Ленька-гимназист

К полудню площадь и прилегающие улицы заполнила толпа. Кавалеристы сдерживали густые толпы любопытных. Всем хотелось посмотреть парад.

Пройти все должно было на обширной площади перед храмом. На ступеньках церкви собрались полковники, казачьи есаулы, кучка заводского начальства, группа интеллигентов и другой «чистой публики», дореволюционный председатель управы — в общем, избранные, представляющие «белую общественность». Командовал парадом главный инспектор пехоты.

Инспектор пехоты подозвал к себе стройного, с щегольски закрученными усиками полковника Черняховского:

— Берите с собой кого-нибудь, проверьте улицы, комендатуру и тыл, чтобы все было чисто и пристойно. И смотрите, чтобы командующему не досаждали глупыми просьбами! Заодно надобно проведать, как обстоит дело с подготовкой к торжественному банкету, профинансированному хозяевами Днепровского завода!

Полковник щелкнул каблуками, захватил попавшегося под руку есаула и ускакал.

Вдруг все зашевелилось: по шоссе летел, припав к шее коня, верховой. Он махал рукой и прокричал:

— Едут!

— По местам! — гаркнул инспектор. Есаулы и подпоручики торопливо побежали ровнять строй пехоты и казачьих сотен.

Наблюдая за всем этим из толпы, я решил подобраться поближе — вдруг удастся что-нибудь услышать. Вьюном ввинтившись в толпу, я проскочил через охранение и вскоре уже карабкался на церковное крыльцо.

Когда «форд» зачихал у церковного подъезда, оркестр заиграл «Гимн Добровольческой армии». Из автомобиля вслед за командиром дивизии неуклюже выбрался «сам главнокомандующий сил Юга России», человек среднего роста, в гимнастёрке, тяжело свисающей под тяжестью огромных иностранных орденов, с гвардейской выправкой, профессорской бородкой и молодецки торчащими нафабренными усами. За ним выскочили молодые адъютанты с аксельбантами и наконец последним вышел из тесной машины и генерал Шкуро — высокий красавец-мужчина в мохнатой папахе, чёрном френче и синих казачьих галифе с галунами. Все женские взоры тотчас же обратились к нему — этакой казачьей, снабженной залихватскими усами версии короля эльфов Трандуила.

Местное начальство тут же обступило приехавших. Деникин, чем-то явно недовольный, выслушал короткий рапорт инспектора. Затем к нему обратился с приветствием председатель управы.

Генерал рассеянно слушал, глядя через его голову на выстроенные полки.

— Начнем смотр, — кивнул он инспектору.

Взойдя на небольшой помост у знамени, Деникин обратился к солдатам с короткой речью.

Произносил ее Деникин без особого подъема, видимо устав с дороги. Окончил под казенные крики солдат: «Слава! Слава!», слез с помоста и вытер платком вспотевший лоб. Затем с инспектором и командиром дивизии обошел части. Проходя вдоль рядов батальона «Государственной стражи» — недавно набранных ополченцев, игравших у деникинцев роль внутренних войск, презрительно сощурил глаза, нервно покусывая губы.

К концу смотра, когда «госстражевцы» взвод за взводом, неровными рядами подходили к знамени, у которого стоял поп с Евангелием, и целовали сначала Евангелие, потом угол знамени, произошло нечто неожиданное.

Невесть каким образом на площадь к Деникину пробралась делегация «солидных» еврейских коммерсантов.

Председатель общины, Розенблатт, лакейски изгибаясь, подал Деникину поднос с хлебом и солью. Его взял стоявший рядом генерал Шкуро.

— Еврейское население выражает свою искреннюю признательность и уважение к вам, глава государства. Вот, пожалуйста, поздравительный лист.

— Приветствую, господа! — буркнул Деникин, бегло просматривая бумагу.

— Мы нижайше просим вас, чтобы нам дали возможность открыть предприятия и защитить от погрома, — выдавил Розенблатт трудное слово.

Деникин злобно насупился:

— Моя армия погромами не занимается. Не путайте меня с Петлюрой!

Розенблатт беспомощно развел руками.

Деникин нервно подернул плечом. Он явно был зол на так некстати подошедшую делегацию.

