Ирландия. Тёмные века 1

— Неудача, — проворчал Руарк, наблюдавший со скамьи.

— Прогресс, — поправил я, осматривая разорванные жилы. — Раньше рвалось на третьем. Коналл, нам нужна тетива из шёлка.

— Шёлка?! — он всплеснул руками. — Это дороже золота!

— У Хальфдана есть. Договорись.

Через неделю мы получили моток китайского шёлка — жёсткого, блестящего, пахнущего дальними морями. Тетива, сплетённая в восемь слоёв, выдержала двадцать выстрелов. Но настоящим прорывом стал механизм взвода.

— Блоки, — показал я Коналлу на чертёж. — Как в подъёмных кранах Рима. Уменьшаем усилие — увеличиваем ход.

Мы выточили деревянные ролики, обили их медью. Теперь даже хрупкая Моргена, старуха-пряха, могла взвести арбалет.

День испытаний. На поле за замком выстроились двадцать легионеров. В их руках — новые Чо-ко-ну, украшенные знаком дуба.

— Цель — чучела в доспехах викингов! — прокричал я. — Заряжай!

Рычаги захрустели, тетивы запели. Руарк, стоявший рядом, непроизвольно сжал рукоять меча.

— Огонь!

Грохот, как град по железу. Доспехи превратились в решето. Один из болтов пробил шлем навылет, застряв в дубовом щите позади.

— Ещё! — заорал Руарк, забыв о своём скепсисе. — Дайте мне попробовать!

К вечеру легионеры уже соревновались в скорости перезарядки. Их пальцы, привыкшие к мечам, ловко орудовали рычагами. Даже Эрн, упёртый традиционалист, признал:

— Чёрт, это... эффективно.

Ночью, когда мастерская опустела, я остался один с арбалетом. Прикосновение к гладкому ложу вернуло воспоминание: сын бежал по парку, крича: «Пап, я как Робин Гуд!» Теперь же его «игрушка» станет машиной войны.

— Прости, — прошептал я в темноту, не зная, к кому обращаюсь — к сыну, к богам или к самой Эйре.

***

Пламя пожирало древесину ясеня, выгрызая сердцевину печи языками раскаленного воздуха. Я стоял в дыму, лицо обожжено жаром, руки в волдырях от брызг шлака, и смотрел, как десятая за неделю партия железа превращается в хрупкую массу, больше похожую на губку, чем на металл. Коналл вытащил тигель клещами, и мы оба замерли, наблюдая, как на поверхности застывает бугристая корка.

— Опять... — он швырнул слиток в бочку с водой. Пар шипел, как разъяренная змея. — Черт возьми, Бран, мы сожгли уже тонну руды!

Я вытер лоб рукавом, оставляя сажную полосу. В ноздрях стоял едкий запах флюса — толченых раковин устриц, которые я добавил в надежде снизить температуру плавления. Бесполезно. Железо из болотной руды, добытое в Уи Гаррхон, было грязным, напичканным примесями. Даже викинги плевались, покупая его — годилось разве что на гвозди.

— Нам нужен уголь, — пробормотал я, разминая записи на восковой табличке. Полгода экспериментов, и до сих пор ни одного удачного слитка. — Не древесный, а каменный.

— Каменный? — Коналл фыркнул, сдирая окалину с внутренностей печи. — Ты хочешь жечь камни? Да это ж святотатство!

Он был прав. В Ирландии IX века каменный уголь считали «дьявольской породой» — черные куски, иногда находимые в торфяниках, бросали обратно в болото, чтобы не навлечь беду. Но без него достичь нужных полторы тысячи градусов было невозможно. Тигельная сталь требовала адского жара, а не тления березовых поленьев.

— Придется рискнуть, — я схватил лопату и направился к выходу. — Собирай людей. Будем копать у Черного ручья, где земля пахнет серой.

Три дня мы рыли ямы в промозглом тумане, пока лопата не звякнула о что-то твердое. Пласт угля, черный и блестящий, как шкура мокрого ворона, лежал на глубине двух метров. Старейшина деревни, узнав о раскопках, пришел с факелами и вилами:

— Выпустите духов земли! Это кончится мором!

— Мор уже идет, — я бросил ему кусок угля. — Дунлайнг вешает детей за союз с Эйре. Твои боги молчат. Мои — дадут сталь.

Он перекрестился, но отступил. Страх перед викингами и бывшим королём оказался сильнее суеверий.

Новая печь напоминала каменного идола — два метра в высоту, с глиняными соплами, обмазанными толченым кварцем. Внутри, как ребра, лежали керамические трубки для подачи воздуха. Мехи, сшитые из бычьих шкур, качали шесть человек, обливаясь потом.

— Готовь тигель, — кивнул я Коналлу.

Он аккуратно поставил в горнило глиняный горшок — наш двадцатый вариант. Мы перепробовали всё: белую глину с реки Шаннон, красную из Уиклоу, даже синюю, привезенную монахами из Уэльса. Трескались все. Пока не нашли жилу жирной, пластичной глины у подножия Слив-Галлион, смешанной с толченым гранитом.

— Заряжай!

Рабочие засыпали в тигель слоями: болотное железо, обожженное до пористой крицы, древесный уголь, кости животных для кальция. Последнее — моя догадка. В прошлой жизни где-то читал, что кальций используют в металлургии для раскисления стали.

— Огонь!

Уголь вспыхнул синим пламенем. Каменный уголь горел иначе — едкий дым щипал глаза, но жар... О, этот жар! Даже на расстоянии трех шагов кожа покрывалась пузырями. Печь гудела, как разбуженный вулкан.

— Воздух! Полный!

Мехи заскрипели. Пламя побелело, вырываясь из сопел ослепительными кинжалами. Тигель внутри раскалился до оранжевого свечения. Я молился, чтобы глина выдержала.

Четыре часа. Шесть. Ночь опустилась, но печь пылала, освещая поле багровым заревом. К утру Коналл, его лицо почернело от сажи, прошептал:

— Пора.

Тигель вытащили клещами. Глина, черная и покрытая сетью трещин, все же держала форму. Когда молот разбил оболочку, внутри лежал слиток — не пористый, а плотный, с синеватым отливом.

— Вода, — приказал я голосом, который дрожал.

Свист. Пар. И... звон. Чистый, как колокольный удар, когда сталь погрузили в ледяную воду.

Коналл замер с молотом в руке. На наковальне лежал клинок, выкованный из нового слитка. При ударе он гнулся, как медь, но не ломался.

— Закаливаем, — я бросил клинок обратно в горнило.

Он раскалился докрасна, затем дожелта. Опущенный в масло, зашипел, выпуская клубы едкого дыма.

— Попробуй.

Коналл ударил по железному пруту. Сталь врезалась на треть, оставив на лезвии лишь тонкую царапину.