Код бикини. Часть 2

– Куда вы меня привезли?
– спросил он спустя полчаса, когда автомобиль остановился на узкой, слабо освещенной улице.

– Домой.

Алик покорно дал вывести себя из машины. Ашхен отперла дверь, и он, сделав несколько шагов, без чувств повалился на занимавшую почти всю комнату тахту.

На другом конце Рейна, в семистах километрах от Кёльна, по живописной петлистой дороге зеленый "опель" приближался к швейцарской горной деревушке Рейхенау.

– Ты мне толком не рассказал, что за птица эта Аст-

________________________________

*- Хватит с него! (турецк.)

рид, - Мила потянулась в кресле.
– Надо за что-то заце-питься.

– Девка как девка, - пожал плечами Загребский.
– Разве что задница у нее всегда была великовата для тан-цев. Грета ее на время даже убирала из основного состава. Но потом поняла, что многим зрителям как раз такая и нравится.

– При чем тут ее задница?

– Задница важна. Не стоит недооценивать ее значе-ние. Кстати, у тебя большие размеры есть? Вдруг ее зад еще подрос.

– Всякие есть. Полный комплект.

Согласно легенде, Мила и Загребский были коммиво-яжерами и занимались рекламой женского белья.

– Кстати, а почему она Астрид? Ее в Германии переи-меновали?

– Это ее настоящее имя. Завотделением Тульского дет-дома обожала книжки про Карлсона и назвала девочку в честь Астрид Линдгрен.

– Нда... А что у нее за характер?

– Пожалуй, жадновата она была. Детдомовские, как правило, презирают собственность, а эта все под себя гре-бла. Она и замуж первая выскочила. У девчонок из приюта обычно с этим проблемы - характер чересчур жесткий, а она - раз, и готово! К ее приемному отцу как-то друг приехал - старый холостяк, тут его эта пышка шестнад-цатилетняя и охмурила.

– Может, он ее? Потянуло старика на сладенькое-молоденькое...

– Говорю же, она его. Все отлично рассчитала: он через несколько лет ласты склеил и оставил ей гостиницу.

– Что склеил?

– Ласты. Ну, помер, значит.

Из-за поворота дороги выросли шпили ратуши и колокольня из красного кирпича.

– Как в сказке!
– Мила восхищенно разглядывала игру-

шечные домики на склоне холма.
– Того и гляди, хоббиты появятся.

– В России ощущение сказки гораздо сильнее, - заме-тил Загребский.
– Вымершие деревни, раскисшие дороги, заглохшие колодцы... Того и гляди, Змей-Горыныч приле-тит.

– Ты это брось, Загребский, - нахмурилась Мила.
– Не трогай родину. Если бы не война, у нас люди жили бы лучше, чем в Швейцарии.

– А разве в Германии не было войны?
– невинно улыб-нулся бородач.

– Ты из меня дуру не делай. Все я прекрасно понимаю. Просто немцы эти живут, как суетливые муравьи - вкалывают с утра до ночи. Строят, ломают, воюют, восста-навливают... А в России жизнь - это высокая трагедия. Собственно, русские - это не совсем люди в обычном пони-мании этого слова.

– Вы, миледи, черт знает до чего договорились. Кто же они - сверхчеловеки, как у Геббельса? Или наоборот - недо-человеки?

– Дурак ты, - печально покачала головой Мила.
– Нацистские сверхчеловеки сегодня превратились в голли-вудских тошнотворных суперменов. А русские - это прачеловеки. Они ближе к богу, чем все остальные люди.

– А как же евреи?

– Евреи много о себе думают.

– А мне кажется, что евреи - это остатки предыдущей земной цивилизации. Те, кто выжил в древнем глобальном катаклизме. Они генетически помнят те баснословные времена, когда бог расхаживал, обжигая пятки, по неостывшей еще земле и расставлял по местам леса и горы. Но когда евреи намекают на свою доисторическую память, их тут же начинают подозревать в зазнайстве.

– Это ты у Достоевского вычитал?

– Это мне самому так кажется. А Федор Михалыч евре-ев не любил, - вздохнул Загребский.
– Он считал, что евреи погубят Россию и станут во главе анархии.

– Интересно... Надо будет перечитать.

– Можно подумать, ты его читала, - засмеялся Загреб-

ский.
– Что именно миледи намеревается перечитать из Достоевского? "Идиотов Карамазовых?"

Мила потянулась к бороде водителя, но он успел пере-хватить ее руку.

– Уймитесь, барышня. Достоевский, несмотря на нелюбовь к евреям, антисемитом все же не был. Он смотрел глубже и понимал, что в любом человеке, независимо от национальности, живет зверь, и в этом его вечное проклятие. Соответственно, мечты человечества о прекрас-ном будущем изначально неосуществимы. Отсюда вечное мучительное противостояние его героев, которое сам автор никак не разрешает...

– Загребский, перестань нудить, - зевнула Мила.
– Лучше скажи, долго нам еще ехать?

– Почти приехали. Гляньте окрест, миледи: отсюда на-чинается батюшка-Рейн, как его немцы любовно называют.

"Опель" проехал по узкому мосту над бирюзовой рябью двух сливающихся воедино горных речушек.

– Не забудь добавить, что здесь обожал отдыхать Фе-дор Михалыч...

Загребский загоготал густым басом и положил волосатую, крапленую купоросными веснушками лапу на колено девушки. Мила отшвырнула ее и сверилась с адре-сом:

– Россбоденштрассе, тридцать два, отель "Бергхайм". Ну, с богом. Авось на этой задастой Астрид наши мучения и закончатся.

Гостиница оказалась добротным, крытым черепицей двухэтажным зданием с мансардой. На другой стороне улицы высилась кирха из потемневшего кирпича, увенчан-ная флюгером, изображающим святую Катарину.

Сверху послышался мелодичный перезвон, после чего над деревней поплыли мерные удары главного колокола. В утреннем солнце весело блестела красная медь купола коло-кольни. Ветерок доносил запах припорошенных снегом альпийских лугов.

Загребский потянул на себя гостиничную дверь. Коло-кольный звон стих, и в наступившей тишине послышались шаги.

– А вот и хоббиты, миледи!

Из кирхи, держа наотлет шляпы с орлиными перьями,

выходили степенные альпийские крестьяне в долгополых пиджаках и до блеска начищенных сапогах. Один за другим они неторопливо пересекали улицу и поднимались на крыльцо гостиницы. Не делая ни малейшей попытки пропустить вперед чужаков, они по очереди проходили в дверь, которую придерживал Загребский. Каждый из них пристально рассматривал пришельцев, словно пытаясь навеки запомнить их лица.

Мила и Загребский вошли последними и сразу же оказались в столовой. Аборигены уже сидели по сторонам длинного елового стола - очевидно, здесь каждый знал свое место. Они повесили пиджаки на спинки массивных стульев и остались в белых рубашках и расшитых малино-вых жилетах. За стойкой перетирал стаканы худощавый молодой человек в белом переднике. Его лоб и щеки украшали рубцы от некогда бушевавших угрей. Он смущенно улыбнулся вошедшим и жестом пригласил их присесть за угловой столик.

От невидимого толчка распахнулись легкие створки, и из кухни выдвинулась статная молодая дама в чепце и широком кринолине. В каждой руке она держала по шесть стеклянных кружек с пенными шапками - целое пивное море.