История дьявола

Вот тогда произошло смешение понятий, и поиски истоков дьявола потеряли всякий смысл. «Большинство его идей заимствовано у Платона, а оставшаяся часть была почерпнута из проповедей Иисуса» [745] . С наивным простодушием теолог попытался заставить замолчать Гомера, когда тот читал перед ним свое произведение:

«...Рассказывая о любви Ареса и золотокудрой Афродиты,

О том, как они вначале тайком встречались в пещерах Гефеста;

О подарках, которыми он ее осыпал, об опозоренном алькове и ложе Гефеста...»

745

«Clement d’Alexandrie». Dictionnaire encyclopedique du christianisme ancien, т.1. Cerf, 1990.

Климент Александрийский воскликнул: «Замолчи, Гомер! Ты не воспеваешь красоту, а призываешь к адюльтеру. Мы и слушать не хотим о подобном разврате» [746] . В истории уже встречались подобные иконоборцы, ибо Тациан называл греческих философов пустыми болтунами, а Тертуллиан [747] проявил исключительную нетерпимость к греческой философии. Однако трудно себе представить Грецию без Гомера и других прославивших ее поэтов. И стремление заставить замолчать поэта, назвав его стихи, ни много ни мало, порнографическими, может лишь вызвать улыбку. И, наконец, удивительно, как еще греки после этого продолжали слушать Гомера. Но, тем не менее, наибольший интерес вызывает тот факт, что Климент оказался первым из отцов церкви, кто предал анафеме богов другой религии. «Пророческое слово, — указывал он, намекая на «Пророчества Сивиллы», — состоит в том, что все национальные боги являются по сути демонами» [748] . И это было то, что в народе зовут ловким обманом, ибо, оказавшись неспособными договориться между собой о том, кто же такой Сатана, святые отцы довольствовались тем, что решили навесить этот ярлык на другие божества: на Зевса, Юпитера, Ваала, Ахура Мазда... Их уловка была тем более уместной, что в первые столетия христиане довольно терпимо относились к отожествлению Иисуса с греко-римскими божествами: Аполлоном, Гераклом и даже с Дионисом. «Было особенно заметно... как фигура Геркулеса, выступавшего в то время в роли бога-спасителя, постепенно окружалась культовым поклонением, тем самым весьма напоминая христологию» [749] .

746

«Exhortation to the Greks», IV, in Clement of Alexandria. The Loeb Classical Library, Harvard University Press, Cambridge, Mass & William Heinemann, London, 1982.

747

Тертуллиан Квинт Септимий Флоренс (160—220 гг.), один из основателей христианского богословия — Прим. переводчика.

748

«Exhortation to the Greks», IV, in Clement of Alexandria. The Loeb Classical Library, Harvard University Press, Cambridge, Mass & William Heinemann, London, 1982.

749

Marcel Simon. La Civilisation de I’Antiquite et de christianisme. Arthaud, 1972.

Дионис также нашел сторонников в лице христиан; такой же культовый бог, как и Геракл, он, помимо того, был символом жизни, а трагическая гибель — его растерзали менады [750] — предвещала вечное возрождение. И неважно, что вакхические и элевсинские мистерии были празднествами во славу жизни и единения с природой, раз им еще не был знаком дьявол и Зло; они предваряли приход Христа Спасителя. Что же касается Орфея, то, как мы видели, он был поистине предтечей Христа, вплоть до эпизода посещения ада (см. гл. 8). И в этом нет ничего удивительного, ибо истоки Орфея следует искать в тех же азиатских источниках, оказавших столь значительное влияние на старозаветный иудаизм и мировоззрение кумранских отшельников и внесших неоценимый вклад в создание мифа о Христе. Так, христиане нашли брешь в греко-римской религии, ставшей в некотором роде их охранной грамотой.

750

Их также называли вакханками. — Прим. переводчика.

В самом деле, в начале II века христианский прозелитизм [751] достиг таких заметных успехов, что это не могло не встревожить его противников. И начались гонения на христиан, не прекращавшиеся вплоть до восхождения на престол императора Константина. Особенно свирепствовали противники христиан после выхода римского указа от 257 года, когда было конфисковано общинное имущество и начались репрессии христианского духовенства и рядовых верующих на всей территории империи. В соответствии с указом смертной казнью карались верующие, придерживавшиеся христианских обрядов.

