Код бикини. Часть 2

– Женская душа, конечно, не является жизненно необ-ходимым органом, но на части не делится. Ее можно удалить только целиком. Как матку.

Солнце скрылось за огромным, в полнеба, фиолетовым облаком, и сразу стало ясно, что до настоящего тепла еще

далеко. Рената зябко поежилась и надела свитер.

– Знаешь, дорогой, - сказала она неожиданно, - мы с тобой расстанемся прямо здесь и сейчас.

– Почему?
– спросил Алик ошарашенно.

– С тобой все как-то непросто, непонятно, мучительно, одним словом - по-русски. Я даже не знаю, зачем ты прие-хал и чего тебе от меня нужно. Я только начала приходить в себя, а ты опять всю меня взбудоражил. Хватит, не хочу бо-льше.

Алик промолчал, наткнувшись на непроницаемый взгляд оливковых глаз.

Поезд летел на юг сквозь чернильный сумрак полей и

вспыхивающие в преддверии ночи желтые огни прирейн-ских городков.

"Ты дура, - выстукивал Алик эсэмэску для Ренаты.
– Все твои рассуждения о хирургии души не стоят...
– он задумался над сравнением и быстро нашелся, - не стоят сведенной татуировки. Вчера она была, а сегодня нет. Ты просто упиваешься своими страданиями, хотя должна сказать спасибо Грете за то, что она избавила тебя от твоего казановы. Все твои тонкие переживания - чистой воды идеализм. Это ты не знаешь, чего хочешь..."

Алик случайно отправил неоконченный текст. Его требовалось завершить какой-то сильной фразой, убеди-тельным силлогизмом, в крайнем случае - горьким упреком. Однако запал прошел вместе с отлетевшей эсэмэской, и фраза не клеилась. К тому же, поезд начал приторма-живать перед станцией. "... а не я." - отправил Алик вдогонку квинтэссенцию обуревавших его чувств и выскочил на платформу.

– Ну и сколько ты собираешься ее обхаживать?
– раздраженно спросила Мила.

– Не знаю, - Алик, сидя за кухонным столом, сосредо-точенно крошил в пальцах апельсиновую корку.

– А почему с Миркой быстро получилось? С Ашхен?

– Ты еще про Эстер спроси, - насупился Алик.
– Рената не такая.

– Да что ты говоришь! И какая же она?

– Она красивая, - задумчиво произнес Алик.

– О господи!
– всплеснула руками Мила.
– Этого еще не хватало. Ты понимаешь, что мы на финишной прямой?

Алик кивнул.

– Ты помнишь, сколько нам светит за это денег?

Алик не успел ответить. В прихожую ввалился Загреб-ский. С его бороды падали тяжелые капли.

– Как успехи?
– весело спросил он.
– Крепость пала?

– Загер, прекрати пошлить, - поморщился Алик.
– Ме-жду нами ничего не было.

– Наш мальчик, кажется, некстати влюбился, - мрачно вставила Мила.

– Почему же некстати?
– искренне удивился Загреб-ский.
– Так даже легче до сути добраться...

– Заткнись!
– голос Алика взлетел до фальцета.
– Не смей так о ней говорить!

– А что я такого сказал? Ренатку по-любому надо до-жать. И если у нее там чисто, то переключишься на эту козу Ингу. Надеюсь, я к этому времени ее найду...

Алик выскочил из-за стола, грохнув табуреткой.

– Алька, погоди, - схватил его за плечи Загребский.
– Я ж ничего такого не имел в виду. Просто задачу прооптими-зировал. Использовал метод ранжирования промежуточных проблем...

Алик дернул плечами, освобождаясь от рыжих волоса-тых лап.

– Представляешь, если отметина все таки у Ренатки?

– не унимался Загребский.
– Это же готовая богатая неве-ста...

Алик резко развернулся и схватил не в меру разговор-чивого бородача за отвороты куртки.

– Если ты сейчас не заткнешься, - выкрикнул он, дав петуха, - я тебе морду набью, понял?

Он натянул куртку и вышел, хлопнув дверью.

– Кажись, и вправду влюбился, - Загребский озадачен-но примолк.

– Короче!
– Мила поднялась со стула.
– Раз эта хирурги-ня гейдельбергская целку строит, значит надо срочно разы-

скать Ингу. Загер, на тебя вся надежда.

Среди ночи Алик услышал тонкое козье блеяние, озна-чавшее получение свежей эсэмэски. Он торопливо схватил телефон и озадаченно прочел всплывший в рамочке текст: "Согласна с двумя первыми словами. Все остальное - чушь."

Наутро Алик столкнулся с Загребским на выходе из общежития.

– В Гейдельберг собрался?
– проницательно спросил бородач.
– Понимаю... Ночные разговоры с самим собой рождают массу вопросов, на которые хочется получить не-медленные ответы.

– Не знаю, - вздохнул Алик.
– Не уверен, что мне во-обще светит какой-то ответ после ночного текста.

– Какого текста?

Алик молча протянул Загребскому телефон.

– Мдаа... И что же тебя смущает?

– Как что? Она считает, что я несу чушь.

– Правильно считает. Но разве ты не понял главного?

– Какого главного?

– Что она признает себя дурой. На языке женщин это означает капитуляцию.

Алик недоверчиво покосился на бородача.

– А ты куда собрался?

– Ты будешь смеяться, но нам опять поможет Габи. Сказала, что знает, где найти Ингу. Но по телефону эта цаца делиться информацией не желает, поскольку у нее железный принцип - деньги вперед. Так что придется снова ехать в Страсбург... Эх, бешеной собаке семь верст - не крюк. Давай-ка я тебя подвезу, Ромео. Заодно потолкуем по дороге...

– Мне кажется, я до конца жизни буду ездить вдоль Рейна-батюшки, - мрачно сказал Алик, когда Загребский вырулил на знакомый автобан.

– Я тоже когда-то думал, что до пенсии проработаю в родном "почтовом ящике". А остаток жизни буду ковыряться на своих шести сотках.

– Но судьба, как водится, распорядилась иначе...

– Вот-вот. Мне казалось, что в нашей замечательной стране работа, наконец, отделена от частной жизни. Но я ошибался. Стоило разок засветиться на митинге против съехавших с катушек кремлевских штукарей, как начальник пригрозил увольнением. А тут еще выплыла эта история с жуками...

– Которых для прослушки под плинтус засаживают?

– То жучки. Принцип тот же, только жук, которого мы делали, мог не только слышать, но и видеть. И даже летать. Влетает такой красавчик в форточку, растопыривает лапки-антенны, распахивает глазки-камеры и начинает вести трансляцию, как с футбольного матча.

– Этот жук может опрокинуть фарфоровую ступку?
– спросил Алик, борясь с внезапно подступившей тошнотой.

– Какую ступку?
– удивился Загребский.

– Извини, к слову пришлось. Давай дальше.