Изъятие

На улицах не было ни души, поселок выглядел необитаемым. Только на площадке для скейтборда, между хафпайпом и небольшим трамплином, двое подростков с волосами до плеч и татуировками на руках упражнялись в кикбоксинге, под непонятно откуда долетавшие гулкие басы хип-хопа. Возможно, те самые ребята, которых я недавно встретил?

У ворот моего дома стояла чья-то машина, «Ауди-100» последнего поколения, с номерами нашего округа, так что мне пришлось парковаться на улице. Я понятия не имел, кто бы это мог быть: ведь, если не считать пару-другую знакомств по интернету, меня здесь никто не навещал. Но когда я увидел гостя, я был удивлен лишь в первую секунду. Кому же еще и быть? Паркер сидел на складном табурете, какими пользуются рыбаки, спиной он прислонился к стене дома. На коленях у него лежал кот, и мне сразу пришла на память табличка, стоявшая на письменном столе у одной коллеги: «У собак — хозяева, у кошки — обслуга». На Паркере был светлый легкий костюм, в руке сигара, явно потухшая, потому что запаха дыма не чувствовалось. Прежде бросавшиеся в глаза перстни на пальцах — он всегда носил два или три сразу — теперь отсутствовали, и на их месте кожа была заметно светлее. Паркер располнел, и я счел, что ему это придает вид довольства, так что в сочетании со здоровым загаром он выглядел как курортник.

— Паркер, — сказал я. — Хороший сюрприз!

— А что, плохой? Подумал, съезжу-ка я взгляну, как ты тут живешь.

— Ты же и так знаешь.

— Знаю где. Но не знаю как.

— Как долго ты не был в родной обители?

— В каком смысле?

— То есть здесь, в поселке?

— Целую вечность.

— Купил себе машину с рук?

— Как она тебе нравится?

— Даже диски еще как новенькие.

— Прежний владелец на ней почти не ездил.

Рука, в которой он держал сигару, лежала у кота на холке. Двигался только большой палец, медленно поглаживавший по шерсти, которая вновь стала лоснящейся, только сейчас в ней застряли ошметки листьев и паутины.

— Где ж это он опять шлялся, — сказал я, покачав головой. — Давай войдем.

Он выпрямился, осторожно взял кота обеими руками и снял с колен. Кот переминался, стоя на бетонных плитах, и поглядывал на Паркера. Паркер встал, сложил свой табурет и поместил его на крышу машины. Я достал ключи и открыл дверь.

В прихожей он остановился перед висевшей на стене фотографией, где был запечатлен я в возрасте пяти лет вместе с родителями на их катере; это был последний сохранившийся снимок, и я даже не знал, кто его сделал. Потом он проследовал дальше, огляделся в доме — по-прежнему с чрезвычайно довольным видом. Я предложил спуститься в сад. Да, он любит посидеть на свежем воздухе, подтвердил Паркер, сидит иногда «по целым часам».

— Осторожно, — сказал я, — ступеньки.

В глубине сада под большим старым деревом стоял стол и несколько стульев. Я там почти никогда не сидел, потому что предпочитал сидеть на ступеньке, прислонившись к дверному косяку; понадобится что-нибудь в доме — быстро встал, сделал два шага, и ты уже у холодильника, у письменного стола, у книжных полок. Садовая мебель была усыпана прошлогодними листьями (среди них, там и сям, пожухлые новые листья) и цветочной пыльцой, и я — как когда-то в детстве сметал с этого стола снег — смахнул листья и пыль. Паркер взял стул и уселся. Из внутреннего кармана пиджака он извлек маленькую деревянную коробочку с сигарами, ножик и зажигалку, тоже выглядевшие недешево. Все это он разложил перед собой на столе. Затем медленно разогрел и зажег потухшую сигару, продул ее, тоже медленно и обстоятельно, и только потом как следует затянулся. Сам я еще не присаживался, сказал ему, что сейчас вернусь, и пошел обратно в дом. Спустившись в подвал, я достал бутылку вина. На кухне прихватил бокалы и пепельницу, которую не сразу нашел.

Паркер в мое отсутствие, по-видимому, даже не пошевельнулся; сигара у него снова погасла. Кот опять лежал у него на коленях. Я поставил бокалы, откупорил бутылку, положил винтовую пробку на стол и налил нам вина. Он с удовлетворенным видом наблюдал за моими движениями. Мне с самого начала показалось, он явился затем, чтобы поведать мне нечто вполне конкретное, теперь же я был абсолютно в этом уверен. Я протянул ему бокал, он поблагодарил. Мы приподняли бокалы, сказали «прозит» и выпили. Паркер смаковал как мог, прихлебывая и причмокивая.

— Хорошее вино, — сказал он, отставляя бокал в сторону. — И что ты нынче поделываешь?

— Батрачу понемногу, — отвечал я.

— Как почти все мы.

— Нет, — сказал я, — не в том смысле. Я больше не пишу. Работаю у одного фермера здесь, в округе.

— Любопытно, — произнес он таким тоном, будто хотел сказать обратное. — Я его знаю?

— Нет. Ну а ты как? Уже оправился?

— Да, да, вполне, — сказал он.

— И чем теперь занимаешься?

