Крепкий ветер на Ямайке

Он ощутил такую острую тоску, что едва не заплакал, и вскоре спустился вниз. Ему хотелось побыть одному.

Эмили в это время вела про себя тайный разговор с Джоном. Ничего такого раньше она не делала, но сегодня он сам вдруг явился ее мысленному взору. Разумеется, тема его исчезновения была при этом строгим табу: они в основном обсуждали постройку великолепного плота на купальном пруду в Ферндейле, как будто они оттуда никогда и не уезжали.

Услышав шаги капитана, она, к своему собственному удивлению, густо покраснела. Ее щеки все еще горели, когда он вошел. Как обычно, он даже не взглянул на нее. Он плюхнулся на стул, положил локти на стол, уронил голову на руки и стал ритмично мотать ею из стороны в сторону.

— Смотрите, капитан! — стала она приставать к нему. — Я похожа на обезьяну? Смотрите! Ну, посмотрите! Смотрите, ну, похожа?

Он один раз поднял голову, обернулся и всмотрелся в нее. Она закатила глаза, так что видны были одни белки, и вывернула нижнюю губу. Большим пальцем надавила на нос, так что он почти сравнялся со щеками.

— Нет, — сказал он просто, — не похожа. — И вернулся к своим раздумьям.

Тут она высунула язык и стала им вертеть.

— Смотрите! — снова начала она. — А теперь?

Но вместо того чтобы смотреть на нее, он окинул взглядом каюту. Она вся переменилась — как-то выхолостилась: спальня маленькой девочки, а не каюта мужчины. Реальных изменений было очень мало, но человеку щепетильному они резали глаз. Все это место как бы пропахло чем-то детским.

Не выдержав, он напялил фуражку и выскочил по трапу наверх. На палубе остальные дети о чем-то галдели, сгрудившись вокруг нактоуза, в диком волнении.

— Черт! — рявкнул Йонсен, увидев их, и затопал ногами от бешенства, с которым не мог совладать.

Разумеется, его туфли свалились, и одна улетела далеко по палубе.

Не знаю, что за демон вселился в Эдварда, но тут он не сдержался. Он схватил туфлю и унесся с ней, пронзительно и радостно вопя. Йонсен зарычал на него, а тот отдал туфлю Лоре, а сам мгновение спустя уже приплясывал на самом конце утлегаря. И это Эдвард! Робкий, почтительный Эдвард!

Лора с трудом могла удержать этот тяжелый предмет, но она крепко обхватила его руками, наклонила голову и с целеустремленностью регбиста кинулась бежать по палубе назад — и прямо Йонсену в руки. В последний момент она ловко его обманула, пробежала мимо стоявшего за штурвалом Отто, серьезная и стремительная, — и снова на нос по левому борту. Йонсен, который от роду шустрым не был, стоял в носках и только сипло рычал. Отто трясся от смеха, как студень. Эта вспышка безумного опьянения, перекинувшись сперва от одного ребенка к другому, тут же заронила искру в команду. Уже оживленные лица высовывались из люка носового кубрика, зубоскальство спорило со смущением, вызванным явным нарушением субординации, но одобрительные крики болельщиков раздавались все громче. Затем, как черти в пантомиме, они все разом провалились под пол, в ужасе от собственного поведения, и закрыли люк у себя над головами.

Лора, по-прежнему крепко сжимавшая в руках туфлю, зацепилась носком башмака за рым-болт и с криком растянулась во весь рост.

Отто, внезапно изобразив серьезный вид, подбежал, схватил туфлю и вернул Йонсену, который тут же ее надел. Эдвард прекратил свои прыжки и вдруг перепугался.

Йонсен дрожал от ярости. Он направился к Эдварду, в руке у него был штифт для крепления снастей.

— Слезай оттуда! — скомандовал он.

— Не надо! Не надо! Не надо! — кричал Эдвард, не двигаясь с места.

Гарри вдруг убежал и спрятался в камбузе, хотя был тут ни при чем.