751

Стремление обратить в свою веру. — Прим. переводчика.

Используя в своих речах и проповедях религиозные термины и цитируя высказывания греко-римских философов, первые греческие христианские прозелиты, такие как, например, знакомый нам Клемент Александрийский, использовали так называемое греческое толкование (interpretatio Graeca), что не предполагало введения новых местных богов, а, напротив, позволяло сохранить существующие божества, но под другими именами и в обновленном виде. Именно этой традицией и можно объяснить тот факт, что греческие или греко-римские боги — и это кажется особенно удивительным в наши дни — были приняты народами, ранее поклонявшимися совсем другим божествам; так, в одной римской провинции Зевса отождествляли с Юпитером, а в другой — с Ваалом, богом-громовержцем и дамаскским водным божеством, или же Геракл назывался Нергалом, а Гера превращалась в Астарту [752] . Местным божествам давали греческие или римские имена, и наоборот, воспринятые населением греческие и римские боги приобретали черты и получали имена местных божеств.

752

Maurice Sartre. L’Orient romain. Le Seuil, 1991.

Для понимания причин столь быстрого распространения христианства в провинциях следует не упускать из виду того обстоятельства, что греки и римляне называли чужих богов именами небожителей, которых они почитали до возникновения христианства. Именно об этом забывают ученые при изучении античных религий. В самом деле, народы, жившие в конце старой и в начале новой эры, были убеждены в том, что все божества выполняют одни и те же функции и только именами, и какими-то второстепенными чертами отличаются друг от друга. Повсюду чужих богов принимали за своих, как, например, в Риме, где египетская богиня Исида стала, бесспорно, самой любимой из всех чужеземных богинь. Считавшуюся богиней супружеской верности, материнства и плодородия, ее отождествляли с Деметрой, Афродитой, Артемидой, Персефоной, Афиной, фригийской Семелой, критской Артемидой [753] . И случилось так, что Иисус отождествлялся не только с Гераклом, но и с Аполлоном и Дионисом. Одним из самых известных памятников подобного синкретизма является статуя III века, выставленная в музее Ватикана. Она изображает Иисуса в обличье безбородого доброго пастыря Аполлона с ягненком на плечах.

753

Там же.

Эллинистское население тем легче воспринимало христианство, чем больше оно опиралось на местные традиции и проходило под знаком interpretatio Graeca и сопровождалось обращением к грекоримской религиозной практике, представляя новую религию продолжением и кульминацией греческой религиозной философии. Однако путь страстных проповедников Евангелия отнюдь не был усыпан розами, ибо их деятельность распространялась на довольно обширную территорию — от Геркулесовых Столпов до Понта, где издавна обосновалась греческая диаспора, которой, как нам известно, была чужда концепция дьявола.

Это обстоятельство затруднило создание какой-либо стройной теории о дьяволе. По мере того как христианские проповедники разворачивали свою деятельность, они встречались все с большими трудностями. В самом деле, к концу III века все население Малой Азии и большинство жителей таких провинций, как Армения, Вифиния, Фригия, Писидия, а также древнего Карфагена были обращены в христианство. В Греции и почти по всей Италии, а также в Дакии, Паннонии и Норике поклонялись Иисусу Христу. Христианство уже проникло в Бельгию, Германию и достигло отдельных территорий Англии.

Другими словами, миссионеры пришли с Евангелием в руках к кельтским народам, которые также не воспринимали концепцию дьявола (см. гл. 7). Распространение идей Иисуса было, возможно, делом нелегким и даже часто опасным, однако вероучение оказалось притягательным для широких народных масс, ибо отвечало их чаяниям, о чем свидетельствовала динамика распространения христианства. Однако, когда речь заходила о дьяволе, проповедники сразу же попадали впросак.

