Коронованный наемник

Лихолесец оперся спиной о неровный камень стены и скрестил ноги. Моргот, хватит лгать себе… Можно изображать ледяное спокойствие перед Сармагатом и его приближенными, но наедине с самим собой бесполезно хорохориться. Ему страшно. Просто, банально, недостойно. Он боится того, что гнездится в нем, он боялся этого всегда, как ни скрывал это ото всех, включая самого себя. Он не знает, какую новую часть его успела отвоевать эта вторая, темная, непредсказуемая сущность, пока он лежал в беспамятстве. Ему сейчас не до свободы, не до мести, не до гордости, не до расовой чести, не до всех тех правильных и понятных материй, которыми он привык руководствоваться в жизни. Он не хочет сейчас быть свободен, ведь свобода будет означать новое одиночество, новое возвращение на орбиту замкнутого круга, по которому он мечется со дня ухода от соратников. Он хочет… Эру Всемогущий, да, он хочет снова увидеть Сармагата. Глядя в его уродливое лицо, он ощущает странное спокойствие и уверенность, словно глядит в свое собственное будущее, учась не бояться его.

Эти сумбурные мысли прервал звук открывшейся двери. На пороге стоял орк-часовой:

– Милорд, вас велено проводить к господину, – пробубнил он на скверном вестроне и для пущей значимости ударил древком устрашающей секиры в пол.

Леголас слегка принужденно усмехнулся. Это совпадение отчего-то показалось ему почти забавным. Поднявшись с топчана, он одернул камзол:

– Ну, так пойдем, раз велено.

… Путь не занял много времени, и Леголасу подчас казалось, что он не покидал знакомого лабиринта рыцарского убежища. Те же факелы там и сям рассеивали тьму, тот же бугристый камень поблескивал кварцем. Какие-то неизвестные эльфу вкрапления местами расцвечивали темный монолит стен причудливыми изгибами, и Леголас рассеянно удивлялся тому, что замечает все эти подробности, словно разум отказывался заглядывать в ближайшее будущее и настырно цеплялся за сиюминутные мелочи.

Его провожатый – или, быть может, конвоир – остановился у двери, заметно не доходящей до верхней притолоки, и постучал. Повинуясь короткому «войдите», произнесенному уже знакомым принцу низким голосом, распахнул перед лихолесцем дверь, и Леголас шагнул в небольшой зал, освещенный багровым провалом очага и двумя факелами. Перед камином стоял низкий стол и два кресла, несколько ларей виднелись у стен, и зал казался донельзя уютным и будничным, словно курительная комната зажиточного гнома, какие иногда описывал Леголасу на привалах его старый военный приятель и соратник Гимли…

У самого огня возвышалась могучая фигура орочьего вождя. Тот стоял спиной к визитеру и неторопливо покачивал в руке кочергу, отчего-то не спеша оборачиваться. Лихолесец услышал, как за спиной закрылась дверь, но все так же продолжал стоять на пороге. Оказывается, Сармагат был не один. В одном из кресел виднелась хрупкая женская фигура в простом охотничьем камзоле и высоких сапогах. Женщина медленно обернулась, поднимаясь на ноги, и двинулась навстречу принцу.

– Леголас… – отрывисто произнесла она, останавливаясь в двух шагах.

Лихолесец молча смотрел в знакомые серые глаза:

– Леди Эрсилия… Камрин… – пробормотал он наконец.

А она смотрела ему в лицо, и в ее взгляде не было ни страха, ни ошеломления, ни омерзения, ни даже ненавистного эльфу сострадания, хотя в последний раз она видела его еще тем, прежним Леголасом. Ее глаза были полны странного ищущего выражения, словно она силилась найти в его обезображенных чертах ответ на какой-то важнейший вопрос. Потом протянула руку и сжала его когтистые пальцы не по-женски сильной ладонью.

– Леголас, я только вчера рассталась с Сарном, – прямо и без предисловий произнесла она, – он истерзался тревогой о вас. Он не забывает о вас ни на минуту. Он знал, что я увижусь с вами, и просил передать… – тут Камрин осеклась, словно сглатывая горячий надрыв, с которым произнесла первые слова. Потом ее губы дрогнули, – … он передал, чтоб вы не надеялись взвалить на него бремя командования отрядом, сами этой скучищей занимайтесь.