С поразительной ловкостью, такой редкостной для него, Йонсен двинулся по бушприту к Эдварду, который ничего не предпринимал и только стонал: “Не надо!”, глядя на этот убийственный штифт. Но в тот момент, когда Йонсен уже подступил к нему, он все же вскарабкался вверх по ванте, цепляясь за железные кольца на кливере, сквозь которые ванта была пропущена.

Йонсен вернулся на палубу, сжимая кулаки, разгневанный пуще прежнего. Он послал матроса отловить мальчишку на брасах и спустить его вниз.

В самом деле, без содрогания нельзя и помыслить, что ожидало Эдварда за такое небывалое нарушение дисциплины. Но как раз в эту минуту из детского трюма поднялась по трапу Рейчел. На ней была матросская рубаха, надетая задом наперед и достававшая ей до пят; в руках книга. Она громко, насколько хватало голоса, пела “Вперед, Христовы воины”. Но, выйдя на палубу, она сразу смолкла, с важным видом, не глядя по сторонам, прошла на корму, преклонила колени пред стоявшим за штурвалом Отто и затем уселась на деревянное ведро.

Все, и Йонсен в том числе, стояли, окаменев. После произнесенной про себя краткой молитвы она встала и начала что-то нечленораздельно бубнить, с замечательной точностью воспроизводя звуки, слышанные ею в маленькой церквушке в Сент-Энне, которую все семейство посещало в один из воскресных дней раз в месяц.

Рейчел приступила к выполнению своей программы духовного пробуждения заблудших. Вряд ли для этого можно было выбрать более подходящий момент: не иначе, она получила указание свыше.

Отто, сразу проникшись духом происходящего, закатил глаза и распростер руки, на манер распятия, причем роль креста у него за спиной выполняла рулевая рубка.

Йонсен, быстро вернув себе долю обычного самообладания, подошел к ней. Подражание ее было просто поразительным. Несколько мгновений он слушал молча. Он колебался: не засмеяться ли ему? Но остатки сдержанности взяли верх.

— Рейчел! — обратился он к ней с упреком. Она продолжала, почти без передышки:

— Бу-бу-бу, братия, бу-бу-бу.

— Сам я человек не религиозный, — сказал капитан. — Но я не позволю, чтобы над религией насмехались на моем корабле.

Он взял Рейчел за плечо.

— Бу-бу-бу! — продолжала она чуть быстрее и на более высокой ноте. — Оставьте меня в покое! Бу-бу-бу! Аминь! Бу-бу-бу…

Но он уже сам сидел на ведре, а ее разложил у себя на коленях.

— Ты злой пират! Ты отправишься в Ад! — пронзительно закричала она, вернувшись наконец к внятной речи.

И тут он принялся шлепать ее с такой силой, что она стала орать почти столько же от боли, сколько от ярости.

Когда он снова ее усадил, лицо у нее было багровое и распухшее. Она замолотила своими маленькими кулачками по его коленям, крича придушенным голосом:

— Ад! Ад! Ад!

Он руками отмахивался от ее кулаков, и вскоре она убежала, так накричавшись, что едва могла перевести дыхание.

Поведение Лоры тем временем было очень характерным. Она споткнулась, упала и потом ревела, пока не перестала болеть набитая ею шишка. Потом, без всякого уловимого перехода, предсмертные конвульсии перешли у нее в попытки постоять на голове. Она продолжала эти попытки все время, пока Эдвард взлетал вверх по ванте и торчал наверху и пока продолжался волнующий выход Рейчел. Во время экзекуции, которой подверглась последняя, она задрала ноги у основания грот-мачты, уперлась ими в раму для крепления фалов, оттолкнулась — и вместо стояния на голове упала и покатилась. И очень быстро подкатилась к самым ногам капитана. И все время, пока тот шлепал Рейчел, она совершенно безучастно так и лежала там на спине, подтянув коленки к подбородку и тихонько мыча себе под нос какую-то песенку.