Книга чародеяний

Арман слышал в его словах и разногласия, о которых говорил Берингар, и опасения, которые выражали все, начиная с сестры. Он вспомнил ещё кое-что: помимо историй, собранных в пути, и написанных заранее теоретических глав, в книге отмечались добровольцы из высших магических кругов. И помимо тех, о ком он вспоминал недавно… пан Михаил подарил им статью о теории магической стрельбы, а Юрген Клозе – об этом как-то обмолвился Берингар – готовил несколько глав о стратегии и тактике с применением колдовских отрядов. Доступа к текстам от французских, австрийских, прусских представителей у них не было. Или не было самих текстов? Содержание книги не касалось тех, кто должен был её хранить и защищать, но многое они слышали в дороге, что-то узнавали друг от друга потом. Недостаточность этих познаний обрушилась на Армана с новой силой.

– Так что я нанял кое-кого и начал вам мешать. Вполсилы, знаете ли, не от чистого сердца… Где приглядеть, где припугнуть, – он как-то вяло пожал плечами. – Ничего особенного. Впрочем, вы отбивались вполне серьёзно, и я понял, что не смогу помешать процессу создания книги, как и идеи из чужих голов не выбью, увы, увы.

– Тогда вы решили её похитить? – всё ещё не до конца веря, спросил Арман.

– Звучит так просто в ваших устах, – удивился Хартманн. – Для меня это был, можно сказать, поворотный момент! Я задумался, а что же мы такое, собственно, делаем? И пришёл к выводу, что жестоко ошибался: книга переставала быть местом для записей, она на наших глазах становилась мощным магическим предметом, и надо понимать, что сущность этой мощи не ведома никому. О нет, никто не знает, что у нас в самом деле получилось, потому что для такого просто не изобрели слов, но знаете, что можно сказать наверняка? Книга чародеяний – это власть. Завладеть ею – держать в страхе сразу два мира, а я уже говорил вам, что не люблю их разграничивать.

Он отпил ещё воды. Арман отстранённо наблюдал, как двигается кадык господина посла. Вот он, сидит строго напротив и сознаётся в своих преступлениях, прямо говорит, что добивается власти над магами и людьми. Убить? Глупо и рано, глупо – потому что Арман не знает, на что он способен, рано – потому что сам не узнал и половины, не успел понять.

– Книга олицетворяет власть, потому что заключает в себе одновременно знания и загадки, ответы на вопросы и вопросы без ответов. Из неё несведущий человек может многое почерпнуть, в то же время она сама по себе нам неизвестна. На что способна эта вещь в умелых руках? Как вы думаете, Арман?

– Я думаю, она и без рук на что-то способна. Как магия копится в старых замках, где живут колдуны, или в сильной ведьме за много лет её жизни, – ответил Арман, не позволив себе нарушить ход разговора. Он чувствовал себя, как ученик на уроке, и в то же время был рад прояснить этот вопрос для самого себя. Хартманн снова одобрительно кивнул.

– Верно, я тоже так считаю. Итак, с того момента я передумал… Кажется, это было, когда на вас напали по пути в Прагу? Я ещё сказал, что оставлю вас в покое. Очень позабавился, когда никто ничего не понял.

– Вы как будто имели в виду другое.

– «Как будто», – улыбнулся Хартманн. – Иногда лучше казаться, а не быть, хотя кому я это говорю! Так вот, я отказался от идеи помешать вам собирать истории и стал стремиться завладеть книгой. Пусть она ещё не была закончена, я не верил, что для такой вещи в принципе возможен финал; а вот прекратить вашу работу казалось мне необходимым…

– И тогда вы убили Арманьяка, – тихо сказал Арман. Он и так отлично знал, когда это произошло. – Во время шабаша, пока мы отдыхали.

– Во время шабаша, когда все чары крепнут, – уточнил посол. – А ведь нам помогали и женщины. Вы понимаете, что это значит? Заклятия были настолько сильны, что его стремление завершить работу над книгой, вызванное нашей ворожбой, оказалось сильнее смерти. Чары пережили господина писаря, – подытожил он, окружив каждое из четырёх слов многозначительной паузой.

В голосе посла звучала гордость, и Арман понял своим раздвоившимся сознанием, что готов её разделить. Это было ужасно, но не для Хартманна: слепая удача и холодный расчёт, чужие чары и собственный контроль позволили ему сохранить писаря и книгу до самого конца, не уничтожив при этом ни идею, ни людей, что работали над её осуществлением. Это было ужасно, но в то же время почти блестяще.

