Истории замка Айюэбао

Набросив поверх пижамы спецовку, Чуньюй Баоцэ зашаркал своими мохнатыми тапками в сторону туалета в Малом зале. Там он, даже не прикрыв за собой широко распахнутую дверь, помочился, а когда услышал, как в это время кто-то вошёл, проворчал:

— Ну и аврал, уж и не пописать спокойно!

Натянув штаны, Чуньюй Баоцэ вышел из кабинки и увидел замдиректора.

— Что это ты тут делаешь? — удивился он.

Обхватив себя руками за необъятную грудь — этот жест уже стал её визитной карточкой, — она ответила:

— Сейчас придёт Подтяжкин. Но я вам о другом хотела рассказать, об этой фольклористке. Она рассказывала, как видела вас одетым в европейский костюм, и при этом употребила кое-какое выражение.

— Какое выражение? — Тон его сделался мягким и вкрадчивым.

— «Будто совсем другой человек».

— Что-нибудь ещё говорила?

— Больше ничего.

Чуньюй Баоцэ рухнул на диван.

— Я думаю, вам с ней никогда не стать подругами.

— Конечно, сразу не получится, — захихикала замдиректора. — Я хотела ей подарить пару сверчков, вырезанных из яшмы, но она не взяла. Тогда я подарила ей небольшую старинную скалку, которой чуньбины^[23] делают, это она приняла.

— Да? — Такой подарок показался председателю более чем странным.

Замдиректора придвинулась к нему поближе:

— Однако я кое-что разузнала. У неё с тем очкариком и впрямь какие-то необычные отношения: стоит ей заговорить о нём, как у неё счастье аж из ноздрей сочится; а ещё я видела, что она вышивает на старинных пяльцах пару резвящихся в воде уточек-мандаринок.

Чуньюй Баоцэ развернулся к ней и, обнаружив, что её ярко накрашенные губы приблизились к нему почти вплотную, слегка отстранился.

— Поглядим, куда эти уточки приземлятся, но, по-моему, и так всё яснее ясного, — сказала она, чрезвычайно довольная собой.

Чуньюй Баоцэ хотел было похвалить её, но в это время вошёл Подтяжкин со своим кожаным портфелем под мышкой и почтительно, хотя и наспех, поприветствовал хозяина.

— Председатель, ваш способ прекрасен: как только пошла работа в обеих соседних деревнях, в Цзитаньцзяо начались несладкие деньки.

Уставившись на громадный живот Подтяжкина и на его до нелепого широкий ремень, Чуньюй Баоцэ вспомнил нагрудники в доспехах древних воинов и хмыкнул. Подтяжкин сказал:

— Ещё даже не заработали бульдозеры, и уже такой эффект! Этому очкарику такое даже не снилось: он-то думал, если зажатая с двух сторон Цзитаньцзяо заартачится, мы сразу опустим руки и откажемся от своего плана! Даже начальство так считало, да и мы раньше так думали, а вы совершенно неожиданно для всех просто сбросили Цзитаньцзяо со счетов, и теперь для них, зажатых посредине, начался настоящий ад…

Чуньюй Баоцэ поднял руку и прервал его:

— Ближе к делу.

— Так вот, о деле. — Подтяжкин бросил взгляд на заместительницу. — У Шаюань созвал односельчан, поведал им суровую правду о том, что обе соседние деревни скоро станут частью корпорации «Лицзинь», и призвал каждого подумать о собственном будущем, тщательно взвесить все за и против, так как это касается всей деревни, а не кого-то одного и не нескольких деревенских руководителей. Кто-то крикнул: «Я во всём слушаюсь вас, как скажете, так и сделаю!», но он пресёк эти выкрики. После этого собрания несколько местных глав наведывались к жителям будто бы за советом, а на самом деле хотели наладить связи на местах. В конечном счёте они решат сотрудничать с нами до победного. Однако я чувствую, что У Шаюань несколько растерян…

Чуньюй Баоцэ встал и сделал несколько шагов. Позади что-то зашелестело: это Подтяжкин с заместительницей расстилали прямо на полу чертежи. Он повернулся к ним; Подтяжкин достал лазерную указку, и по карте на полу запрыгала красная точка:

— Вот это международный причал, а это гольф-площадка; вот здесь — дом гильдии, который будет выстроен по первоклассному проекту, в стиле, совершенно отличном от нашей штаб-квартиры. К строительству запланированной магистрали уже можно приступать, наши бульдозеры начнут работать здесь, на виду у Цзитаньцзяо… Тогда игра в кошки-мышки, которую вы там затеяли, станет ещё интереснее.

По лицу Чуньюй Баоцэ пробежала судорога; он заёрзал на диване. Подтяжкин прервал свою речь, но поняв, что начальство не собирается ничего говорить, продолжил. Чуньюй Баоцэ издал стон.

— Вам нехорошо? — обратилась к нему замдиректора.

— Вот ведь невезение…

Подтяжкин приблизился к нему, искоса взглянул на заместительницу и потёр руки, словно намеревался излить весь свой гнев на её подступившую вплотную грудь.

