Истории замка Айюэбао
Шрифт:
Они чокнулись стопками. У Шаюань повторил:
— Конечно же, я внимательно ознакомлюсь с вашими талантливыми сочинениями, мне очень любопытно.
Чуньюй Баоцэ на радостях осушил свою стопку.
Бутылка водки была полностью распита, и её оказалось многовато. В окошко заглянуло бородатое лицо хозяина, который внёс в комнату целую гору лепёшек с кунжутом. Ни о чём больше не разговаривая, они принялись за лепёшки. Покончив с угощением, оба с раскрасневшимися лицами стали прощаться, стоя на ватных ногах. На пороге У Шаюань обронил:
— Хорошенько отдохните после обеда, а вечерком сходим к Оу Толань, чаю попьём.
От этих слов сердце Чуньюй Баоцэ учащённо забилось, он поддакнул и затем как можно аккуратнее затворил
Во сне он увидел белую яхту, скользившую по бирюзовой морской глади и поднимавшую вокруг себя гребешки волн. Он стоял на носу яхты, а рядом с ним стояла женщина в сиреневом платье; они держали друг друга под руку, и морской бриз развевал её чёлку. Какой прекрасный сон! Даже после пробуждения он ещё долго его смаковал. Было уже четверть четвёртого, и он больше не стал валяться в постели. Поднявшись, он умылся и сбрил слишком быстро отросшую щетину. Выходя из гостиницы, он вдруг подумал, что куртка на нём неприлично новая, но пришлось оставить как есть.
Чуньюй Баоцэ хотел позвать У Шаюаня, чтобы тот составил ему компанию. Он постучал в дверь, но никто не отозвался, и тогда он пошёл один. В этот час в деревне было ещё тихо, на улицах не было слышно голосов, и единственным звуком, нарушавшим тишину, был докучливый шум бульдозеров, отголоски которого долетали издалека. На крышу хижины впереди села белоснежная чайка, словно охраняя дом Оу Толань. Он поднял руку в знак приветствия, но птица не обратила на него внимания. Он постучал: сначала легонько, потом сильнее. Изнутри доносились голоса. Дверь открылась, женщина улыбнулась и вместо приветствия произнесла: «А!» Окутанный густым кофейным ароматом, У Шаюань грузно сидел у стола, как судно, пришвартованное на берегу. В руках у него была чашка.
— Опять я опоздал, — проворчал Чуньюй Баоцэ и сел напротив него.
На столе, помимо кофе, был чёрный чай; хозяйка взяла чай с сахаром, а мужчины пили кофе. Чуньюй Баоцэ принялся искать взглядом торжественно расставленные книги в кожаном переплёте. А! Вот и они, располагаются на полке у фольклористки и прямо-таки бросаются в глаза.
— Господин Чуньюй, вы нас просто поразили. Я ещё никогда не издавала работ в таких объёмах и в столь роскошном оформлении! — Вопреки словам, в её голосе не слышалось ни капли удивления.
В этот момент Чуньюй Баоцэ глубоко раскаялся: может быть, он переборщил с оглаской своих произведений, отчего они выглядят до смешного нелепо, как неотёсанный деревенщина, напяливший на себя аккуратный европейский костюм. Лицо его горело от стыда, ему хотелось ответить что-нибудь церемонное и самоуничижительное, но слова не шли с языка. С того самого момента, как он вошёл в это чистое, аккуратно и скромно убранное жилище, он изо всех сил старался сбросить с себя напряжённость. У Шаюань тем временем сидел нога на ногу, и сквозь вырезы в его уродливых сандалиях бесстыдно выглядывали пальцы ног. Он всё ещё был под хмельком, завитки его ушных раковин немного покраснели. Чуньюй Баоцэ задал хозяйке очень опрометчивый вопрос:
— Вы и дальше будете жить в деревне?
Он сразу же пожалел, на самом-то деле он хотел спросить: «Как идёт работа над вашим научным трудом?»
Оу Толань, не задумываясь ни на минуту, ответила:
— Да, ещё какое-то время поживу тут. Работается здесь продуктивно, обстановка приятная, к тому же можно прямо на месте проводить исследования, что очень удобно.
У Шаюань смотрел на неё с одобрением, во взгляде его читались спокойствие и уверенность. Чуньюй Баоцэ обратил внимание на этот взгляд и обратился к У Шаюаню:
— Это высшая похвала для Цзитаньцзяо.