Кроме того, христианские миссионеры наталкивались, в особенности на востоке Римской империи, на утвердившийся здесь еще в VI веке до н.э. митраизм [754] , ибо культ бога Митры необычайно походил на христианство и грозил уничтожить в самом зародыше зарождавшееся христианство, ибо митраистский дуализм лег в основу философского течения, пустившего глубокие корни у евреев, и в частности, у эссенов, который известен христианам как гностицизм.

754

Древняя религия, основанная на культе Митры, древневосточного индо-иранского бога света и Солнца. — Прим. переводчика.

И опасность представлял вовсе не митраизм как таковой, по крайней мере в греко-римском варианте [755] ; культ Митры, хотя и распространился на довольно обширной территории империи, никак не мог конкурировать с христианством, ибо практиковался одними только мужчинами, большей частью солдатами. Такое близкое к христианству религиозное течение, как гностицизм, тем не менее значительно отличалось от него. Следует отметить, что эта довольно сложная доктрина [756] включала понятие Зла, материально воплощенного в действительности [757] . Зло, а следовательно, Сатана — категории предвечные: в начале были «Свет и Тьма, а посреди них Дух».

755

«Греко-римский бог Митра имеет весьма отдаленное отношение к своему иранскому предку, хотя их связь и не подлежит сомнению», — пишет Сартр (в своем труде L’Orient romain), цитируя других авторов.

756

От греческого слова gnostikos — «познающий», гностицизм включал в себя понятия платонизма и стоицизма в сочетании с проявлениями восточных религий. Рассматривал Иисуса Христа как промежуточное существо между Богом и греховным миром, признавал мистические способы познания божественной сущности. — Прим. переводчика.

757

«Gnose-gnosticisme». Dictionnaire encyclopedique du christianisme ancien, т.1. Cerf, 1990.

Такое толкование Зла и дьявола по многим причинам не устраивало правоверных христиан, ибо, согласно этой доктрине, воплощающему Добро божественному началу, то есть Господу Богу, отводилась второстепенная роль. Коме того, представляя материальный мир как сферу деятельности Сатаны, гностицизм [758] принижал или же отвергал миф о воплощении Сына Господнего в образе Иисуса. Явившись на землю в человеческом образе, Иисус попадал непосредственно в империю Зла. И та и другая концепции казались христианам совершенно неприемлемыми. И самое главное, дьявол оставался в выигрыше до самого конца Света, ибо все человечество оказывалось его заложником.

758

Существует множество замечательных работ о гносисе и гностицизме; из них самыми известными являются следующие: H. Leisegang. La Gnose. Petite Bibliotheque Payot, 1951. R.M. Grant. La Gnose et les origines chretiennes, Petite Bibliotheque Payot, 1964. H.Ch. Puech. En quete de la gnose, vol. 2 Gallimard, 1978. В своих работах ученые дают оценку такому незаурядному явлению, каким был гностицизм, названный когда-то отцами церкви «эллинистической чумой» христианской религиозной философии. Например, Грант рассматривает гностицизм как выражение страха евреев перед катастрофами, постигшими их в период между 70 и 135 годами (неоднократные разрушения Иерусалима). Хотя подобное толкование возникновения гностицизма и не лишено основания, но, похоже, этот страх лишь укрепил восприимчивость к учению гностиков, а не создал их, ибо известно, что эти школы гностиков образовались значительно раньше. Лейзеганг, в свою очередь, идет дальше и рассматривает египетские, греческие и средневосточные (малоазиатские) источники. Он не исключает возможность существования азиатских источников. Однако не может не вызвать удивления приведенная им цитата Иренея, который во II веке принимал участие в опровержении гностицизма. В самом деле, для него гносис, как непосредственное интуитивное богопознание, своего рода озарение, «приносил человеку духовное искупление и осознание первичного «я», что, по словам Марселя Симона, «освобождало индивидуума от оков материального мира и открывало путь истинный». Это совпадало с целями буддизма. Как мне кажется, ученые до сих пор упускали из виду или же недооценивали значение влияния буддистcкого учения, которому следовал Александр по возвращении в Грецию в IV веке до н.э.

Следует также отметить, что среди тех редких авторов раннехристианских вероучений, кто упоминал о влиянии индуизма, был Ипполит.