Когда она влюбляется

Клео засовывает два пальца в рот и присвистывает. — Эй! Еще вина, пожалуйста.

Господи. По моим щекам пробежал жар. Моя сестра вполне способна вести себя как цивилизованный человек, так что она делает это специально. Я могу понять, почему она так поступает с Людовиком - она пытается его отпугнуть, но почему сейчас? Неужели она просто хочет смутить маму?

Официант спешит к нам с бутылкой красного.

— С нее хватит.

Это первые слова моего жениха с тех пор, как мы сели за стол, и они заставляют весь стол замолчать.

Официант сглатывает и протягивает бутылку обратно. — Конечно, синьор Мессеро.

— Эй, мудак, почему ты его слушаешь? — Клео огрызается. — Я сказала, еще вина.

Выражение лица официанта становится паническим и неуверенным, а на лбу выступают бисеринки пота.

— Клео, успокойся, — сквозь стиснутые зубы говорит мама, в то время как Папа наблюдает за моей сестрой с мрачным выражением в глазах.

Я протягиваю руку, чтобы положить ее на руку Клео, но она отдергивает ее и, перегнувшись через стол, смотрит на Рафаэле. — Кто, черт возьми, дал тебе право контролировать, сколько я пью?

— От тебя пахнет спиртным, и ты уже выпила один переполненный бокал с тех пор, как мы сели за стол пять минут назад, — говорит Рафаэле, понижая голос. — Ты позоришь свою семью.

— Ты сам себя позоришь тем, что у тебя в заднице такая палка.

Неро фыркает.

Я хватаю Клео за руку и впиваюсь в нее ногтями. Бесстрашие моей сестры граничит с глупостью.

— Хватит, — рявкает Папа. — Мы ужинаем, потому что нам нужно обсудить кое-что важное. Оставь свою истерику на потом, Клео.

Клео открывает рот, чтобы возразить, но я шиплю: — Прекрати.

Она хмыкает, опускается в кресло и запихивает в рот кусок хлеба, не сводя яростного взгляда с Рафаэле.

Мой жених поднимает бокал с вином и делает медленный глоток. Он дразнит ее? Это говорит о том, что Клео может проникать под кожу Рафаэле.

— О чем ты хотел поговорить, Папа? — спрашиваю я, пытаясь развеять затянувшееся напряжение.

Папа вытирает губы салфеткой и одним взглядом отсылает официантов из зала.

— То, что я сейчас скажу, носит исключительно конфиденциальный характер и не должно покидать пределов этой комнаты, — говорит он, как только дверь закрывается.

По моему позвоночнику пробегает струйка беспокойства.

Я бросаю взгляд на Клео, гадая, знает ли она, о чем идет речь, но она лишь слегка качает головой.

— Я назначаю Рафаэля своим преемником. Когда я уйду в отставку, он станет главой нашего клана.

Столовое серебро выпало у меня из рук.

Что? Я не могу поверить в то, что слышу. Это происходит из ниоткуда.

— Это что, шутка? — Клео зашипела. — Винс - твой преемник.

— Винс ясно дал понять, что не заинтересован в управлении бизнесом в Нью-Йорке.

Нет, это неправда. Все знают, что когда придет время, Винс вернется. Это само собой разумеющееся. Возможно, он наслаждается своим пребыванием в Европе, но это никогда не должно было стать постоянным.

Он не позволит папе вот так просто отнять у него право первородства.

Комната вращается.

— А Винс знает об этом? — Я с трудом протискиваюсь сквозь пересохшее горло.

Папа поправляет наручники. — Он в курсе.

— И какова была его реакция?

Суровый взгляд папы останавливается на мне. — Как я уже сказал, он не проявил никакого интереса к этой работе. Твой брат не сделал ничего, чтобы доказать мне, что он может возглавить наш народ.

Чушь. Винс все это время работал на клан за границей. Он распоряжается большей частью наших денег. Они крадут у него право первородства.

Клео показывает на Рафаэля. — Он даже не родственник нам. Как он может руководить Гарцоло, если он сам не один из них?

В кои-то веки мы с сестрой оказались на одной волне. Она озвучивает мои мысли.

Почему Рафаэле? Почему не кто-то другой?

— А как же наши дяди? — спрашиваю я. Даже если Папа говорит о Винсе правду, кто-то из наших дядей должен был бы сделать шаг вперед. Я уверена, что некоторые из них жаждут такой возможности.

— Никто из тех, кто остался, не годится для этой работы, — говорит Папа. — Ты не хуже меня знаешь, что Риччи проредили наши высшие ряды.

Клео ударяет кулаками по столу. — Ты что, издеваешься? Так сделай так, чтобы они соответствовали! Почему ты выбрал именно его?

— Рафаэле скоро станет членом нашей семьи. Он женится на Джемме, и никто не посмеет назвать его чужаком, когда он станет моим зятем. Рафаэле уже доказал, что он способный дон. За последние полгода он стал моим ближайшим соратником, и он лучше всех подходит для этой работы, — говорит Папа. — Все просто.

Ничего здесь нет простого. Я откидываюсь в кресле, совершенно потрясенная. Я отказываюсь верить, что Винс согласен с этим. Почему он ничего не сказал мне об этом, когда мы разговаривали на Ибице?

Папа, должно быть, планировал это вместе с Рафаэле гораздо дольше, чем сейчас, поэтому он и выдернул ковер из-под ног Винса. Это единственное объяснение.

А что, если Винс уже возвращается в Нью-Йорк?

У меня кровь стынет в жилах. Ему угрожает опасность?

Рафаэле безжалостен, когда речь идет об избавлении от его врагов. Попадет ли Винс в их ряды, если не подчинится?

Папа протягивает руку через стол и сжимает руку мамы. Это редкое проявление привязанности, призванное донести до нас с Клео, что они выступают единым фронтом в этом вопросе. — Я не планирую уходить на пенсию еще несколько лет, так что изменения вступят в силу нескоро.

—И вы ожидаете, что все будут в порядке с этим? — спрашиваю я, и мое потрясение перерастает в колючую тревогу. — А остальные Гарцоло знают?

— Скоро узнают.

Клео качает головой, все еще не веря. — Это бессмысленно.

Она права.

Папа гордый.

Для него всегда существовали "мы" и "они".

Рафаэле женится на мне, но у него нет общей крови с папой. Насколько я знаю, мы никогда не воевали с Мессеро, но и не были долго союзниками.

Почему Папа так доверяет ему? Почему он дал Рафаэле ключ от своего королевства? Королевства, которое основал наш прапрадед, когда впервые иммигрировал в Соединенные Штаты?