Леди и некромант. Тени прошлого
Шрифт:
– Герцог беспокоится от дочери, - человек позволил себе поморщиться. Он не любил терять людей, было в этом что-то донельзя неправильное.
– Доказать не выйдет?
Человек кивнул.
Слово низкородного против слова лойра? Это даже не смешно. Впрочем, смеяться он никогда не умел. Ах, ему бы заглянуть за кованые ворота... и не одному, но с сотней доверенных людей, каждый из которых готов будет исполнить приказ, каким бы тот ни был...
...а лучше...
Люди смертны. И блистательный лойр дель Виро не исключение.
Достаточно лишь намека...
Но Император молчал.
Глядел в окно и молчал.
Пальцы
– Пока просто наблюдай... собирай слухи. Впрочем, что я тебя учу... еще есть интересное?
Человек кивнул.
– Гильдия взбудоражена.
– Время близится...
– Есть основания полагать, что нынешняя долгая ночь будет особенно долгой... я беседовал с секретарем. Глава гильдии в ярости...
Император прикрыл глаза. Казалось, будто он вовсе не слушает...
– ...издал распоряжение задержать некоего Ричарда Годдорда, каро, обвиняет в использовании запретной магии...
– Даже так?
– И негласный - задержав, устроить несчастный случай...
– Любопытно...
– ...поскольку парень явно откопал что-то, что может навредить гильдии. Где-то с год тому он вернулся в столицу, проводил изыскания...
Он говорил.
Император молчал.
Щебетала канарейка в узорчатой клетке. Птица эта, неуместной радостью своей изрядно нервировала. Желтая. Суетливая. Бестолковая.
Зачем вообще она нужна?
Человек совершенно искренне не понимал таких вот излишеств.
...и старался не заглядывать в Птичий салон, где подобных клеток было с полсотни, и помимо канареек держали в них мелких амадин, неразлучников и белогривых жако, умудрявшихся говорить человеческими голосами.
Дамам в салоне нравилось.
...и птичники порой приносили весьма любопытные вести, но вот переступить порог этой комнаты самому... верно, придется, ведь ныне именно в Птичьем салоне лайра Орисс проводит заседание какого-то там комитета... не то, чтобы это важно, но... вдруг?
Никогда не узнаешь, где и на что наткнешься...
– Передай им, чтобы оставил парня в покое, - Император щелкнул пальцами, и перстень на кольце блеснул синим камнем.
– Барх слишком многое стал на себя брать... и если не остановится, я задумаюсь, нужен ли мне такой глава гильдии... и сама Гильдия.
Он погладил холодный камень и усмехнулся.
– С каждым годом они требуют все больше, а делают все меньше...
***
...лайре Орисс не было дела до Гильдии некромантов, как и до человека, чье имя давным-давно забылось, если оно вообще существовало.
Она знала, что люди Тени следят за ней.
И за домом.
И за слугами... и привыкла к этому присмотру, как привыкают ко многим жизненным неудобствам. Орисс остановилась в Зеркальной галерее, чтобы приложить к виску платок, пропитанный маслом азалии.
Голова болела.
Голова болела просто-таки невыносимо. И эта боль изводила, мешая думать.
...все должно получиться.
На этот раз.
Жизнь за жизнь, а боль - это малая плата... потом, когда она станет императрицей, она запретит головную боль высочайшим указом...
Орисс позволила себе улыбнуться, хотя непроизнесенная шутка получилась так себе. А все-таки она хороша. Жаль, что красота ее мимолетна, впрочем, есть
средства продлить ее, и в день, когда в волосах Орисс появится седина, она прибегнет к такому средству...Ко всем средствам.
– Дурно?
– няня подставила костлявое плечо. Отраженная в зеркалах орчанка выглядела еще более уродливой, нежели обычно.
– А я говорила, я предупреждала...
– Помолчи, - Орисс гневно шлепнула няню по руке.
Во дворце опасно говорить.
– Если кто-нибудь узнает...
– О чем узнают?
Вот ведь...
...здесь и зеркалам нельзя верить, иначе почему они посмели отразить тень гнева на прекрасном лице будущей императрицы? И не показали эту...
Лайра Исабелла появилась из бокового коридора, которых здесь было много, как крысиных ходов в старом подвале. И средь местных крыс лайра Исабелла была, пожалуй, самой старой.
Хитрой.
...потом, когда Орисс станет императрицей, она выставит старуху из дворца, а то и вовсе на плаху отправит, как и подруг ее, излишне ядовитых, не умеющих вовремя замолчать.
– Простите, лайра Исабелла, - Орисс стряхнула оцепеневшие пальцы няни.
– Моя няня совсем стара стала... заговаривается...
...на лайре желтое платье, расшитое янтарем. Цвет мягкий приглушенный. Покрой свободный. Широкие рукава перехвачены браслетами из белого золота. На шее морщинистой - ожерелье из лунных топазов. В волосах - венец. Старуха приходится императору двоюродной тетушкой, оттого и позволяет себе больше, чем кто-либо при дворе...
...пожалуй, он будет возражать против ссылки.
И казни.
Пока будет жив... ведь не обязательно быть всего-навсего женой императора, если в перспективе можно стать императрицей? Орисс поспешила убрать опасную мысль, чтобы и тени ее не промелькнуло в глазах. Подобные старухе давно научились читать чужие взгляды...
– Заговоры, заговоры...
– лайра Исабелла понимающе усмехнулась.
– В твои годы я тоже дышала интригами... все спешила забраться повыше...
Она взмахом руки отослала служанок Орисс, и те не посмели спорить с императорской теткой, отступили. Что ж, все равно пришел срок менять... жаль, приличную горничную найти не так и просто, пока научится, пока поймет, что от нее требуют, тут и время выходит... и велико искушение задержать при себе толковую девицу, благо, и таковые случаются, но отец прав.
Нельзя рисковать.
Завтра горничные отправятся в какое-нибудь отдаленное поместье, где и пробудут пару месяцев...
– И что получилось?
– спросила лайра Исабелла.
Она шла, не сомневаясь, что и Орисс последует за нею.
Мерзкая старуха.
– Что?
– послушно спросила Орисс и одарила собеседницу кроткой улыбкой.
Она тоже умела играть в эти игры.
– Венец, который так отчаянно жаждала получить, достался другой. Я же сделалась крайне неудобна, и потому мне любезно даровано некое поместье на побережье. Морской воздух весьма полезен для здоровья. Там я и провела следующие двадцать лет жизни... муж мой оказался слишком гордым, чтобы простить предательство и ему был дарован развод. Иные мужчины... одни испугались гнева императора, другие - не пожелали связываться с неудачницей... третьи опасались, что, предав одного мужа, я предам и второго... а те, кто все же проявлял ко мне интерес, были слишком ничтожны, чтобы тратить на них время.