бурду, что варят в деревнях.

— Потому что это не бурда, — сказал я. — Это сделано по науке.

Пивоварню организовали в том же сарае, но теперь он был полон бочек, котлов и медных трубок — последние выменяли у кузнеца за обещание бесплатного пива на год вперёд. Работа кипела: одни монахи варили сусло, другие следили за брожением, третьи разливали готовый напиток по бочкам. Даже Конхобар, несмотря на свои шутки, втянулся в процесс — он отвечал за обжарку солода.