— Всякой всячиной. Не знаю, почему оно так выходит, но у меня столько дел, сколько раньше никогда не бывало. А что меня больше всего занимает, если тебе интересно знать: я вожусь с одним сочинением. Пишу роман.

Это он мне и собирался поведать?

— А о чем?

— Об издателе одной газеты. Это будет роман воспитания: начинается с детства героя и заканчивается сегодняшними днями.

— Я-то думал, такое пишут только на пенсии, — сказал я и рассмеялся.

— Так я же и есть пенсионер. Досрочный выход на пенсию. По крайней мере на этот год. А там видно будет. У меня ведь был тогда срыв — ну, ты в курсе.

По его словам, это была не серьезная болезнь, а так, пустяк. Мол, ради смеха он мог себе позволить такой срыв.

Я допил свой бокал, налил еще и закрыл бутылку.

— Мне нравится писать таким образом. Садишься за письменный стол без ясно очерченной цели. По крайней мере, без плана. И просто следуешь за своим героем.

Я очень даже мог поверить, что подобное занятие отвечало его натуре больше, чем писание статей-комментариев или передовиц для «Рундшау», что всегда давалось ему нелегко. Как-то раз он мне сам признался, что умеет руководить, направлять, организовывать людей, но вот четко развивать мысль у него получается неважно, — точно это была какая-то тайна, точно я этого еще со школы не знал. Я представил себе, как он в костюме и галстуке сидит за аккуратно прибранным письменным столом, может, даже перед окном, выходящим в сад, сидит и пишет, иногда затягиваясь сигарой, а порой бормоча с удивлением: «Ну что это ты, зараза, опять погасла?» И время от времени откуда-то доносится голос его жены…

— Ты пишешь от руки? — спросил я, чтобы дополнить картину, которая мне представилась.

— Нет, какое! У меня еще имеется ноутбук. У тебя ведь тоже?

— Они про него забыли.

Прошло несколько минут. Он огляделся кругом.

— У тебя хорошо, — сказал он.

— Здесь-то я и вырос.

— А тетка твоя как? В доме престарелых?

— Умерла несколько лет назад.

Кот уснул, и большой палец Паркера больше не двигался. Наступила тишина, и время словно бы растянулось или остановило свой ход, или вовсе исчезло.

— Что это за дерево?

Я не знал. Тетушка мне его названия не говорила, да и сказать не могла, потому что сама не знала. Дерево для нее было просто деревом, а цветок — просто цветком. Различия она понимала, только когда речь шла о драгоценных камнях, о моде, фарфоре или о трубках (последнее, конечно же, из-за дядюшки), в этих областях она не терпела путаницы и неточностей.

— Ты часто стрижешь газон?

Я пожал плечами:

— Когда руки доходят.

— Это божественно — снова почувствовать себя холостяком.

Когда он распрощался и пошел к своей «Ауди», на ногах он держался не совсем твердо; мы приговорили две бутылки, но на его долю из каждой пришлось максимум по бокалу. Я смотрел ему вслед. Когда я вернулся в сад, чтобы убрать со стола, на меня нахлынуло странное чувство. Среди знакомых, думалось мне, с каждым часом все больше таких существ, из которых как-то улетучивается жизнь, а сами они этого не замечают.

Передо мной ехал тягач со включенными оранжевыми маячками; он занимал всю ширину дороги, так что мне его было не обогнать. Я кое-как тащился у него в хвосте, то переходя со второй передачи на третью, то переключаясь обратно. Не доезжая до перекрестка, где мне нужно было сворачивать, он до того снизил скорость, что мне пришлось остановиться. За мной ехали еще две машины, теперь они тоже встали, и одна из них усиленно сигналила. Тормоза грузовика громко пшикнули, и я только теперь заметил — у него был включен поворотник; его было почти не заметно среди мигающих ламп на фоне восходящего солнца. Тягач свернул на подъездную дорогу, я за ним. Но едва я повернул, как снова притормозил: мне не хотелось, чтобы моя недавно вымытая машина сразу покрылась слоем пыли. Теперь я мог лучше рассмотреть те чудища, которые лежали на платформе тягача, направлявшегося к усадьбе. Это были вышки сотовой связи, я насчитал четыре штуки. Когда пыль улеглась, я двинулся дальше. Машину пришлось оставить в другом месте, не там, где обычно, потому что тягач перегородил мне путь, а там, где я привык парковаться, уже стоял автомобиль, очевидно, ехавший впереди грузовика, — раньше я его не заметил. В нем находились трое техников. Едва прибыв на место, они сразу установили лестницу и полезли на крышу. Пока я переодевался, они уже начали снимать кабели с двух старых антенн. Было в их действиях что-то слишком поспешное, какое-то остервенение, и у меня возникла мысль, что Флор, хорошенько обдумав мои слова, решил расторгнуть договор. Я задал ему этот вопрос. Он как раз подкручивал сеялку, чтобы отрегулировать подачу зеленого удобрения, и только фыркнул что-то в ответ, поди разбери, что именно. Тем временем он еле слышно продолжал считать: «Пятьдесят шесть, пятьдесят семь, пятьдесят восемь, пятьдесят девять, шестьдесят, шестьдесят один». Он перестал крутить и снял лоток, в котором были насыпаны мелкие гранулы.