Изъян в сказке: бродяжка

Она боялась даже думать об этом «если так», потому что оно было слишком прекрасным и означало, что не пройдёт и месяца, как она снова будет обнимать Рея. И в этот раз она ни за что не позволит ему уйти. Она будет ему женой, сестрой, подругой, дочерью — кем он захочет, лишь бы только больше не разлучаться.

Стин был большим городом, окружённым крепостными стенами, над которыми развевались бело-золотые штандарты милорда Роя. Выбравшись из фургончика и увидев их вдалеке, Мэгги вспомнила, как ещё недавно танцевала с Роем менуэт на одном из балов, но вместо привычной печали ощутила только трепет предвкушения — здесь, перед этими стенами, она, кажется, окончательно сбросила с себя маскарадный костюм знатной леди и более не жалела о нём.

— Думаешь, он там, да? Твой поэт? — неожиданно спросили её из-за спины.

Обернувшись, Мэгг увидела мамашу Лиз, подошедшую к ней и часто моргающую от ветра.

— Я надеюсь, — ответила она. — А если не там, я пойду дальше.

— Я говорила ему, что жёнку себе растит, а он всё не верил, носом крутил, — рассмеялась она. — Ты, малышка, не думай, что он старый какой — найдёшь, и тут же в храм волоки. Он что надо мужчина.

— А если он не захочет? — тихо спросила Мэгг. Было удивительно спрашивать об этом у мамаши Лиз, но вопрос сорвался с её губ сам собой и прозвучал невероятно легко.

— Хо, — тёплая рука легла ей на плечо, — кто ж от такой красавицы отказывается? Рей хоть и поэт, но в штанах у него всё как полагается, не то что у прочих. Он тебя как увидит такую, тотчас же согласится, и ты смотри, не тяни да не конфузься. А хочешь, — она вдруг заулыбалась счастливо, — я тебя сама к Оку подведу? И платье тебе сошью, белое.

Вместо ответа Мэгг крепко обняла женщину и несколько раз кивнула, пытаясь сдержать щиплющие глаза слёзы.

— Ну-ка-сь, девчонки, — окликнул их Сэм с добродушной насмешкой, — чой-то реветь вздумали? Я вас сейчас взбодрю враз.

Мэгг быстро вытерла слёзы и вместе с мамашей Лиз обернулась. Сэм буквально лучился довольством.

— Я сговорился с хозяином «Жирного петуха», самой большой корчмы в Стине — он нанимает нас на три дня и платит сорок золотых разом.

Новость была замечательной для труппы и не менее прекрасной для Мэгг — Рей наверняка заходил в этого «Жирного петуха», а раз хозяин не скупится на музыкантов и артистов, то мог и запомнить его.

В город входили в приподнятом настроении.

В отличие от Шеана, Стин был куда свободнее: не мелькали на каждом углу жёлтые плащи стражи, да и народ смотрел более приветливо и открыто — спасибо эмирским купцам, Стин уже несколько столетий процветал и богател.

Пройдя через бурлящую шумную торговую площадь, вся труппа вышла к городской ратуше — и Мэгг непроизвольно сморщилась, увидев на виселице уже старые, обезображенные дождями и птицами трупы.

— Почему их не снимут? — спросила она у мамаши Лиз, а та сделала неприличный жест:

— Жути шоб нагнать.

Жуть и правда нагоняли: Мэгг почувствовала, как от взгляда на пустые глазницы одного из трупов у неё по спине прошла дрожь, отвернулась и поспешила за Сэмом, который работал локтями, прокладывая труппе дорогу сквозь толпу.

Корчма «Жирный петух» и правда оказалась большой и богатой, полной разного люда — но только хорошо одетого. Нищих и попрошаек было не видать.

Корчмарь, завидев Сэма, тут же пожал ему руку и заулыбался — он был лысый и усатый, на восточный манер, а говорил мягко, чуть пришёптывая и пришлёпывая губами.

— Выделю вам комнату, как дорогим гостям, — сказал он, только получилось у него «виделю» и «гостиам». — А к вечеру — прошу вниз, играть, танцевать и петь до упаду!

— Добро, — ответил Сэм и махнул рукой, чтобы шли за ним в комнату, а Мэгг задержалась и подошла к корчмарю.

— Простите, господин!

Он оглядел её, улыбнулся, показав почти неестественно белые ровные зубы и спросил:

— Что угодно моей госпоже? — она вместе с ним подошла к стойке и тихо спросила:

— Скажите, не выступал ли у вас — может, пять-шесть месяцев назад, может, недавно, музыкант по имени Рей?

— Ай, — покачал головой корчмарь, — у меня что ни день, то выступление, всех не упомнишь.

— Он был в малиновой куртке, играл на цитре и пел, как… — она замешкалась, выбирая нужное слово, — как соловей.

Мигом сладкое выражение исчезло с лица корчмаря, улыбка пропала.

— Соловей… Сказала бы сразу, что ищешь Соловья.

«Передам весточку, скажу — от Соловья», — вспомнилось Мэгг, и она повторила:

— Да, Соловья.

Корчмарь взял со стойки стакан и начал натирать чистым полотенцем, долго натирал, а после сказал:

— Был здесь Соловей. Пел у меня, и кой-чего другое мне сделал ещё, в начале зимы. Потом пропал, хотя я его звал перезимовать — он в горы собирался, — снова мучительная пауза. Мэгг хотелось прикрикнуть на него, чтобы не медлил! Но она держалась, и, вытерев второй стакан, корчмарь заговорил снова: — Снова я его увидел, только как сошёл снег, недели, почитай, три назад, и где увидел, там он до сих пор и остаётся.

Рей в городе! Всевышний, чудеса возможны!

— Где? — в нетерпении спросила она, едва унимая колотящееся в горле сердце.

Корчмарь посмотрел на неё странным взглядом и проговорил неясно:

— Говорят, он перед выходом в Эмир решил пойти на дело… Ловкости ему всегда было не занимать, а уж фантазии, как у него, ни у кого больше не сыщешь. Оно понятно, конечно — кто ж в Эмир с пустыми карманами идёт. Я бы тоже не пошёл. Но просчитался он маленько… Ему б товарища взять — я бы подсказал, кого, да и другие люди есть понимающие. Но Соловей, он всегда один работал, кого хочешь спроси.

Смысл его слов совершенно не доходил до Мэгг — она наморщила лоб, пытаясь в этой тарабарщине разобрать хоть каплю смысла. Рей, конечно, всегда работал один — при его ловких пальцах и божественном голосе любой другой музыкант помешал бы.

Словно вторя её мыслям, корчмарь продолжал:

— При его ловких пальцах это и не удивительно. Да только тут куш ему не по зубам оказался, — наградив Мэгг очень тяжелым взглядом, корчмарь резко сказал: — На площади его ищи. Там он… висит.

Глава шестнадцатая. Цитра

В ушах шумело, перед глазами мелькали цветные пятна, а ноги горели, когда Мэгг летела обратно на площадь. Глупая шутка, жестокий розыгрыш — вот что она скажет мерзкому корчмарю, когда вернётся. А потом залепит знатную пощёчину — ей уже можно, она больше не леди!

Проталкиваясь сквозь рыночную толпу, проныривая чуть ли не под ногами праздных зевак и деловитых горожанок с корзинами, она выскочила обратно на площадь, остановилась и перевела дух.