Кровавая весна 91-го продолжается
Шрифт:
Гринченко проследил за взглядом Андрея и покраснел ещё больше.
— Веди к себе, — невозмутимо приказал Максимов.
Олег молча раскрыл дверь и посторонился, пропуская гостя.
Маленькая комната напоминала большой чулан. Письменный стол с полкой наверху и стулом нагло отхватил почти треть помещения. На оставшейся свободной площади почти вплотную примостились шкаф и кровать с железными спинками.
— Присаживайся, — Максимов указал взглядом на кровать.
Багровый Гринченко скромно пристроился в уголке. Андрей подхватил стул, развернул и сел напротив.
— Олег краснеть не надо, — наставительно заметил Максимов. — Бедность не порок.
— Д-да, — подтвердил рыжий.
— Учти, жалеть тебя никто не будет, — предупредил Андрей. — Если я сказал, убейся, но сделай, как бы тебе трудно не было.
Гринченко неуверенно кивнул.
— Вот и отлично, — удовлетворенно отметил Максимов. — Сначала небольшая лекция. Помнишь, что говорил? С этого самого момента, ты больше не смотришь на неё печальными глазами голодной коровы. Ведешь себя так, будто её рядом нет. При этом у тебя всё должно получаться естественно. Улыбайся, общайся с другими одноклассниками. Будь спокоен, приветлив, дружелюбен, но без наигранности. Завтра начнем тебе кардинально менять имидж. Будем тебя одевать у Влада. Об оплате не беспокойся, я уже договорился, он вычтет из твоей будущей зарплаты. Потом поведем тебя к парикмахеру. Пусть тебя постригут по-человечески.
— А деньги? На парикмахера? — поднял голову Олег.
— Выделю, — пообещал Андрей. — Но их придется отработать. Будешь выполнять мои поручения.
— Я не против, — буркнул Гринченко. — Только когда всё это успевать? Ты хочешь, чтобы я занимался спортом, работал грузчиком, твои поручения выполнял. Ещё надо в школе учиться. Где на всё это время взять?
— А это уже твои проблемы, — твердо заявил Максимов. — Хочешь достичь результата, ищи не отговорки, а возможности. В недалеком прошлом наши предки по колено в грязи, города возводили, промышленность поднимали, аграрную страну в индустриальную превращали. Пахали в спартанских условиях, ютились в сколоченных на скорую руку землянках и фургонах. И творили историю. Ещё и знания умудрялись получать и отдыхать культурно — жили на полную катушку. Так что ныть не надо, нужно действовать и идти к цели. Показ возраст и здоровье позволяют. Всё понял?
— Понял, — вздохнул Олег. — Постараюсь.
Глава 7
— А раз всё понял, раздевайся, — приказал Максимов.
— З-зачем? — глаза Гринченко чуть не вылезли из орбит, а веснушки поблекли. Он даже опять заикаться начал от потрясения.
— П-почему?
— Мы договорились, я скажу — ты делаешь, — жестко напомнил Андрей. — Никаких вопросов, возражений и пререканий.
— П-полностью? — пролепетал побелевший от ужаса Олег.
Андрей глянул на ошарашенного одноклассника и от души расхохотался. Гринченко порозовел и смущенно отвел глаза.
— Ага, — отдышавшись, весело ответил Максимов. — Можешь даже трусы снять. И надеть их себе на голову, будет прекрасной иллюстрацией твоего умственного развития.
— Да пошел ты, — буркнул багровый Гринченко. — Извращенец чертов. Иди отсюда чокнутый. Без тебя справлюсь.
Андрей глянул на ощетинившего как еж рыжего с новым интересом.
— Молодец, — похвалил он. — В первый раз вижу у тебя проявление мужского характера. А то всё мямлишь и ноешь. Противно слышать. Теперь вижу, ты не совсем потерян для общества.
Максимов помолчал и добавил.
