Когда она любит

Меня пронзает дрожь. Черт, если я позволю себе пойти на поводу у этой мысли, у меня встанет на глазах у всей церкви. Я уже на полпути к этому, просто глядя на нее.

Священник продолжает и продолжает. Сколько еще осталось? Нетерпение пульсирует у меня в висках.

Я видел, как она проникает под кожу.

Если бы только Неро знал направление моих мыслей, он бы посмеялся надо мной. Черт, это просто смешно. Мне нужно взять себя в руки. Я делаю медленный, глубокий вдох.

Клео выбирает этот момент, чтобы посмотреть на меня из-под ресниц и прикусить уголок губы. Я дергаю себя за воротник - мне вдруг становится слишком жарко. Часы показывают, что прошло всего пять минут.

И тогда я решаю: к черту.

— Пропустите до конца, — приказываю я священнику.

Тот явно ошеломлен, но ему лучше не спорить. — До клятвы?

— К тому, что, черт возьми, является важной частью.

Клео бледнеет. Она смотрит на меня, и в ее взгляде чувствуется что-то опасное.

Я смотрю в ответ. Не то чтобы у меня был выбор - я не могу отвести от нее глаз. Должно быть, она хочет покончить с этим так же, как и я, пусть и не по той же причине.

Вчера вечером, когда я выводил ее из столовой, она почувствовала облегчение. А когда я увидел, как загорелось ее лицо в хранилище драгоценностей, я понял, что поступил правильно, приведя ее туда. Она не ненавидит меня. Прошлой ночью она просто разозлилась и все еще приспосабливалась к ситуации. Но она приспособится.

Женщины Гарцоло сильны. Клео нелегко стоять здесь, на глазах у всех, и вести себя как на свадьбе, которую планировала ее сестра, но она выглядит совершенно спокойной.

Священник снова прочищает горло. — Берешь ли ты, Рафаэле Мессеро, Клео Гарцоло в законные жены?

— Беру.

Он спрашивает то же самое у Клео.

— Беру, — кисло отвечает она.

Нерон приносит кольца. Я беру меньшее и беру Клео за руку. Ее пальцы слегка дрожат - единственный намек на то, что, возможно, она не так спокойна, как кажется.

Я надеваю кольцо и позволяю ей сделать то же самое со мной.

— От имени Бога и его церкви я объявляю вас мужем и женой. Вы можете поцеловать невесту.

Наконец-то.

Я прижимаю ее к своей груди и прижимаюсь губами к ее губам.

Клео задыхается, прижимаясь к моему рту.

Ее тело такое теплое, почти обжигающее, и мысль о том, что сегодня ночью я погружусь в ее жар, вырывает из моей груди невольный стон. Сначала она напрягается, не желая открывать мне рот, но когда я притягиваю ее ближе, она наконец сдается.

Я провожу языком между ее губами и издаю низкий стон от ее вкуса. Изысканно. Мои руки блуждают по ее талии и изгибу бедер, и, черт возьми, мне трудно ее отпустить.

Особенно когда ее тело наконец начинает прижиматься ко мне, а ее язык начинает тереться о мой. Ее пальцы обвиваются вокруг моих лацканов, и она притягивает меня ближе.

А потом она хнычет.

Это маленький звук, который слышу только я, но он пробуждает во мне что-то настолько сильное, что я резко отпускаю ее.

Когда мы расходимся, мы оба задыхаемся. Клео смотрит на меня широко раскрытыми глазами, почти полностью черными. Ее губы ярко-розовые.

Она прижимает руку к груди и отводит взгляд от меня в сторону ликующей толпы. Я делаю то же самое, только сейчас осознавая шум. Мое сердце бешено колотится.

Сестра Клео смотрит на меня с места, где она стоит рядом с Де Росси. Я слегка киваю ему, почти осмеливаясь, что дон Казалези не ответит мне тем же. Он отвечает. Он знает, что он здесь мой гость и что я могу легко раздавить его на своей территории.

Они не хотели этого для Клео, но теперь ничего не могут поделать.

Чувство триумфа охватывает меня.

Наконец-то она моя.

Мы проводим мучительный час, фотографируясь, но, по крайней мере, большую часть этого времени Клео находится у меня на руках.

Фотограф приказывает нам поцеловаться, но она не дает мне того, чего я хочу. Ее губы остаются плотно сомкнутыми.

Тот момент у алтаря доказал мне то, что я подозревал все это время. Между нами есть химия, и такой я еще никогда не испытывал. На этой неделе я собираюсь вычеркнуть из своего гребаного календаря все, что только можно, потому что я планирую исследовать ее в полной мере.

Я выкину ее из головы, и тогда этому безумию придет конец.

В конце концов, я никогда не позволял себе отвлекаться на женщину больше, чем на короткое время.

Я тороплю фотографа так же, как и священника. Моя правая рука приклеена к бедру Клео. Она бросает на меня взгляды, наполненные кипящим, вызывающим жаром, и не улыбается в камеру, даже когда фотограф умоляет ее.

— Я стесняюсь своих зубов, — кричит она ему.

Маленькая лгунья. У нее идеальные зубы. У нее все идеально.

Когда мы наконец оказываемся в лимузине, я притягиваю ее к себе, намереваясь вдоволь налюбоваться ее ртом, но она шипит от моего прикосновения и отшатывается. — Боже мой, может, хватит меня лапать?

— С чего бы это? Ты моя жена.

Я тянусь к ней.

— Не напоминай мне об этом, — огрызается она, отшлепывая мою руку. — Ты думаешь, что только потому, что мы женаты, ты можешь обращаться со мной, когда захочешь?

— Да.

Она смотрит на меня. — Ты ужасен.

Она отрицает. Она наслаждалась этим поцелуем так же, как и я.

— Похоже, ты так не считала, когда я поцеловал тебя у алтаря.

Ее щеки становятся ярко-красными. — Я притворялась.

— Ты не такая уж хорошая актриса. Мало кто может заставить свои зрачки расшириться по команде.

Она насмехается. — Ты заблуждаешься, если думаешь, что я наслаждалась хотя бы секундой того поцелуя.

То, что произошло у алтаря, не было притворством. Она лжет.

— Почему бы нам не попробовать еще раз и не посмотреть? — бросаю я вызов.

Она поджимает губы. — Я так не думаю.

— Так вот почему ты отказалась по-настоящему поцеловать меня перед фотографом? Потому что боялась, что он запечатлеет, как тебе это понравилось?

— Мне ничего в тебе не нравится.

Я протягиваю руку и беру ее за подбородок, заставляя посмотреть на меня. — Тогда докажи это.