— Ну, это слишком громко сказано; человек нами не брезгует, и на том спасибо, —
сухо ответил У Шаюань, смакуя кофе. — Хотя я надеюсь, что она останется здесь насовсем, ведь тогда я не только заполучу прекрасного собеседника, с которым можно обсуждать книги и советоваться, но и возможность наслаждаться брендовой продукцией высшего качества.У Шаюань улыбнулся. Чуньюй Баоцэ нечасто видел его улыбку. Да, у этого человека были все основания радоваться. Услышав слово «советоваться», Чуньюй Баоцэ удивился самому себе: и как это он раньше не обратил внимания на тот факт, что они — близкие друзья, которые всё между собой обсуждают, а значит, решительный отпор У Шаюаня корпорации «Лицзинь» не обходится без поддержки фольклористки. Вот уж действительно неразлучная парочка. Он осмотрелся вокруг в поисках той диковинки, о которой упоминала замдиректора, а именно — о наполовину вышитых уточках-неразлучницах. «Нет, такие вещи, даже если они существуют, наверняка скрыты от посторонних глаз», — сказал он сам себе, невольно скользнув взглядом по лицам обоих друзей. Ничего необычного: ни тебе пылкой любовной страсти, ни желания — всё запрятано так надёжно, что ничем себя не выдаёт. Его всё сильнее мучила жажда: последствие выпитого алкоголя и других факторов. Большими глотками прикончив кофе, он налил себе чёрного чаю. Производство — Шри-Ланка, вяжущий, терпкий вкус.
— Мне о стольком нужно у вас спросить, проконсультироваться, вот только боюсь отвлекать вас от работы, — скромно обратился Чуньюй Баоцэ к женщине, понизив голос.
Оу Толань повернулась к нему. Шея у неё была длиннее нормы, белоснежного цвета и походила на овечью. Точнее, она снова напомнила ему альпаку. Её рот с блестящими зубами растянулся в снисходительную, дружелюбную улыбку:
— Не стесняйтесь, приходите в любое время, я буду вам только рада.
Чуньюй Баоцэ в глубине души горько усмехнулся: «Вот именно что „вам“, то есть приходить нужно только вдвоём, а не мне одному». Он сразу же осознал разницу между собой и У Шаюанем, который мог приходить сюда, когда ему вздумается. К тому же эти двое, было дело, плавали в море практически без одежды. Лето, белый песочек, прекрасное солнце — всё словно толкало их друг к другу в объятия.
— Я часто вспоминаю, как прошлой зимой слушал у вас здесь рыбацкие запевки; по возвращении домой я тогда провёл кое-какие исследования. Оказывается, в здешних местах, то есть на западе и на востоке полуострова, и тем более на том острове, что видно отсюда, запевки очень сильно различаются и ладами, и текстами. Тогда я понял, почему запевки представляют собой целую науку… — Чуньюй Баоцэ говорил неспешно, придавая как можно больше веса каждому слову. Он не казался таким уж профаном в данной области, который говорит о том, чего сам не знает.
Оу Толань потянула носом, как обычно делают зимой при резком ветре и холоде. Она сжала губы, глубокая вытянутая ямочка над верхней губой зашевелилась, крылья носа затрепетали. Это означало, что она внимательно слушает.
— Это так, ведь они непосредственно связаны с рыбацким делом, а также с географией и народными обычаями, мы говорили об этом тогда, зимой. Недавно я привела в порядок записи запевок, собранных на восточной оконечности полуострова, — они и впрямь совсем другие, — сообщила она.
— Все запевки рождаются в процессе производственной деятельности, однако имеют не только практическое назначение… — процитировал Чуньюй Баоцэ вычитанную в книге мысль.
Тут вмешался У Шаюань:
— Ну разумеется, это ещё и воплощение искусства, порождение эстетики. Однако это уже теоретические вопросы, которыми занимаются исследователи, а рыбаки в море не задумываются о таких вещах.
Чуньюй Баоцэ повернулся к нему и почувствовал, что этот очкарик — истинный книголюб, раз он так запросто вставляет в речь такие умные слова, как «эстетика», при этом в его устах они звучат естественно и вовсе не вульгарно.