Код бикини. Часть 2

– Возраст в данном случае значения не имеет. Она относится к тому типу женщин, у которых и в старости водятся молодые кавалеры. Это я вам как врач говорю. Но это неважно. Спасибо за кофе, - девушка поднялась со стула.
– Как говорится, приятно было познакомиться.

– Позвольте встретиться с вами еще раз.

– Зачем?

– Вы красивая.

– А вас не смущает, что я, допустим, замужем?

– Не смущает. А вы замужем?

Рената долго не отводила взгляда от лица Алика, спо-койно, по-хозяйски изучая его.

– Встречаться нам нет никакого смысла, - сказала она наконец.
– Видите ли, в свое время мы с Гретой нехорошо расстались, и я не хочу ничего знать об "Агрип-шоу". Так что еще раз спасибо за кофе. И скажите Загребскому, чтобы не прятался. Его задрипанный "опель" и рыжую бороду знает каждая собака на правом берегу Рейна. Собственно, и на левом тоже.

– Каковы успехи?
– спросил Загребский запуская мо-тор.

– Какие там успехи, - Алик плюхнулся на вытертое сиденье "опеля".
– Она меня насквозь видит. Как рентген.

– Я же говорил, что она барышня непростая. Оставь ее на десерт. Займись пока другими.

Загребский включил передачу.

– Погоди, - решительно сказал Алик. - Переночуем в

мотеле, а завтра я попробую поговорить с ней еще раз.

– Мотель денег стоит, - хитро прищурился Загребский.
– Опять перед Гретой оправдываться?

– Ты же сам говорил, что она не обеднеет.

– Обожаю людей принципиальных, - захохотал боро-дач.
– Таких, как я сам.

Наутро Алик дождался Ренату в застекленном вести-бюле у двухголового младенца.

– Вы что, преследовать меня вздумали?
– вскинула

брови девушка.

– Да нет...
– замялся Алик, остро ощущая, как много сейчас зависит от его ответа.
– Просто я хотел вам ска-зать... Не думайте, что вы так уж меня приворожили. Вы, конечно, красивая, но вчера вы вели себя так, будто я милостыню у вас прошу. Выставили меня эдаким Гре-тиным альфонсом...

– Вы соображаете, что говорите?

– ... выспросили всю мою подноготную, - упрямо продолжал Алик, глядя себе под ноги, - а о себе не пожелали сказать ни слова. Отказались со мной встречаться. И те-перь, наверное, гордитесь собой неимоверно...

Алик, готовый принять отповедь, поднял голову, но вместо ожидаемого гнева в глазах девушки светилось любо-пытство.

– Знаете что, - сказала она.
– Давайте поговорим поз-же. А сейчас мне нужно идти. У меня через полчаса операция, и я должна думать только о ней и ни о чем больше. Позвоните мне. У вас же есть мой номер?

Глава IX. В свете красных фонарей

Совет был коротким.

– Мы не можем сидеть и ждать, пока Алик склеит эту докторшу, - твердо сказала Мила.
– Или Загребский разы-щет, наконец, эту загадочную Ингу.

– Правильно, - кивнул Загребский.
– Значит, надо выдвигаться в Гамбург. Кстати, Эстер нашел я.

– В жизни бы ты ее не нашел, если бы эта сучка эль-

засская снова не помогла. И все-то она знает...

– Габи - умничка, - подтвердил Загребский.

– Эта умничка со своей подругой из нас чертову уйму денег высосали, - раздраженно отозвалась Мила.
– Эти люди даром ничего не делают.

– Зато за деньги делают все, о чем ни попросишь, - возразил Загребский.
– Лично мне такие люди симпатичнее альтруистов-бездельников. Собственно, Эстер тоже из этой породы.

– А чем она занимается?
– насторожился Алик.

– Не переживай, - усмехнулась Мила.
– Я думаю, тебе

понравится, жеребчик ты наш мышиный. Я даже уверена.

– Надеюсь, не в пиццерии работает?

– О нет, - закатила глаза Мила.
– Ее профессия гораздо древнее официантки.

– Эстер промышляет в Гамбурге, в квартале красных фонарей, - внес ясность Загребский.
– Творческий псевдо- ним - Гедда. У шеста не крутится, в борделе не служит. Работает индивидуально, в аквариуме. Есть там специальное место, где эти дамы за стеклом клиентов поджидают. Не то Хербертштрассе, не то Хренбертштрассе. Габик сказала - восьмое окно от угла по левой стороне. Собственно, там вся улочка с гулькин хрен - не заблудишься. Так что отдыхай, Алька, набирайся сил...

До Гамбурга добрались уже в полной темноте. Над ночной Репербан сеялся мелкий дождик. Во влажном воздухе расплывались неоновые огни. Цветные отражения дрожали на мокром асфальте. Бордели, секс-шопы и стриптиз-бары стояли вплотную друг к другу, как воины в греческой фаланге. За стеклом, словно боевое оружие, громоздились искусственные фаллосы, витые плети, эбони-товые стеки. Рыцарскими доспехами блестела обильно снабженная заклепками и шипами кожаная амуниция для любовных сражений. Знаменитая "греховная миля" сверкала во всем своем развратном великолепии.

По ярмарке порока текла жизнерадостная толпа. Секс в изобилии предлагался повсюду, как горячие колбаски с пивом. Обыденность предложения лишала его прелести запретного плода, что с лихвой возмещалось витающим в воздухе острым ощущением мгновенной и безоговорочной доступности незнакомых женщин.

– Ну, и где же витрины?
– раздраженно спросила Ми-ла.
– Где эта Эстер-Гедда, вяжущая носки в ожидании кли-ента?

– Хочешь ее унизить?
– засмеялся Алик.
– Ничего не выйдет. Это тебе не родные просторы, где проституток презирают, хотя и пользуются ими с удовольствием. Здесь они такие же трудящиеся, как все, - профсоюз, налоги, трудовой стаж...

– Можно подумать, здесь их не презирают, - фыркнула

Мила.

– Презирают, - кивнул Алик.
– Синие чулки, которые и сами рады бы согрешить, хоть задаром, но им никто не предлагает. А также дамы, которым сам факт существова-ния проституток помогает ощущать себя порядочными женщинами.

Мила обиженно замолчала.

– Ладно, не дуйся, - примиряюще сказал Алик.
– Это должно быть где-то здесь...
– он повозил пальцем по экранчику телефона, пытаясь сориентироваться в переплетении улиц.

За очередным поворотом открылся узкий мощеный проулок. Его перегораживал высокий забор, раскрашенный струящимися языками веселого, вероятно, адского пламе-ни. На грубых металлических воротах была изображена обнаженная грудастая красотка с дымящейся сигаретой и надписью "Lang lebe deine S"unden"*. Плакат был усеян рекламными наклейками близлежащих борделей. Между окнами кафе "На якоре" висел автомат по продаже презер-вативов. По сторонам ворот были наклеены объявления, где крупно, белым по красному на немецком и английском языках извещалось, что женщинам вход запрещен.