Коронованный наемник
Шрифт:
Леголас помолчал.
– Насколько часто? – ровно спросил он.
– Почти всегда, – не оборачиваясь, ответил Сармагат.
Лихолесец тоже встал и мерно заходил по залу. Остановился, впиваясь когтями в потертую обивку кресла:
– Ты знаешь о случаях исцеления эльфов?
– Да, о двух, – кивнул орк, и принц до боли сжал кулак:
– Значит у меня есть надежда. Ведь ты сам сказал, что никто не может предугадать исход очередной попытки!
Сармагат неторопливо обернулся. Посмотрел Леголасу в глаза и улыбнулся. Искренне, открыто, как когда-то улыбался Гвадал. И эта эльфийская улыбка, обезображенная почти волчьими клыками, показалась принцу до дрожи жуткой.
–
Он вдруг широким шагом рванулся к Леголасу, резко толкнул его в кресло и навис над ним, опираясь ладонями на подлокотники:
– Я тоже был уверен в этом, друг мой! Я точно так же смотрел в глаза Сигвуру и лепетал о надежде! Я тоже готов был рискнуть и погибнуть, но попытаться вернуть себе прежнюю сущность. Ведь в отличие от других, у меня не было сомнений, найдется ли мне целитель, – голос Сармагата упал до иронически-доверительного шепота, – у меня был друг. Верный, надежный, преданный и неустрашимый. Тот, за кого я сам готов был на любые испытания, на кого я полагался в любых несчастьях, кто никогда не подводил меня и никогда бы не отказал мне в такой отчаянной, такой особенной помощи. И тогда я спросил Сигвура, на каких условиях он даст мне свиток с заговором… Конечно, я ожидал отказа. Готов был собрать в кулак весь свой немалый дипломатический опыт, весь дар убеждения, торговаться, сулить, грозить, обещать. Но Сигвур только усмехнулся, будто перед ним стоял пылкий нищий юнец, возжелавший руки его дочери…
… Сигвур ответил не сразу. Он рассеянно посмотрел вверх, где над острыми пиками скал ветер волок грязные облака. Потом перевел глаза на Гвадала, стоявшего перед ним с бледным лицом, на котором горели два ярких лихорадочных пятна.
– Не тревожься об этом, Дивный, – спокойно проговорил он, – я дам тебе свиток. Без всяких условий.
Гвадал, только что выглядевший, будто изготовившийся к сватке зверь, осекся. Шагнул ближе, машинально прикладывая ладонь к груди, поклонился:
– Прости меня, Сигвур. Похоже, я превратно понял самую цель нашей встречи. Я ждал сделки, а ты предлагаешь мне бескорыстную помощь. Я ошибся в тебе. Где я смогу увидеть тебя, как подать тебе весть, чтоб вернуть тебе свиток, когда мне пропадет в нем нужда?
Обращенный не ответил. Он отвернулся и тяжело отступил назад к скале, у которой сидел, ожидая Гвадала. Сейчас эльф вдруг заметил, что Сигвур слегка хромает. А орк снова сел на камень и почти рассеянно провел ладонью по глянцевой шкуре коня, на котором приехал лихолесец. Это был другой конь. Собственный скакун эльфа отчего-то еще вчера отказался повиноваться ему.
Но тут Сигвур вскинул голову, и Гвадал инстинктивно ощетинился. Лучистые эльфийские глаза Обращенного утратили свой спокойный блеск, теперь на лихолесца был обращен ледяной орочий взгляд.
– Не нужно куртуазных ужимок, Дивный, – не повышая голоса, проговорил глава клана, – и благодарности не нужно. Да, ты ошибаешься. Во мне, в себе и еще много в чем. Но не мне растолковывать твои ошибки. Вот, бери.
