Ирландия. Тёмные века 1

— Чепуха. Разве закон остановит викингов?

Но когда менестрель запел о легионерах, защищающих границы, Эрк невольно выпрямился. Его пальцы сжали молот так, будто он снова был в строю.

Через неделю ко мне пришёл Лиам. В его руках была глиняная табличка с новыми знаками:

— Старуха Моргена передумала. Говорит, если закон вернул её сыну землю, то друиды тут ни при чём. А ещё... — он замялся.

— Говори.

— В Уи Маэлтуйле менестреля чуть не побили. Старейшина кричал, что песни — колдовство. Но легионеры его усмирили.

Я вздохнул, разглядывая закат над холмами. Золотистый свет обволакивал деревни, где дымки костров уже не пахли страхом.

— Лиам. Закон — как река: сначала её не замечают, потом учатся пить, а после — не могут жить без неё.

— А если река выйдет из берегов? — спросил мальчик, глядя на меня с внезапной взрослой серьёзностью.

— Тогда мы построим плотины. — Я положил ему в руку медяк. — Ступай, слушай дальше.

Когда он ушёл, я достал из-под плаща медальон, подаренный Эрком. Змеи, обвивающие дуб, теперь казался живыми — будто шевелились в такт песням, доносившимся из долины.

***

Прошло пол года. Первые подснежники пробивались сквозь промёрзшую землю у стен Гаррхона, когда ко мне привели гонцов из Уи Дрона и Уи Буйде. Их плащи, пропахшие дымом дальних костров, были покрыты инеем, а лица — изрезаны дорожной усталостью. Они стояли в зале собраний, где когда-то Руарк принимал дань, а теперь висели свитки законов, и смотрели на резной дуб над моим креслом как на языческий алтарь.

— Наши старейшины слышали песни, — начал посланник из Уи Дрона, мужчина с седой бородой и медальоном в виде волка на груди. Его голос звучал глухо, будто он всё ещё боялся, что слова удавят. — Говорят, в Эйре вдова может наследовать землю. Правда ли это?

— Правда, — ответил я, указывая на статью, выбитую на каменной плите у входа. — И не только вдова. Сестра, дочь, мать — если нет сыновей.

Посланник из Уи Буйде, молчавший до этого, резко поднял голову. Его глаза, цвета болотной тины, сверкнули:

— А если вождь нашей провинции... не согласен?

В зале повисла тишина. Даже угли в очаге перестали потрескивать. Я знал, о ком он говорил — о Дунгале Рыжем, чьи воины славились жестокостью даже среди викингов. Его земли лежали у границ Эйре, там, где река сворачивает к морю.

— Закон Эйре не требует свергать вождей, — осторожно сказал я. — Он предлагает им стать частью большего. Как ручей вливается в реку.

— Дунгал называет это рабством, — прошипел посланец. — Он говорит, что ваш «риг» — кукла в руках монаха-колдуна.

Эоган, стоявший у двери с табличками, замер. Я видел, как его пальцы сжали рукоять ножа. Но сейчас требовались слова, а не сталь.

— Пусть Дунгал приедет сам, — сказал я, вставая. — Увидит, как судят не мечом, а правдой. Как дети учатся читать законы, а не прятаться от набегов.

На следующий день я отправился в Уи Дрона. Эта провинция, зажатая между горами и торфяными болотами, жила по законам, которые не менялись со времён друидов. Здесь до сих пор хоронили вождей в курганах, а споры решали испытанием огнём. Менестрели, посланные сюда осенью, пели у костров, пока их не прогнали жрецы с посохами из омелы. Но семя уже проросло.

Старейшины встретили меня у Священного камня — плоского валуна, испещрённого рунами. Их лица, похожие на высохшую кору, не выражали ни надежды, ни страха.

— Твои песни говорят о справедливости, — заговорила старейшая, женщина с белыми, как снег, волосами. Её голос скрипел, как несмазанная дверь. — Но наши боги молчат. Как мы можем доверять тому, что не освящено их волей?

Я подошёл к камню, положив на него свиток законов. Ветер рвал пергамент, но слова, написанные чернилами, оставались недвижны.

— Ваши боги дали вам жизнь. Закон даст ей смысл. — Я указал на мальчика, спрятавшегося за спиной старухи. — Он будет судить, когда вы умрёте. По правилам, которые поймёт.

Мальчик, лет десяти, вытаращил глаза. Старейшины зашумели, но женщина подняла руку:

— А если мы скажем «нет»?

— Тогда ваши внуки спросят, почему вы выбрали тьму, когда свет был так близко.

Они совещались до заката. А когда звёзды зажглись над болотами, старейшина-женщина протянула мне нож с рукоятью из оленьего рога — символ союза.

— Пусть закон войдёт. Но если боги покарают нас — твоя кровь искупит вину.

Уи Буйде оказался крепким орешком. Дунгал Рыжий, узнав о переговорах, выслал навстречу отряд всадников. Их доспехи блестели на солнце, как чешуя дракона, а щиты были украшены кровавыми рунами.

— Мой вождь велит передать: убирайся, пока цел, — сказал предводитель, здоровяк с заплывшим глазом. Его конь брыкался, будто чувствуя запах страха.

— Передай Дунгалу: его люди уже выбрали закон, — ответил я, указывая на деревню у подножия холма. Там, у колодца, легионеры Эйре учили крестьян измерять землю верёвкой с узлами. — Он может сражаться с нами. Или стать частью истории, которую запомнят.

В тот же вечер в лагере Дунгала начался бунт. Трое воинов, чьи семьи жили под защитой Эйре, отказались выступать против нас. Их приковали к столбам для устрашения, но к утру половина отряда разбежалась.

— Они поют твои песни у костров, — доложил Эоган, вернувшийся с разведки. Его лицо было исцарапано ветками, но глаза горели. — Даже жены воинов шепчутся: «Закон вернёт наших сыновей с войны».

Дунгал, поняв, что теряет власть, явился сам. Он въехал в Гаррхон на чёрном жеребце, с топором за спиной, но без свиты. Его рыжая борода, спутанная и грязная, делала его похожим на разъярённого кабана.

— Ты украл моих людей, колдун! — зарычал он, спрыгивая с коня. — Но я вырву твоё сердце и брошу псам!

Келлах, стоявший рядом, шагнул вперёд, но я остановил его жестом.

— Твои люди не рабы, Дунгал. Они выбрали закон, который защитит их детей. Даже твоих.

Он замер, будто услышав невидимый звон. Потом медленно вытащил топор и воткнул его в землю у своих ног — знак перемирия.

— Покажи мне этот закон.

Мы провели ночь в зале собраний. Я читал статьи о наследстве, судах, правах женщин. Дунгал молчал, лишь изредка хмурясь, как ребёнок, пытающийся понять речь чужеземца. Под утро, когда первые лучи солнца упали на свиток, он произнёс: