Искатель, 1998 №10

Мы просмотрели этот перечень вопросов, и я добавила:

«Из-за чего поссорились Виви Анн с матерью за день до смерти Адели?»

Удивленные мины мужчин напомнили мне, что я знаю то, о чем им еще не рассказала. И тут я передала им разговор с Хедвиг в саду.

— Вот как, — пробормотал Кристер, — значит, она работала в госпитале.

А Эйнар добавил:

— Видно, Адель Ренман постаралась сделать все, чтобы окружающие ее ненавидели. Подумать только, умерла внезапно, а ее не оплакивает даже единственная дочь.

Тут Кристер в свою очередь потянулся за записной книжкой и ровным неразборчивым почерком приписал:

«Что известно тете Отти обо всем этом?»

Он снова спросил нас, считаем ли мы, что тетя Отти действительно явилась свидетельницей чего-то серьезного. Эйнар ответил, мол, если бы Кристер мог быстро найти ее в Испании, он сам убедился бы, что она весьма наблюдательна, умеет логически рассуждать, и сказанному ею можно вполне доверять. Беда лишь в том, что никто не знает, в какое туристическое агентство она обращалась, и каков маршрут ее поездки.

— Но это групповая поездка?

— Не обязательно. У нее два хобби — эта дача и изучение иностранных языков. Думаю, она специально для этой поездки выучила испанский, чтобы по крайней мере уметь объясниться без переводчика.

Я решительно подняла телефонную трубку и набрала номер Ренманов. Ответила Хедвиг, но о поездке тети Отти ничего определенного она сказать не могла.

— Не-е-ет, не помню, говорила ли она, поедет одна или в группе, — виновато сказала Хедвиг, — мы привыкли поверять ей свои секреты, а не выслушивать ее.

Кристер сел в машину и покатил в Стокгольм, твердо решив провести начало последней недели своего отпуска в поисках шестидесятилетней шведской туристки, путешествующей по Испании.

Позднее, вечером, случилось нечто, хотя и незначительное, но тем не менее поколебавшее мое доверие к словам тети Отти. Я подумала, что с годами она стала слишком забывчива, и полагаться на ее информацию не стоит.

Мы сидели в кухне за холодным ужином, ели селедку с зеленым луком и бутерброды. Эйнар сказал, что недурно было бы сообразить шнапс к селедке.

— Разве тетя Отти не писала тебе что-то по початую бутылку черносмородинной наливки в синем угловом шкафу?

— Да, писала и напомнила про эту бутылку, когда говорила с Метой по телефону. Мол, если с нами что-нибудь стрясется, можем подкрепиться. Видно, она это делала в торжественных случаях или при неприятностях.

Эйнар радостно пошел в гостиную и открыл дверцу синего шкафа в народном стиле.

— Здесь нет никакой бутылки! — разочарованно воскликнул он. — Только рюмки и чашки остинского фарфора. А полка, где могла стоять заветная бутылка, пуста.

К счастью, он под конец нашел эту бутылку в холодильнике. Она была открыта, и вина в ней не хватало примерно на десять сантиметров. Мы решили, что тетя Отти, державшая обычно спиртное в угловом шкафу, решила на этот раз попотчевать нас, столичных жителей, холодным винцом. Однако все же было странно, что ни одна из ее инструкций в письме не сработала.

В письме, которому я придавала столь большое значение…

В понедельник стояла прекрасная погода. Поскольку Кристер должен был вскоре приехать на своей машине, Эйнар взял наш «Опель» и покатил в город.

— Берегите себя, — попросил он, и его карие глаза взглянули вдруг на меня нежно и тревожно, — я постараюсь вернуться как можно скорее.

Я попыталась успокоить его, сказав, что если здесь поблизости и обретается убийца-отравитель, мы не представляем для него никакого интереса.

В три часа дня я надела белый купальник и пошла на пляж. Дул легкий ветерок, светило солнце, поверхность озера сверкала, переливаясь тысячью оттенков. Плавая, я обогнула мыс, отделявший берег нашего участка от берега усадьбы Ренманов, и, услышав, что кто-то, лежащий на понтоне, зовет меня, поплыла туда.

На понтоне загорала в одиночестве Виви Анн. В мокром, облегающем тело купальнике она казалась тощей, словно подросток. Черные как смоль волосы висели спутанными прядями, а обычно капризно надутые губы улыбались. Она весело сказала:

— Тедди поехал в магазин, и мне здесь скучно одной.

Она вытянулась на спине и продолжала:

— Вы были так добры, спасибо, что пришли помочь Хедвиг, когда это случилось с мамой. Подумать только, как быстро… Накануне здоровая, энергичная, властная, а на другой день — мертвая, застывшая как камень, беспомощная.

Я решила, что банальные слова утешения неуместны, и неловко пробормотала:

— Должно быть, очень трудно сознавать, что ее уже нет.

Виви Анн кивнула и ответила:

— Да, я как раз лежу и пытаюсь разобраться в своих чувствах. Мама умерла, а мне кажется, что это сон… Что все это неправда, и что скоро я проснусь. Но хуже всего, что я не знаю, хочу ли проснуться и узнать, что она жива.

Она приподнялась на локте и, глядя на меня, взволнованно продолжала:

— Конечно, без нее будет пусто, ужасно пусто. Дача без нее… квартира в городе… только Хедвиг и я. Это даже трудно представить… Мне уже не хватает ее голоса, жестов, ее бесконечных идей, которые освобождали меня от необходимости что-то придумывать. И все же…

Она села так резко, что большущий понтон закачался.

— И все же было бы нечестно отрицать, что самое сильное чувство во мне — ощущение свободы. Ты понимаешь? Облегчения!

Она резко замолчала, сорвала с глаз очки и вперила в меня взгляд. Глаза у нее были черные, блестящие.

— Ах, ты понятия не имеешь о том, какая она была. Она ела меня поедом. И Хедвиг тоже. У меня не было своей собственной личной жизни. Если мама говорила: «Сейчас мы пойдем в ЭнКо^[9] на ланч», двадцатипятилетняя Виви Анн должна была немедленно бросить книжки и тетрадки и накануне экзамена послушно плестись за мамочкой в Эн Ко. Она выбирала для меня одежду, мои, с позволения сказать, развлечения, друзей ее собственного возраста. У меня никогда не было настоящего друга, я не имела права его заводить до тех пор, пока… Ты, наверно, в ужасе от моих слов?

Она заметила, что я восприняла это спокойно и по непонятной причине еще более распалилась:

— Она считала, что нам с Хедвиг живется прекрасно, что мы должны вот так, всю жизнь прозябать рядом с ней. Ее не волновало, что мы просто гнием на корню. Ты бы видела, как она реагировала, когда я сказала, что собираюсь обручиться. Можно было подумать, что она спятила. Но она была в здравом уме. Нормальная мать радуется, когда ее дочь хочет привести в дом хорошего зятя, разве нет?

— Бывает по-разному, — осторожно заметт ла я, — вкус детей не всегда совпадает с вкусом родителей.