С этими словами орк резко сунул руку за пазуху и вынул кожаный чехол, расписанный варварским узором. Он протянул его эльфу и отчеканил:
– Тебе нет нужды мне его возвращать, это лишь копия. И не смотри на него с таким благоговением. То, что ты держишь сейчас в руках – самая бесполезная вещица из всей старинной рухляди, что мой клан хранит в своих закромах. Когда нужда в нем пропадет – просто швырни его в огонь. Так когда-то поступил я, так поступали почти все. Ну, а если потом пожелаешь – просто приезжай на это место и оставь белый лоскут
на ветви этого дерева, – и длинный узловатый палец орка указал на разлапистую корявую сосну, вросшую меж двух скал, – Одгейр приютит тебя, а вскорости я сам приеду за тобой.Гвадал стиснул кулаки и вдруг совсем не по-эльфийски низко гортанно зарычал:
– Брось эти шарады, Сигвур! – рявкнул он, и эхо заметалось среди каменных стен скального лабиринта, – я не человек, чтоб вздрагивать от сладкого ужаса, внимая туманным предсказаниям!
– Да, Мелькорово ребро, ты не человек! – загремел в ответ орк, – ты намного хуже! Ты эльф, а эльфы никогда не желают просто посмотреть в глаза правде о себе самих! А правда проста, Гвадал! – Сигвур вскочил, припадая на одну ногу, – правда в том, что через неделю ты вернешься. Вернешься отравленный, растоптанный, ненавидящий весь мир. Или же не вернешься вовсе.
Орк осекся, тяжело переводя дыхание. А потом добавил, уже тише:
– Я не знаю, кто правит этим миром, Гвадал. Я все больше склоняюсь к тому, что всем владеет просто слепой случай. Я отчаянно надеюсь оказаться неправым. Езжай. Езжай без страха, без сомнений, без колебаний. Я буду ждать от тебя вестей. И пусть сейчас ты не хочешь ни слушать меня, ни верить мне, все равно не забудь о белом лоскуте…
– Вот так-то, друг мой, – Сармагат оскалился, – я уехал из того ущелья с чувством давящей досады и пылкой жалости к Сигвуру. Тогда мне казалось, что его категоричность и цинизм – лишь плод собственных разочарований, боль не перегоревшей обиды на судьбу. Мне не терпелось отправиться в путь, и в селении меня никто не удерживал, хотя оговоренная неделя еще не минула. С Одгейром я простился сдержанно, но дружески, Локтар обнял меня и пожелал доброго пути, но я видел, что он хмур и встревожен. В Ирин-Таур я не вернулся, свиток под кирасой жег меня, словно пригоршня углей, и времени терять я не мог…
Сармагат задумчиво приложился к кубку, потом рассеянно выплеснул остатки его содержимого в камин, глядя на синеватые искорки полыхнувшего алкоголя. Медленно провел рукой по рваному шраму на лице, будто проверяя, не болит ли старая рана.
– Ну а дальше… Четыре дня спустя я приехал в ущелье и привязал к ветке обрывок туники. Через неделю я был принят в клан Магхар, получил новое имя и навсегда простился с Гвадалом, – быстро и небрежно скомкал он.
Леголас, безмолвно и неподвижно сжавшийся в кресле, вдруг почувствовал, что до боли стиснутые челюсти успели онеметь. Он откашлялся:
– Погоди, Сармагат. Ты пропустил много важного. Почему тебе не удалось исцелиться? Ведь ты заразился совсем незадолго до этих событий!
Вождь не обернулся:
– Так вышло.
Леголас машинально вскинул верхнюю губу, тоже оскаливая клыки:
– Если это означает «не твое дело», то тут есть, о чем поспорить, Сармагат. Как ты сказал? Все забавно повторяется? Так не кажется ли тебе, что и я не человек, чтоб слушать недосказанные предания, замирая от… от чего там замирают люди?
Вдруг лихолесец запнулся и жестко провел ладонью по шипастому лбу:
– Хотя пустое. Предание достаточно подробно, чтоб я мог досказать его сам. У тебя был лишь один лучший друг, о котором ты мог сказать все то, что сказал. Это мой отец. Он здравствует, а ты жив. Это может означать лишь одно, – тут губы принца исказились, словно от полынной горечи, – обряда не было. Неужели отец отказался тебе помочь? Но я помню те дни…
Сармагат не ответил. Он молча смотрел в очаг, и огненный контур четко очерчивал его резкий профиль. Леголас тоже умолк. Он не ждал ответа. Перед его внутренним взором встала ненастная осенняя ночь двадцать пять лет назад…