Леди и некромант. Тени прошлого
Шрифт:
– Мне так жаль, - вспышка головной боли почти ослепила, а за ней последовал всплеск ярости.
Почему Орисс должна выслушивать это?
– Не жаль. Ты не умеешь жалеть, - лайра Исабелла раскрыла веер и пробежалась по тонким костяным пластинам.
– Я тоже не умела... жизнь научит. Или нет.
– Зачем вы мне это говорите?
Раздражение усиливалось.
...Император прислушивается к старой змее, и потому сперва Орисс честно пыталась найти с нею общий язык, но ее попытки лайра Исабела высмеивала.
– Зачем? О, девочка,
А затем Орисс попросту усадили на длинную козетку.
И веер раскрыл над ней костяное крыло. Ее обмахивали, поднесли воды с лимонным соком и льдом. И кусочки этого самого льда прижали к вискам.
– Интриги, моя дорогая, - наставительно произнесла лайра Исабелла, - требуют отменного здоровья. А тебе явно следует отдохнуть...
– На побережье?
– Орисс позволила себе горькую усмешку.
– Поверьте, дорогая... побережье - не самый дурной вариант... иные уходили дальше... глубже... например, моя давняя соперница... и подруга... со временем начинаешь понимать, что лишь враги по-настоящему честны с тобой... она отказалась уезжать, имела наглость объявить себя беременной от Императора... ее обследовали... и выяснили, что дорогая Ашер действительно находится в весьма неудобном положении... для почтенной вдовы, чей супруг года два как покинул бренный мир...
Лимонад был кислым.
Лед мокрым.
– Конечно, ее поселили во дворце... и были весьма обходительны... никто не может сказать, что Император не заботиться о своих детях, пусть и незаконных... и родила она в срок... и скончалась при родах. Печально... да... но случается и в наши просвященные времена...
...особенно, когда твой врач имеет особые указания.
Орисс сглотнула.
Предупреждение?
Но от кого... неужели ее игра не осталась незамеченной? Нет, не так. Ее игра, несомненно, не осталось незамеченной, как и вполне естественное желание стать императрицей... вопрос лишь в том, что именно известно старухе...
Императору?
И ответ очевиден: будь им известно хоть что-нибудь, беседовала бы с Орисс не лайра Исабелла...
– Благодарю...
– она потерла виски.
Боль отступала.
Тошнота осталась. Она слышала, что беременных часто мутит на запахи, но... еще ведь слишком рано? Или дурнота говорит, что ритуал подействовал?
– ...и мне жаль слышать подобное... однако я не сомневаюсь, что ныне многое изменилось...
– Многое, - лайра Исабелла смотрела, как почудилось, с жалостью.
Глупость.
Если кого и жалеть, то ее, с неудачной ее жизнью, в которой одна радость осталось - отравлять существование другим.
– ...но не все... что ж, деточка, твое упорство делает тебе честь, - голос стал суше.
А слуги исчезли.
– ...и я хочу лишь предупредить. Мой дорогой внучатый племянник не столь глуп, чтобы отдать венец кому-то вроде тебя. Ты всем хороша, но слишком уж любишь власть.
– Кто
ее не любит?Откровенность?
И что за нею прячется?
– Верно... кто не любит... что ж... тогда ты, верно, знаешь о предложении шиммерийцев? У султана восемь дочерей, и он готов отдать любую...
...потолок закружился.
– ...этот брак нужен не только им... поэтому, будь добра, не создавай ненужных затруднений. Ты еще зашла не настолько далеко, чтобы не вернуться.
Настолько.
Но Орисс об этом не скажет.
Глава 11. Леди и альвы
Глава 11. Леди и альвы
На что похож Харраз?
Еще одна жемчужина в имперской короне, на сей раз - сине-зеленая, цвета моря. Правда, слегка мутноватая, покореженная временем и людьми.
Каменистые желто-рыжие скалы - оправа, испещренная трещинами, в которых налетом времени ютятся хижины. Иные напомнили мне ласточкины гнезда. И не уверена, смогла ли я сама жить вот в таком домишке из веток, кое-как приклеенном к скале. Его двери открывались на широкую террасу из досок, которые даже издали гляделись гнилыми. Из таких же досок настил соединял этот дом с соседним... и с еще одним.
Канаты.
Веревки.
Мосты, скрученные, казалось, из всего, что попадалось под руку.
Бурлящие волны внизу.
И чайки, которые следили за людьми в надежде чем-то поживиться. Птичьи голоса сливались с людским гомоном, оглушая и завораживая.
Дорога, вползая на пологую спину скал, здесь становилась то шире, то уже, зарастая, будто плесенью, торговыми рядами. Лавки, возведенные явно наспех. И полотняные палатки. А то и вовсе просто прилавки и хорошо, если дощаные. Сидели на камнях. На земле, расстелив драную тряпицу.
Ходили.
Размахивали руками и бумажными зонтиками.
Спорили и дрались, норовили облепить борта октоколесера, который, сперва отпугнул местный люд, но, стоило кому-то излишне смелому коснуться брони, как за ним хлынули десятки и сотни смуглых подростков, желавших всенепременно прокатиться на крыше.
– Вот поэтому подобное отребье надо держать под контролем, - Альер наблюдал за происходящим с выражением крайнего неодобрения.
– Посмотри... это уже и не люди в полном смысле слово.
– Дай, дай, дай...
– они лезли.
Тянули смуглые руки, выпрашивая монеты. Хотя нет, это была не просьба, а требование, ибо всякий, кто смел проходить по их дороге обязан был выплатить дань. Они совали пучки сушеных трав и овощей. И связки камней. И сушеных жаб. Во всяком случае, мне это представлялось жабами... и плевать хотели на грозные окрики Ричарда.
Черное облаченье некроманта на местную публику тоже не произвело особого впечатления.
Кто-то, особенно наглый, попытался открутить бронзовую загогулину, и октоколесер засвистел, зарычал, распугивая чаек, но не людей.