Чуньюй Баоцэ прищурился:

— Как же неприятно лгать! Когда я беседовал с этим У Шаюанем из Цзитаньцзяо, мне хотелось быть искренним, потому что он-то ни единой фразой меня не обманывал. Последние несколько дней я безвылазно сидел в замке и думал. Я понял, что чересчур переигрывал. Что же лучше — быть посредственным актёром или искренним собеседником? Я всё время об этом думаю. Сейчас я вам вот что скажу: на данном этапе шахматную партию продолжите вы сами, а мне это всё до лампочки, отныне я буду заниматься только тем, что мне самому по душе, я и так слишком много времени в своей жизни потратил зря — нельзя больше быть таким расточительным… Извините, я ясно выразился: я достаточно долго вам помогал, теперь вам нужно пытаться продолжать путь самостоятельно, без костылей, то есть без меня!

Подтяжкин поджал губы и обернулся к своей помощнице.

Когда до той наконец дошёл смысл слов председателя, она захныкала:

— Сколько бы ни было людей в семье, а хозяин один! С нас-то что взять! По важным делам всегда требуется ваш совет, а вы на нас всё перекладываете. Как бы там ни было, так нельзя… Конечно, вы нуждаетесь в хорошем отдыхе и приятном досуге, а мы, боже мой, а мы-то как же! — Казалось, она и впрямь вот-вот расплачется.

Чуньюй Баоцэ собрался уходить. Подтяжкин, присев на корточки, собрал с пола карту. Председатель удалился не оглядываясь. Подтяжкин тщательно складывал карту. Замдиректора тёрла уголки глаз:

— Что-то я совсем расклеилась от расстройства, что это со мной?

— Опростоволосилась ты.

— Разве я что-то не так сказала?

— Всё так, мать твою, и даже слишком.

Она хотела поддержать Подтяжкина под руку, но тот отмахнулся.

Платина получил через Куколку приказ от председателя совета директоров: немедля отправить кого-нибудь в Цзитаньцзяо с двумя собраниями сочинений, одно из которых презентовать У Шаюаню, а другое — фольклористке. «Тщательно упаковать, передать им лично в руки». Платина, не откладывая дело в долгий ящик, раздобыл две большие картонные коробки, выстелил изнутри слоем флисовой ткани и, удивлённо охая, аккуратно сложил в них книги в кожаных переплётах. Сочинений у хозяина замка оказалось очень много, но у него каждый день столько хлопот, что не было времени стать профессиональным писателем! Конечно, в его распоряжении была целая издательская команда во главе с Колодкиным, однако они лишь записывали за председателем, только и всего, а за малейший промах получали взбучку. За один короткий миг перед его глазами пронеслись все горести и радости, сопровождавшие его на протяжении более чем десяти лет работы на Чуньюй Баоцэ, и он в очередной раз ощутил прилив гордости: рядом с этим уникальным человеком не требовалось что-либо доказывать или сомневаться, достаточно лишь беспрекословно подчиняться. После окончания университета, когда он пришёл в эту корпорацию на должность секретаря, многие его однокашники выражали сожаление по поводу того, что он не пошёл работать по специальности. Но с течением времени он всё больше убеждался, что сделал правильный выбор и что ему несказанно повезло.

2

Близился рассвет, а Куколке всё не спалось. Она больше всего боялась оказаться в плену бессонницы. Председатель совета директоров теперь, бывало, бодрствовал ночи напролёт, зато раньше, как он сам утверждал, всегда спал как убитый: «В молодости нет времени маяться бессонницей, а потом я женился на Комиссаре, вот уж у кого стоило поучиться сну».

— До чего же разные бывают люди, — говорил он ей. — Комиссар как была в своих высоких сапогах, прямо так валилась на кровать и тут же начинала храпеть. Даже если бы на следующий день её ждал расстрел, она всё равно спала бы ночью богатырским сном, — в голосе Чуньюй Баоцэ звучало восхищение. — Я никогда не встречал другой такой женщины. Невероятно! Она курила, пила, а на волне энтузиазма, бывало, как обнимет за шею и ну целовать. Пистолет, стреляющий картечью, она клала под подушку и была всегда готова открыть огонь при первом появлении врага.

— И как, открывала?

— Не было случая. Мы ездили на целину охотиться на зайцев, они очень быстро убегали, и часто выстрелы оказывались холостыми. Однажды по возвращении с охоты я даже написал стихотворение, в котором была такая строчка: «По траве промчался дикий заяц». Комиссар, промахиваясь, потом долго пребывала не в духе и говорила, что в мирное время, чёрт возьми, совсем житья не стало. Она расхаживала по дому голышом, сверкая своим рельефным мускулистым телом. Иногда мне вспоминаются её непонятные отношения с тем начальником, но, когда я её об этом расспрашивал, она отделывалась одной и той же фразой: «Думаешь, у него такие аппетиты?» Вот так и жили, — заключил Чуньюй Баоцэ, вглядываясь в ночную тьму. — Как же я по ней скучаю!