Книга чародеяний

Она обернулась к другим ведьмам, ожидая объяснений. Те молчали. Барбара не изменилась в лице, только чуть-чуть свела брови, а на лбу Юлианы проявились новые морщины.

– Адель, – скорбным голосом сказала она. – Присядь в кресло.

Сердце отчаянно забилось в предвкушении хороших новостей. Адель понимала, что её поведение далеко от нормы, но ничего не могла с собой поделать – раз проявитель работает только по одному запросу, жуткая чёрная жижа никак не могла пророчить ей смертельную болезнь. Сдерживаться было трудно, но Адель старалась вести себя прилично ради Берингара: всё-таки её взяли в хорошо воспитанную семью… как когда-то мечтал брат, а значит, это и ради Армана тоже.

– Боюсь, у тебя не получится родить, – тихо произнесла Юлиана. Как и любая правильная женщина и мать, она была искренне расстроена, и что-то вроде признательности шевельнулось внутри Адель. – С большой вероятностью это будет мёртвый ребёнок, или ты сама… Мне жаль.

– Постой, мама, – вмешалась Барбара. – Неужели мы ничего не можем сделать? Я слышала, как какая-то знахарка из Висбадена вдохнула жизнь в младенца, которого считали безнадёжным. Хорошо, что семья обратилась к ней, а не к священнику…

Адель страшно разозлилась на неё. Конечно, Барбаре было невдомёк, что она не хочет никаких детей, но можно было не проявлять эту добрую волю и не давать советы!

– Не выйдет, – медленно возразила Юлиана, изучая содержимое чаши. Она принюхалась и взяла немного на палец, но, к большому облегчению Адель, лизать не стала. – Нет, не выйдет. Дело не только в том, что она недоедала в детстве, уж с этим-то наша сестра умеет бороться. Были и другие внутренние повреждения… магического характера. Я говорю о том, что тебе не дозволяли посещать шабаш, Адель. Мне правда жаль, – она извинялась в том числе за своё бездействие в прошлом. – Иногда, когда колдовство сталкивается с последствиями другого колдовства, битва бывает тяжела. Я бы не рискнула влиять на твоё чрево при помощи магии, даже если бы знала, что это поможет.

Терпение лопнуло, и Адель спрятала лицо в ладонях. Она улыбалась. Счастьем тут и не пахло – напоминание о собственном нездоровье, сочувствующие лица напротив, да и Берингар расстроится, по-настоящему расстроится… И всё-таки Адель ощущала себя свободной от какого-то недуга, свободной от обязательств, которые страшили её и с которыми она совершенно точно не справилась бы даже при поддержке любимого человека. Дети, а что дети? В магическом мире полно беспризорников, таких же, какими были они с Арманом! В голове Адель яркой искрой вспыхнула идея, которую одобрили бы и брат, и Берингар – не взять ли в будущем под своё крыло каких-нибудь сирот?

Чтобы не обмануться: ею двигало вовсе не сочувствие и не внезапно проснувшаяся любовь к детям. То, что натолкнуло Адель на подобную мысль, было похоже на мстительное злорадство – их с братом когда-то бросили на произвол судьбы, а теперь, возможно, представится случай показать, КАК следовало на самом деле с ними поступить. Пусть будет стыдно всем, и старейшинам, и Юлиане, и другим ведьмам, которые только изображали жалость! Пусть они поймут, что должны были сделать, вместо того чтобы бросать правнуков Гёльди на произвол судьбы!

Адель отняла руки от лица, пребывая в состоянии благоговейного изумления. Ей было и радостно, и страшно от собственной задумки, и совсем немного – грустно.

– Хочешь побыть одна? – спросила Юлиана, глядя на неё с участием и болью. Это зрелище будто отвесило Адель хорошую пощёчину – с таким выражением лица Юлиана очень походила на свою призрачную сестру, скорбящую по всем живым не хуже, чем они по ней. – Если тебе будет проще, я скажу Беру сама.

– Нет-нет, не стоит, – быстро отозвалась Адель и тут же пожалела об этом. Как было бы славно свалить самую тяжёлую часть разговора на Юлиану! Славно и трусливо… Трусости, которая облегчает жизнь, она не презирала, когда дело касалось столь тонких вопросов. Но почему-то беседа через тётю отдавала фальшью, а Берингар воспитал в ней честность. – Гм… спасибо, что помогли мне это выяснить.

Они покивали, снова замолчали. Адель впала в отчаяние – как вежливо от них отвязаться?! Не посылать же просто за дверь? Брата бы сюда, он умеет… Но не успела она снова сказать чего-то неподобающего, как в дверь постучали. Берингар вошёл, не дожидаясь разрешения.

– В чём дело? – спросила Юлиана, неторопливо поворачиваясь к нему. – Мы почти закончили. Ты волновался?

– Подождите здесь, – велел Берингар. Разумеется, он не волновался, просто держал наготове пистолет. – Адель, иди со мной.

– Дай ей отдохнуть! – возмутилась Юлиана. Адель уже подскочила и, оправив юбки, деловито направилась к выходу: приказной тон Берингара напоминал их путешествия, не оставлял иного выбора и в принципе был её любимым, как ни стыдно это признавать.

– Не могу сказать, что меня сильно утомил процесс, – съязвила она, не удержавшись. – А что случи…

Берингар захлопнул дверь и повёл её по коридору.

– Бер?

– Когда ты в последний раз видела Ингрид? – отрывисто спросил он.

Из головы Адель мигом вылетели все события последнего получаса: слова Берингара, а также рыдающая в углу гостиной Эмма, ничего хорошего не предвещали.

– Вечером, перед сном, – напряжённо ответила она, стараясь поспевать за быстрым шагом. Боковое зрение выхватывало мелькающие пейзажи, портреты предков и гобелены со сценами охоты и войны. Они вышли на лестницу и спустились на этаж к слугам, где тоже царил переполох. – Она приносила мне тёплое молоко, потом пожелала спокойных снов и ушла к себе… вроде бы… Я не заметила ничего необычного, если ты об этом.

– У себя она и осталась, – хмуро заметил Берингар и шагнул на порог небольшой комнаты, в которой Адель никогда не была. На кровати, занимавшей половину тесного пространства, лежала Ингрид. Можно было потешить себя глупой надеждой, что она спит или больна, но какой в том смысл? Адель сразу увидела, что глаза служанки широко раскрыты и смотрят в потолок, руки раскинуты…

– Как жаль…

Эти слова показались ей совсем пустыми, не выражающими ничего. А ведь в самом деле жаль – Ингрид сделала так много даже для Адель, чего уж говорить о семье Клозе. Она застала покойную госпожу Вильгельмину, а теперь находилась за той же самой чертой.

Равнодушная к судьбе людей, не особенно ей близких, Адель пыталась понять, что чувствует теперь. Ингрид понравилась ей сразу и ни разу не сказала ничего такого, что бы оттолкнуло или обидело. На первый взгляд резковатая, но добрая в душе, полная энергии и неиссякаемого стремления сделать жизнь своих господ проще и лучше… Такой была Ингрид. Именно что «была».

– Прикрой дверь, – сказал Берингар и сам склонился над Ингрид. – Не хочу, чтобы нас слышали. Ингрид умерла во сне.

– Она же была здорова!