Когда она любит

— Значит, мы останемся в Женеве, пока не придет время выйти замуж, — говорит Фаби, в ее голосе слышится нотка покорности. Похоже, ее не слишком радует такая перспектива.

Поверьте, я прекрасно понимаю, что вы чувствуете.

Серверы приносят основные блюда и дают сигнал к окончанию нашей беседы. Передо мной появляется тарелка со стейком.

Я хмуро смотрю на нее. Я вегетарианка, но, видимо, горничная, которая приносила еду в мою комнату в последние несколько дней, не позаботилась о том, чтобы заметить, что я избегаю есть мясо. Я ковыряюсь в картофельном пюре, пока все остальные копаются в нем.

Сестры Рафаэле кажутся милыми. Трудно не позавидовать их свободе. Я бы сделал все, чтобы мне разрешили уехать из Нью-Йорка, но теперь на это нет никакой надежды.

Я просматриваю лица других людей, сидящих рядом. Вот мама Рафаэле. Я уже коротко разговаривал с ней, но сейчас она, кажется, избегает моего взгляда. Это хрупкая женщина - худая и бледная. Рядом с ней сидят две женщины, которые очень похожи на нее. Неужели это ее сестры? Одна из них встречает мой взгляд и усмехается. Я сажусь ровнее.

Пошла ты тоже, леди.

— Тебе не нравится еда?

Я чуть не роняю вилку, пораженный вопросом Рафаэле. Я бросаю взгляд в его сторону. Его собственная тарелка почти чиста.

— Я не ем мясо.

Он хмурится. — Почему ты не сказала раньше?

— Не думала, что тебе будет интересно, — бормочу я.

— Ты думаешь, я хочу заморить тебя голодом?

— Может, ты хочешь уморить меня голодом в качестве меры предосторожности, чтобы завтра у меня не было сил убежать.

Он вздергивает бровь.

— Я уже знаю, что ты не сбежишь. Ты слишком сильно заботишься о своей сестре, чтобы так поступить. — Он наклоняется ближе, проводит кончиками пальцев по моему запястью, отчего кожу начинает покалывать.

— Но если ты попытаешься, я тебя поймаю, — говорит он, не сводя с меня глаз.

Я сглатываю. Этот оттенок синего действительно что-то значит. Кажется, что он видит меня насквозь.

Рафаэле отступает назад и машет рукой одному из сотрудников.

— Принесите ей вегетарианское блюдо, — говорит он молодому серверу, а затем возвращает свое внимание ко мне. — Сегодня вечером я хочу, чтобы вы написали список всех своих предпочтений в еде и отдали его Сабине.

— Хорошо.

Есть большая вероятность, что Сабина выбросит этот список прямо в мусорное ведро, но неважно.

— Это твой новый дом. Я хочу, чтобы тебе было комфортно.

Я прикусываю губу. Комфортно? Мне никогда не будет комфортно здесь. Почему он пытается вести себя со мной мило? Это место - моя новая тюрьма. Неважно, насколько она красива.

Клетка остается клеткой, и он всегда будет моим тюремщиком.

ГЛАВА 7

КЛЕО

Моя новая еда прибывает быстро. Это овощное карри на жасминовом рисе, и оно так чертовски вкусно, что я поглощаю его за считанные минуты. Мне сразу становится лучше.

Теперь бы только вина.

На столе прямо передо мной стоит бутылка, но серверы упорно игнорируют мой бокал. Если бы мне пришлось гадать, я бы сказал, что Рафаэле велел им держать выпивку подальше от меня.

Ну и что, что я люблю побаловать себя иногда? Хотела бы я посмотреть, как он прожил с Пьетрой и Стефано Гарцоло девятнадцать лет и не обзавелся пороком.

Я раздраженно выдыхаю и обвожу взглядом стол. Два древних нонна смотрят на меня недобрым взглядом из-за своих тарелок со стейками. Если бы я сидела ближе, они бы наверняка попытались плюнуть в меня.

Неужели Рафаэле рассчитывает, что я досижу до конца ужина трезвой? Он же пьет, так что с того? Воздух в этом роскошном бальном зале настолько удушлив, что забивает горло. Как будто меня судят за преступление, которого я не совершал, а его родственники - мои присяжные.

К черту.

Я тянусь за бутылкой, но Рафаэле опережает меня и выхватывает ее из-под пальцев.

От досады у меня по коже бегут колючки. — Да ладно...

Он наполняет мой стакан и доливает свой.

— Пей, — приказывает он.

Мои брови взлетают вверх. Что это? Он решил сжалиться надо мной? Или, может быть, он понимает, что мне нужно что-то, чтобы снять напряжение, иначе я взорвусь.

Меня не волнует мнение других людей. И никогда не волновало. Но в обычной ситуации я бы не стала просто сидеть здесь и молчать, позволяя их осуждающим взглядам пронизывать меня насквозь. Я бы устроила сцену, опозорила бы родителей, нашла бы способ отправить меня домой.

Только теперь это мой дом.

Я выпиваю весь стакан в три глотка и, клянусь, сразу же чувствую легкий кайф. Напряжение покидает мою шею.

Рафаэле отодвигает стул и встает. — Пойдем со мной.

Мой взгляд скользит по его огромному телу. Должно быть, ему не меньше шести-двух лет. — Куда?

Он протягивает руку, как будто хочет, чтобы я взяла ее, но не отвечает. Вся его семья наблюдает за нами, их разговоры затихают. Я вздыхаю и кладу свою руку в его. В этот момент я бы предпочла быть где угодно, только не здесь.

Его рука, теплая и шершавая, заглатывает мою, когда он выводит меня из бального зала.

Прикосновения к нему не совсем неприятны, что заставляет меня задуматься. Всякий раз, когда Людовико оказывался слишком близко ко мне, у меня возникало сильное желание броситься на него, о чем я довольно часто ему сообщала. Это на некоторое время отвадило его от меня.

Мы сворачиваем в широкий коридор и идем к двери в его конце. За ней узкая лестница, ведущая вниз. Рафаэле зажигает свет и жестом предлагает мне идти первой.

Я сглатываю. Это начинает казаться зловещим. — Не хочешь сказать, куда мы идем?

— Увидишь.

Я сужаю глаза. — Любой разумный человек захочет узнать, зачем ты ведешь его в жуткий темный подвал.

— Захочет, но мы оба знаем, что ты не член этой группы, — проворчал он.

Ого.

— Значит, ты ждешь, что я буду ходить за тобой по пятам, как какая-нибудь домашняя собачка?

Он скрещивает свои большие руки на груди. — Я не люблю собак.

Я насмехаюсь. — Ты не любишь собак? Ну, это многое объясняет. Это потому, что у тебя смертельная аллергия?