Ленька-гимназист

В другом нагрудном кармане обнаружится туго набитый портмоне.

— Так… Керенки… Советские карбованци… Ух ты, а это шо? — удивился Коська, извлекая из потайного отделения синие бумажки с надписью DIX FRANCS и портретом какой-то тетки в античном шлеме.

— Это франки. Французские деньги, — догадался я.

— Тю, небось, в Одессе у кого-то спер. Вот гад! — резюмировал Коська, деловито отправляя бумажник за пазуху. — Ладно, давай посмотрим шо у него в боковых карманАх!

— Ты сымай пока сапоги, а я гляну! — предложил было я.

— А што вдруг я сымать сапоги? Я те лакей, шоли?

— Ага, ты вон нагрудные сам смотрел, так мне бутылку жестяную, а лопатник с деньгОй себе заховал!

— Ну ты, Лёньк, обиделся, чи шо? Поделим деньги, не гомони!

— Ну так бы сразу. Сымай сапоги, а я карманы почищу!

Недовольный Костик стал пыхтеть с сапогами, а я взялся за брючные карманы сотника. И в первом же нащупался твердый угловатый предмет. Портсигар, что ли…

Но нет, это был не портсигар! Секунду спустя мои пальцы вытащили из кармана погибшего небольшой, но увесистый пистолет с характерным, будто бы сдвоенным стволом. Браунинг.

Я торопливо оглянулся по сторонам. Вроде бы меня никто не видел; приятель сопел над запыленным хромовым сапогом, с огромным трудом стаскивая его с ноги покойника.

Торопливо похлопав по другому карману (там сиротливо брякнула какая-то мелочь) я бросился помогать Коське. Совместными усилиями мы освободили его от совершенно лишнего покойнику имущества, как вдруг…

— Эй, вы! — вдруг раздался зычный крик красноармейца. — Куда сапоги волочете!

— Тикаем! — в ужасе заорал Коська, и мы что есть сил бросились по улице вверх. Сзади нас прогрохотал выстрел, но, видимо, красные бойцы палили вверх, надеясь тем самым остановить нас. Наивные… Мы неслись быстрее ветра; пистолет колотил мне по ноге, снова разболелась грудь.

Пробежав пару улиц, мы, задыхаясь, повалились в пыльные лопухи.

— Сапоги не бросил? — сурово спросил я.

— Та ни. Ты шо, им цены нет! Почти не ношены, хромовы, со скрыпом… А ты шо-нибудь в карманах нашел?

— Да не, — подумав, ответил я. Коська с подозрением посмотрел на меня, но ничего не сказал.

— Ну что, куда теперь?

— Мне бы того разведчика найти, который главный был. Он матрос, кажется. Полевым назвался. В управу надо идти, там штаб ихний теперь, наверняка.

— Ни, штаб у их прямо в поезде, что на путях стояв. А в управе буде Совет, да комендатура — как прежде было.

— Ну пойдём туда!

— С сапогами? Давай дойдём до нас, все заховаем да и пойдём налегке.

Дом Коськи оказался невдалеке. Он стоял на косогоре, выходя окнами прямо на станцию, укрытый кустами сирени и акации. Забежав в калитку, приятель скинул отягощавший наши руки и совести груз, и мы направились к зданию управы.

Чем ближе мы подходили, тем больше становилось народу. На площади перед двухэтажным зданием, с которого уже сорвали григорьевский флаг, собралась толпа — рабочие с завода, местные жители, женщины, дети. Все с тревогой и любопытством смотрели на крыльцо, где стояло несколько человек в кожаных куртках и военных френчах.

У одного из красноармейцев, стоявших в оцеплении, я спросил:

— Товарищ боец, а где тут товарища Полевого найти? Матрос он, кажется.

— Полевой? — переспросил тот. — Он в штабе, наверное. А ты кто такой будешь?