— А вообще-то ты всё превратно понял. Я имел в виду
снять свитер, майку можешь оставить. Объясняю свои слова в первый и последний раз. Я буду лепить из тебя другого человека — не зашуганного, унылого дрыща, а физически крепкого, уверенного в себе парня. Чтобы влюбить Лену в себя, надо со всех сторон выглядеть привлекательно: телом тоже. Нужно глянуть, с чем предстоит работать. Ну и чего греха таить, сказал так специально, после того, как потребовал исполнять мои приказы. Это был маленький тест на адекватность. Стало интересно, как ты отреагируешь. А потом я пошел дальше, оскорбил и спровоцировал тебя на ответ. Решил посмотреть, проявишь ты характер или будешь безропотно выполнять то, что скажу. Ты проявил. Доступно объяснил?Гринченко кивнул. Топорщащийся нитками, потертый свитер лег на кровать, рыжий остался в серой футболке.
— Понятно, — хмыкнул Максимов, критически осматривая тонкие руки и субтильное телосложение рыжего. — Даже намека на мускулатуру нет. Сколько ты весишь жертва Освенцима?
— Шестьдесят, — потупился Гринченко. — Может немного больше, я не знаю. Давно взвешивался.
— Значит так, завтра пойдем на рынок и по кооперативным магазинам. Купим тебе творога, мяса и ещё продуктов, чтобы жрал как оголодавший мамонт, выживший после ледникового периода, и увидевший свежую травку. Составим программу тренировок на турниках, устроим в секцию атлетической гимнастики, будешь гантели, штанги таскать, мускулатуру накачивать.
— Так ты же сказал единоборствами и пробежками заниматься? — обеспокоенно уточнил Олег.
— И этим тоже, — подтвердил Андрей. — Имеешь что-то против?
Гринченко сжал челюсти так, что выступили желваки.
— Нет, — тихо, но твердо ответил он. — Я выдержу.
— Отлично, — хищно улыбнулся Максимов. — Легко не будет. Но Лена твоих мучений точно стоит, правда?
Рыжий решительно кивнул.
— А где гитара? — Андрей обвел взглядом комнатушку. — Что-то я её в упор не вижу. Ты же на ней играть учился.
— В шкафу лежит, — сообщил Олег. — Достать?
— Конечно, доставай.
Из глубин шкафа была извлечен чехол с гитарой. Гринченко уселся на кровать, расстегнул змейку, вытащил потертый и поцарапанный инструмент.
— От бати досталась, — вздохнул он, любовно поглаживая полированный желтый бок. — Я на ней играть учился. Когда он ушел внезапно, почти ничего с собой не взял, гитару тоже оставил.
— Хорошо, — кивнул Максимов. — А теперь изобрази мне чего-нибудь душевное и романтическое.
— Спеть? — чуть покраснел Гринченко.
— Нет, снять трусы и бегать, — вызверился политтехнолог. — Спеть, конечно. Надо же понимать твои таланты.
Помолчал и уже потише добавил:
— Давай самую любимую песню. С чувством, расстановкой, чтобы проняло.
— Л-ладно, — смущенно согласился Гринченко.
Медленно коснулся струн. Гитара отозвалась мелодичным гулом.
— Ты меня на рассвете разбудишь,
проводить необутая выйдешь.
Ты меня никогда не забудешь.
Ты меня никогда не увидишь, — тихо, с каждым аккордом набирая силу, начал Олег. Негромкий чистый тенор Гринченко идеально ложился на гитарные аккорды, звенел напряжением и переживаниями, заставляя замереть. Каждое слово отдавалось душевной болью и трагизмом ситуации. Перед глазами Максимова проплывали родные лица дочери, матери, жены. Олег не пел, проживал эту песню.
— И качнется бессмысленной высью
пара фраз, залетевших отсюда:
'Я тебя никогда не забуду.
Я тебя никогда не увижу'.