Обернувшись к Шкуро, что стоял за его спиной, покусывая черный ус, командующий произнёс:

— Тут на ваших казаков жалуются, генерал. Разберитесь, в чем дело, и примите меры, — сказал Деникин.

Злополучная делегация никак не ожидала такой встречи: я увидел, как растерянно переглядываются Розенблатт и его соучастники.

Шкуро, схватив Розенблатта за лацканы лапсердака, оттащил его прямо ко входу в храм, и, надвигаясь на него, с внешне спокойным лицом, громко прошипел в лицо:

— Слушай сюда, сволочь обрезанная! А ну чеши отсюда, чтобы духу твоего тут не было!

А вот следующую делегацию — несколько инженеров в костюмах и человека, которого я раньше не видел, но по виду — явно из начальства, — приняли более благосклонно. Их провели к генералу. Разговор был коротким, деловым. До меня донеслось: «…Господа, к заводу не может быть никаких претензий… Все понимают, вы находились под принуждением красных…. Нам нужны бронепоезда не хуже чем у большевиков… необходимо срочно… завод должен работать…». Я понял — заводской администрации поставили задачу строить бронепоезда для белой армии. Значит, отец снова вернется на завод. И снова будет строить бронеплатформы, только теперь уже для Деникина. Ирония судьбы, или закономерность войны, которой нужны специалисты, а не их убеждения.

Парадная часть закончилась. Войска прошли церемониальным маршем. Деникин и его свита сели в поданные автомобили. Они отправлялись в резиденцию Главноуправляющего Днепровским заводом, господина Пионтковского. Я понял, что ничего важного и интересного здесь больше не услышу. Да и пора было действовать — пока все начальство на фуршете, а солдаты и казаки разбрелись по городу отмечать праздник, самое время было помочь Костенко. Я соскользнул с крыльца, повернулся и стал пробираться сквозь расходящуюся толпу к выходу с площади. И тут из-за угла вылетел казак на взмыленном коне, с нагайкой в руке, расчищая дорогу.

— Посторонись! Дорогу генералу!

Он едва не налетел на меня. Я шарахнулся в сторону, споткнулся и упал на пыльную брусчатку. Казак, не обратив на меня никакого внимания, промчался дальше, а следом за ним, сигналя, проехал открытый автомобиль, в котором сидел сам Деникин, устало отмахиваясь от приветственных криков толпы.

Процедив сквозь зубы ругательства, я кинулся к реке. Добрался быстро. Оглядевшись и убедившись, что никто за мной не следит, я тут же нырнул в камышовые заросли и добрался до нашего шалашика. Думал уже, что не успею, и Костенко со Свиридовым отчалили, а я попрощаться хотел. Но нет, товарищ комендант все еще был в шалашике.

— Не идет что-то Иван Евграфович, — обеспокоенно сказал он мне. — А время уходит. Вот что — сможешь меня переправить на тот берег прямо сейчас? Я на дно лягу, чтобы со стороны не видно было.

Я посмотрел на небо. Смеркаться будет еще не скоро, и меня на лодке легко можно будет рассмотреть за много сот метров. С другой стороны — люди сейчас в городе, белые празднуют, другие по своим делам разошлись. И я согласно кивнул.

Ялик Свиридов уже нашел, и тот был затащен в камыши недалеко от места, где укрывался Костенко. Добрались быстро, больше времени ушло, чтобы столкнуть его в воду. Товарищ комендант мне помочь не мог — не с его ногой. Да ему и вовсе пришлось сразу в ялик забраться, когда тот лишь наполовину оказался в воде. Вот тут и пришлось мне поднапрячься. Но сдюжил. Дальше пошло уже легче; мы пошли сначала вдоль берега и, когда мы отплыли на несколько десятков метров, и я мысленно уже переводил дух, внезапно раздался суровый оклик:

— Эй, хлопче, ты куда пошкандыбал?

* — «чёртова кожа» — очень прочная хлопчатобумажная ткань.

Глава 18

Я замер, весла застыли в воде. Сердце оборвалось. Нас заметили!

Обернулся. На берегу, саженях в двадцати, стоял какой-то вислоусый старикан в драной рубахе и закатанных до колен старых штанах. Перед ним на рогатках стояли три удочки, рядом — мятое ведро. Старый рыбак смотрел на меня с нескрываемым любопытством и подозрением. Вот же притащился на мою голову!