Леголас стоял перед ней, ища какой-то уместный ответ, но ощущая лишь, как глупо сводит что-то в груди от этих простых и безыскусных слов преданности, так подходящих Сарну, что усмешка в карих глазах снова, как наяву, встала перед внутренним взором, опять причиняя тупую и ноющую боль потери.

– Спасибо… – невпопад ответил он. Но девица только кивнула, и лихолесец знал, что она поняла его.

– Тугхаш… – раздался от очага низкий голос, и Камрин отчего-то встрепенулась, хотя Леголас не понял, к кому именно обращается орк. Но самозваная княжна лишь крепче сжала пальцы принца, а потом быстро обогнула его и скрылась за дверью.

– Заходи, друг мой, – спокойно добавил вождь, не оборачиваясь. Лихолесец, все еще слегка оглушенный этой странной встречей и неожиданной весточкой от друга, встряхнул головой, собираясь, и уверенно двинулся вперед. Не время для сантиментов, да и пора расстаться с нелепой привычкой чему-то еще удивляться. Право, все самое удивительное с ним уже, пожалуй, произошло…

Он опустился в кресло, глядя, как орк задумчиво помешивает угли в очаге длинной кочергой. Тот не торопился, то ли давая Леголасу собраться с мыслями, то ли пытаясь этими проволочками лишить его самообладания. Но лихолесец продолжал молча разглядывать вождя, ожидая, когда тот сам заговорит с ним. Он так по-настоящему и не рассмотрел его в прошлый раз. Занятый разговором и попытками понять, что его ждет, он не успел вглядеться во внутреннюю суть лица Сармагата, которую всегда считал намного важнее внешних признаков. А вождь сноровисто расколол кочергой полено, ярко вспыхнувшее синеватыми язычками пламени, отложил разогревшееся орудие. Сел напротив Леголаса, так же не спеша отирая с пальцев золу.

– Как ты себя чувствуешь? – негромко и будто бы слегка рассеянно спросил он.

– Превосходно, – сдержанно ответил лихолесец. Несмотря на то, что обстановка вовсе не наводила на мысли о грядущем допросе, и ни тени угрозы не чувствовалось в воздухе, он вдруг почувствовал, как его охватывает странное беспокойство, словно сейчас должно было произойти что-то невероятно важное, что навсегда изменит его судьбу. А орк невозмутимо и изучающе посмотрел принцу в глаза.

– Я рад, – нейтрально промолвил Сармагат, и Леголаса царапнуло почти мучительное ощущение, что он не понимает этой сцены, упуская что-то настолько очевидное, что оно ходит прямо у его лица, задевая дыханием, касаясь пальцами, но не даваясь его слепым и недалеким чувствам.

– Пришло время поговорить начистоту, Леголас, – и на сей раз принцу послышалась в голосе Сармагата легкая настойчивость, словно тот чего-то ждал от собеседника, а тот все не хотел понять, чего именно.

– Я готов, – эти бессмысленные, безликие фразы были ненужными, они заполняли тишину, как клочья пакли – щели в стенах, и лихолесец вдруг понял, что сейчас не время для осмотрительности. Сармагат ждал от него прямоты и искренности, готовый отвечать тем же, и бесполезно размышлять, зачем это орку, и что он затеял. Достаточно незамысловато спросить. Леголас отчего-то был уверен, что тот ответит, не кривя душой.

А Сармагат неотрывно смотрел на пленника. Это не был тяжелый взгляд палача, что старается подавить волю жертвы. Орк все еще чего-то ждал, и принцу вдруг стало неловко за свое скудоумие, за свое орочье неумение понять собственные ощущения и свою же эльфийскую неспособность постичь того, кого он высокомерно привык считать расой едва ли третьего сорта.

Минута протекла в тишине. Затем другая.

– Ты не узнаёшь меня… – полуутвердительно произнес Сармагат, а уже испытанное Леголасом чувство чего-то упущенного и непонятого вдруг ощетинилось царапающими остриями, заколотилось в ребра неуемной тревогой и неожиданной неутолимой тоской. Оно подошло вплотную, властно охватывая тугими тисками жгучего, почти болезненного нетерпения, на самом дне которого тлел обыкновенный и ничем не прикрытый страх. Страх, что он снова все понял не так, что все это время заблуждался, но на сей раз особенно непростительно и нелепо.