— Да мы… помогали тут…

Не успел я договорить, как раздался характерный звук низкооборотистого бензинового мотора, и на площадь перед управой выехал древний, раритетного вида автомобиль с открытым верхом. Выхлопная труба автомобиля изрыгала густые клубы сизого, издававшего странный запах дыма. Авто было буквально забито людьми: один из них, высокий, энергичный человек в добротной хромовой тужурке зато с залихватскими усами, встал и поднял руку, призывая к тишине. У красных, не имевших никаких знаков различия, трудно разобрать, кто есть кто, но почему-то я сразу понял, что этот — важная птица. Толпа замерла.

— Товарищ Пархоменко! Командир дивизии! — пронесся восторженный шепот.

— Товарищи! — зычно начал он, с ликующим видом взирая на собравшихся на площади людей. — Контрреволюционный мятеж атамана Григорьева, приведший к власти бандитов и погромщиков, подавлен Рабоче-Крестьянской Красной Армией! В городе Каменское восстановлена Советская власть! — по толпе пронесся одобрительный гул, хотя многие лица оставались настороженными. — Комендантом города и начальником гарнизона назначается товарищ Костенко! — выступавший, указав на сидевшего рядом с ним худощавого командира, выдержал паузу. — Но расслабляться некогда! Предательское выступление Григорьева проделало в нашей обороне заметную кровоточащую брешь, открыло белогвардейским бандам Деникина и иностранным интервентам путь на Украину! Они уже начали наступление с юга! Ваша задача — организовать оборону города, превратить Каменское в неприступную крепость! Все на борьбу с Деникиным! Да здравствует Советская власть! Да здравствует мировая революция!

— Ура-а-а! — недружно крикнула толпа.

Мотор взревел, автомобиль вновь окутался сизым дымом, и уехал, оставив товарища Костенко на площади.

— Товарищи! — воскликнул тот, вскарабкавшись на крыльцо управы. — Призываю вас сплотиться в борьбе за свои права! Сотни лет трудовой народ угнетался эксплуататорами разных мастей. И вот, революция смела этих паразитов. Но враг не сдается без боя! И поэтому нам, товарищи, предстоит крепить тыл, налаживать мирную жизнь в родном вашем Каменском, но при этом, товарищи — отдавать все нужное для фронта! Завтра выйдет декрет о трудовой мобилизации: всех, способных держать в руках лопату, отправим на рытье окопов. Победа будет за нами!

Последнее заявление толпа встретила безо всякого энтузиазма. Похоже, за истекшие годы все эти эскапады обывателям уже успели до смерти надоесть.

Митинг был закончен. Комендант Костенко и его окружение скрылись в здании управы, из окон которой уже успели вывесить красные флаги. Толпа начала расходиться, обсуждая новости. И тут я увидел его — того самого разведчика, Полевого. Он выходил из дверей управы, о чем-то разговаривая с другим военным.

Глава 7

— Товарищ Полевой! — окликнул я мужчину, протискиваясь сквозь расходившихся после митинга людей.

Он обернулся, нахмурился на секунду, узнавая меня, и на его обветренном, навсегда загорелом лице мелькнула тень улыбки.

— А, Лёнька! Живой, значит! Молодец, не струсил. Ну, рассказывай, как тут у вас? Мелюзгу еврейскую не обидели?

— Да нет, сидят в шалаше, ждут, — отрапортовал я. — Только друзья вот мои… Костик тут, — я обернулся на подошедшего приятеля, который с нескрываемым любопытством разглядывал матроса, — а Гнатка… его григорьевцы при отступлении зацепили, руку повредили. В больницу пошел, к санитарам.

Полевой сочувственно хмыкнул.

— Война, брат. Бывает… Ладно, пойдём со мной. Доложимся начальству, познакомлю тебя с товарищем Костенко, чтобы не вышло, что вы зря головами своими рисковали!

Он развернулся и потянул меня за рукав обратно, в здание управы. Костик, стараясь не отставать, семенил за нами, туда-сюда поводя любопытным конопатым носиком. Тут и правда, было на что посмотреть! Внутри царила суета: сновали туда-сюда люди с оружием, кто-то заносил внутрь ящики и кипы папок, из кабинетов доносились громкие голоса. Полевой уверенно провел нас по коридору и толкнул дверь одного из кабинетов.