– Теперь я не мешал вам работать, а просто подумывал отобрать сию любопытную вещицу, – рассказывал Хартманн, смакуя воспоминания, как если бы его спросили о лучших моментах молодости. – А вы продолжали отбиваться, увлечённые своей миссией, даже от весьма опасных колдунов… Надо полагать, вы чувствовали себя невероятно важными персонами.

Арман промолчал, невольно вспоминая путь-дорогу и все приключения. Они ссорились и мирились, любили и ненавидели, боялись и гордились, но чаще всего спорили о своих ошибках, пытались делать хоть что-то… пытались выжить, осознал Арман. Напряжение вокруг Адель, нападение на них с Милошем, порча, которую наслали на Берингара, – это и многое другое отвлекало от главного, и всё же важность своего положения ребята чувствовали лишь в короткие моменты передышки. И когда Бер напоминал. Теперь всё это выглядело совсем иначе, и не хотелось даже улыбаться.

– Как же ваш сын? – спросил он вместо ответа. – Густава убили… по вашему приказу?

– Друг мой, не будьте таким мягкотелым, – с упрёком сказал Хартманн. Арман вдруг понял, что ему абсолютно не жаль сына, и вся скорбь, которую он видел сам и о которой слышал от пана Росицкого, была напускной. – Это было нужно, чтобы мне поверили: как ни крути, я находился на виду, на подозрении. Вы с Берингаром Клозе сами доказали это, придя ко мне с расспросами. Всего лишь маленькая жертва, чтобы всё прошло по плану… Кто поверит в вину безутешного отца? – он усмехнулся, снова сцепив пальцы и глядя в потолок. – О, очень немногие. Юрген и Михаил – в последнюю очередь, мои такие старые приятели и такие опасные соперники. Они ведь обожают своих сыновей, им бы и в голову не пришло… Ну да, если б Густав обладал хотя бы четвертинкой дара любого из них, и мне было бы жаль. Но увы. Как показала жизнь, и следопыт, и боец из него вышел так себе.

Если Густав осознанно отвёл удар от группы Берингара, посол ошибается, но этого уже никто никогда не узнает. Убить родного сына ради могущества, ради власти… Что-то из древних легенд или страшных сказок. Биографии королевских семей Арман тоже относил к сказкам – слишком далеко от его реальности, но и Хартманн не представлял никакую древнюю династию. Арман помнил, больше по рассказам сестры, сколько для них сделали родители, как они в конце концов умерли за них. И то, и другое было неправильным…

– Маленькая жертва, – повторил он, не в силах сдержать свой ужас. – Вы пожертвовали родным человеком ради книги.

– Я вам кое-что напомню, друг мой, – любезно отозвался Хартманн. – Вы и сами были готовы пожертвовать родным человеком ради книги. Ничего не припоминаете? Там, в карете… когда со всех сторон гремели выстрелы… Это ведь вы первым предложили оставить сестру, чтобы она прикрыла ваши спины.

Арман успел понять, что Хартманн играет на его чувстве вины, прежде чем утонуть в омуте этого самого чувства – так быстро и так глубоко, что удар о дно казался почти настоящим, как и наполнившая лёгкие вода. Следующий вдох дался с трудом. Это чистая правда – он настаивал на том, чтобы с нападавшими разбиралась Адель, а остальные бежали дальше, спасая книгу. И нет смысла убеждать себя, что он, мол, верил в Адель и знал, что она сильнее всех… Сестра бы справилась, но дело не в этом. Дело в том, что он был готов оставить её там, а Берингар – нет. Берингар предлагал себя, зная, что обрекает себя на смерть, потому что не обладает мощной магией Гёльди. Он слишком сильно хотел, чтобы Адель жила. И это даже не помешало бы остальным выполнить задачу и спасти книгу.

Арману хотелось взвыть, закрыть лицо руками, поколотить все вещи в комнате, побыть одному, но он не мог себе этого позволить. Хартманн наблюдал за ним и, кажется, был очень доволен.

Хорошо, что он успел примириться с замужеством сестры, подумал Арман. Потому что он больше никогда не сможет посмотреть в глаза кому-то из них. И он ещё в чём-то винил Берингара, не доверял ему сестру! Берингар – безумец, влюблённый или просто капрал Клозе – силой заставил бы их уйти, и от его добровольной жертвы всю команду уберегла только пани Росицкая, в то время как родной брат предлагал Адель встать под пули.