Королевы и монстры. Шах
Шрифт:
Я знаю, что она специально пытается меня взбесить, но это ровно то же самое, что она говорила про Ставроса. Мне кажется, я сейчас что-то сломаю. Может, ее колени.
Я шагаю к ней, протягиваю руку, чтобы схватить телефон, но она отходит и снова отмахивается от меня, как от назойливой мухи.
– Нет, скажи Кейджу не делать этого. В этом нет необходимости.
Я останавливаюсь в шаге от нее и яростно гляжу перед собой, изрыгая пламя из носа. Я бы отнял у нее телефон, но имя Кейджа меня останавливает. Я хочу услышать, чем кончится этот разговор. Что он планирует делать.
Она спокойно
– Деклан никогда меня не тронет, вот почему. Если даже захочет. А он почти всегда хочет. Откуда я знаю? – На ее губах появляется легкая улыбка. – Потому что он дал мне слово.
Одними губами произношу:
– Я солгал.
Она показывает мне язык.
– Теперь послушай, Нат. Ты должна кое-что для меня сделать. Скажи своему мужчине отозвать кавалерию. Скажи, что Деклан хочет сесть за стол переговоров и разобраться со всей этой войной прямо сейчас. Скажи ему…
Я выхватываю у нее телефон, прикрываю рукой микрофон и шиплю на нее.
– Какого черта ты сейчас творишь?
Она спокойно встречает мой озверевший взгляд.
– Спасаю твою задницу, гангстер.
– Ее не надо спасать.
– Возможно, ты передумаешь, узнав, что после моего похищения Кейдж назначил награду в тридцать миллионов долларов за твою голову. Семья, которой удастся убить тебя, сначала получит деньги, а потом и право на возобновление перевозок и торговли, – ее улыбка становится самодовольнее. – И еще тридцать лямов достанется тому, кто в целости и сохранности доставит меня в Нью-Йорк. Так что теперь только у тебя тут мишень на спине. Забавно, как быстро меняются условия игры, да?
Когда я ничего не отвечаю, а просто продолжаю взбешенно смотреть на нее, поражаясь ее гордыне, она вежливо просит:
– Я постараюсь донести эту мысль позже, а пока можно мне закончить разговор?
Я прикладываю телефон к уху. Глядя прямо Слоан в глаза, я говорю:
– Передай Казимиру, что, если он не отзовет оба предложения о награде в течение часа, в полночь изуродованное тело Слоан окажется у его порога.
Я кладу трубку и смотрю на нее.
Она складывает руки на груди и вызывающе смотрит на меня в ответ.
– Что за глупость с твоей стороны.
Я закипаю и тихо шиплю сквозь зубы:
– Ты не представляешь, какая игра здесь ведется, подруга. Даже близко. Не имеешь, мать твою, никакого понятия. И, если честно, я уже до смерти устал от твоей чертовой болтовни.
Телефон падает обратно в карман пальто. Когда я начинаю развязывать узел пиджака, она делает шаг назад и мотает головой.
– Даже не смей затыкать мне рот, гангстер.
Срываю галстук и шагаю к ней.
– Я предупреждаю! – орет она, пятясь назад. – Я тебе задницу надеру!
Я набрасываюсь на нее.
Она взвизгивает и пытается увернуться, но я слишком близко. Хватаю ее за шкирку и прижимаю к груди.
За этот маневр она награждает меня ударом пяткой в ногу. Хорошим ударом. Сильным. Но ей бы потребовалось нечто гораздо более мощное, чтобы остановить меня, – теперь она по-настоящему вывела меня из себя.
Да, я все-таки сорвался. Удивительно, что мне удалось продержаться так долго.
Швыряю
ее на кровать лицом вниз. Она бьется как зверь в клетке, пинается и визжит, пока я седлаю ее, усаживаясь на талию. Она бесится от бессилия, ведь и на сантиметр не может меня сдвинуть. Когда я заламываю ей руки за спину, она бьет меня пятками и попадает прямо по почкам.Я забываю, что хотел запихнуть ей галстук в рот, и вместо этого связываю им ее запястья.
Наказание, которому я собираюсь ее подвергнуть, не требует тишины.
Ее крик не утихает. Она брыкается как бешеный бык, пытаясь меня скинуть. Я чувствую, что она так же ненавидит терять контроль над ситуацией, как и демонстрировать любые признаки слабости.
Я ощущаю глубокое удовлетворение, ведь сейчас с ней происходит и то и другое.
– Пошел ты со своим смехом! – орет она.
– Что же ты, тигрица? Ты же вроде собиралась надрать мне задницу? Пока я даю тебе пять из десяти.
– Мудак!!!
– Это ведь не все, на что ты способна? Уверен, ты можешь лучше!
Разъяренная тем, что я отплачиваю ее же монетой, она издает дикий крик. Ее визги становятся громче, когда я снова хохочу.
Сажусь на край кровати и перетаскиваю ее к себе на колени, одной рукой придерживая за загривок, а другой – за бедра.
Мне нелегко. Она сопротивляется изо всех сил. И, нужно отдать ей должное, она сильнее, чем кажется. Но со мной тягаться она не может, как бы ни старалась.
Я спускаю ее трусы – мои трусы – до середины бедра и обрушиваю на ее голую задницу серию звонких, болезненных шлепков.
Она втягивает воздух носом, ее спина напрягается.
– Ты это заслужила, – говорю я сквозь стиснутые зубы. – И все, что будет дальше.
Продолжаю пороть ее, пока у меня не начинает гореть рука, а ее задница не приобретает алый цвет. Увлекшись процессом, я даже не замечаю, что она больше не сопротивляется. Когда я прекращаю, она лежит абсолютно неподвижно, прижавшись щекой к матрасу и закрыв глаза. Она дышит так же тяжело, как и я.
А еще она дрожит. Все ее тело дрожит.
А мой член стал твердым как камень.
Проходит всего секунда, и она сипло шепчет:
– Три из десяти.
Это вызов.
Воздух судорожно вырывается из моей груди. Я опускаю взгляд на ее задницу – упругую, круглую, вишнево-красную, – и чуть не поддаюсь дикому и необузданному желанию взять ее.
Выпростать из штанов ноющий член и засадить внутрь.
Скрутить ее и оттрахать, кусая за шею.
Услышать, как она выкрикивает мое имя, пока я кончаю в нее и хватаю за волосы.
Наказать ее, овладеть ей, подчинить ее.
Сделать ее своей.
Ее глаза медленно распахиваются. Она смотрит на меня снизу вверх. Что бы она ни увидела в моих глазах, по ее телу прокатывается дрожь.
– Ни слова, – рычу я.
Она сглатывает. Облизывает губы. Пытается мерно дышать, чтобы успокоиться. У нее не выходит.
Такая Слоан мне нравится.
Покорная, упоительно молчаливая и, очевидно, возбужденная. То, что она позволяет мне держать ее на коленях, не сопротивляется и не пытается вырваться, ясно намекает, что она наслаждается этой поркой – так же, как и ее раскрасневшееся лицо, и затрудненное дыхание.