Ленька-гимназист

Но тут меня будто накрыло холодной волной: до сознания дошел смысл фразы «выпытают и всех повяжут». Т-твою мать! Его же пытать будут! С первых лет появления в городе белых ходили упорные слухи, что деникинская контрразведка — ОСВАГ — это сборище отъявленных мерзавцев, не останавливающихся ни перед чем в желании выбить из попавшего к ним нужные показания. А значит… Значит, если Арсеничев расколется, они запросто могут выйти на Свиридова. А от Свиридова недалека дорожка и до меня…

Ай-яй-яй-яй, что-то надо с этим делать! Но что и как? Что я могу? Я — двенадцатилетний пацан с сомнительной репутацией и бумажкой от штабс-капитана, которая защищала только меня и мою семью. Влезть в это дело — значило подписать себе смертный приговор.

— Ну что, Ленька, отлегло? — Костик заглянул мне в лицо, ожидая увидеть перемену в моем настроении. — Не твой знакомый?

— Нет, — соврал я. — Просто все равно жалко человека. Хоть он и ревкомовец.

Мы побрели домой. Солнце уже клонилось к закату, бросая длинные тени на пыльные улицы. Я думал об Арсеничеве, его обреченном, безнадёжном положении, и о своем бессилии. Мое знание будущего, моя взрослая душа в теле подростка — все это было бесполезно перед лицом жестокой реальности гражданской войны. Я мог помочь одному, другому, но рядом тем временем ломались тысячи судеб. А мне между тем надо было выживать, любой ценой карабкаясь наверх.

* * *

Уже у самого дома я попрощался с Костиком и Гнаткой. Они пошли по домам, я же, немного помедлив, повернул обратно. Облегчение от мысли, что в пролетке везли не Костенко, было огромным, но мысль об Арсеничеве не давала покоя. Я чувствовал себя обязанным хоть что-то предпринять, хотя и понимал всю опасность и почти полную безнадежность этой затеи. Единственный, к кому я мог обратиться за советом и помощью, был Свиридов.

И вот я снова петляю по знакомым переулкам, стараясь не привлекать внимания. Добравшись до дома рабочего-инструментальщика, я постучал условным стуком. Дверь открыл сам Свиридов. Лицо его было мрачнее тучи, пушистые седые усы уныло обвисли.

— Заходи, Ленька, — сказал он тихо, пропуская меня внутрь. — Слыхал уже?

— Про Арсеничева? Да, — кивнул я. — Только что на базаре узнал. Ужас… Его… расстреляют?

— А то как же? — горько усмехнулся Свиридов, закрывая дверь на засов. — Председатель ревкома, старый большевик — еще при царе стачки организовывал! Такие им поперек глотки, таких они не милуют. Будут теперь показания выбивать… Чистка начнется.

— А… помочь ему никак нельзя? — спросил я прямо, глядя ему в глаза. — Может, подполье сможет его отбить? Или побег устроить?

Свиридов тяжело вздохнул и покачал головой.

— Отбить? Чем? Нас тут горстка осталась, надежных-то. Да и сидит он теперь под усиленной охраной, в комендатуре, небось. Побег? Тоже нереально. Охрана, решетки… Нет, Ленька, тут уж… — он замолчал, сжимая кулаки. — Вот если бы… если бы ствол ему как-то передать… Револьвер… Он бы живым не дался. Он мужик — кремень. Хоть одного-двух гадов с собой бы утащил, а потом… чтоб под пытками никого не выдать… — он снова замолчал, видимо, представляя эту страшную картину.

Мысль о самоубийстве мне не нравилась, она противоречила всему моему нутру, выработавшемуся в прошлой жизни. Но я понимал логику Свиридова, подпольщика времен гражданской войны: лучше смерть, чем предательство под пытками. И тут я вспомнил. Пистолет! У меня же был пистолет! Тот самый браунинг, который я когда-то вытащил у григорьевского сотника и спрятал под крышей дровяного сарая. Маленький, потёртый, но, кажется, вполне рабочий.

— Иван Евграфович, — сказал я, понизив голос. — Ствол… У меня есть. Браунинг. И патроны к нему — полная обойма.

Свиридов резко поднял на меня глаза. В них мелькнуло удивление, потом надежда, смешанная с недоверием.

— Прям браунинг? У тебя? Откуда?

— Неважно откуда, — отрезал я. — Главное — есть. И я готов его отдать. Только… как передать-то? В комендатуру ведь не пройдешь просто так.

Глаза Свиридова загорелись решимостью.

— Передать… Это уже наша забота, — сказал он твердо. — Найдем способ. Человек завсегда найдётся — распропагандировать, подкупить… Главное — чтоб ствол был! Ты сможешь его принести? Быстро, пока комендантский час не начался?

— Смогу, — кивнул я. — Сейчас же принесу!

Я выскочил из дома Свиридова, чувствуя одновременно страх и какое-то странное, лихорадочное возбуждение. Я снова был в деле, снова делал что-то важное, рискованное.

Добежав до дома, столкнулся с матерью на крыльце.

— Ленька, ну наконец-то! А ну, бери ведра — воды нет ни капли! Отец с работы придет уставший, а ему и умыться нечем! Давай, живо!

Пришлось подчиниться. Таскать тяжелые ведра от колонки, стоять в очереди с такими же, как я, мальчишками и бабами, слушать их пересуды… Это казалось невыносимо долгим и нудным после только что принятого решения. Но ослушаться матери я не мог.

Лишь когда солнце начало клониться к закату, я смог незаметно пробраться к себе в каморку, где в тайнике, под старым сундуком, был спрятан браунинг. Я достал его — холодный, тяжелый металл приятно лег в руку. Проверил механизм, патроны. Завернул револьвер в тряпку и сунул за пазуху.

Нужно было идти к Свиридову. Снова крадучись, оглядываясь по сторонам, я вышел на улицу. Сумерки сгущались, зажигались редкие огни в окнах. Я уже почти добрался до нужного переулка, как вдруг услышал пьяные крики и конский топот. Из-за угла выехала группа казаков — те самые, что утром конвоировали Арсеничева! Теперь они были явно навеселе, горланили песни, размахивали нагайками. Видимо, праздновали удачную «охоту» и полученные наградные.

— … а он, комиссар-то, важный какой был! А как взяли — сразу сник! — горланил один, перевешиваясь с седла.

— … атаман по тыще «ленточек»* каждому отвалил! Гуляем, братцы! — вторил ему другой.

Я пулей метнулся за ближайший плетень, затаился за кустами. Сердце бешено колотилось. Только бы не заметили! Пьяные казаки еще опаснее трезвых! Лишь когда они прогрохотали мимо, не обратив на меня никакого внимания, и скрылись за поворотом, я перевел дух и, убедившись, что улица пуста, выскользнул из своего укрытия.

Через пару минут я уже снова стучал в окно Свиридову. Он впустил меня, лицо его было напряженным.

— Ну что, Ленька? Принес?

Я молча кивнул и вытащил из-за пазухи сверток, развернул тряпку. Свиридов взял браунинг. Его опытные руки привычно проверили оружие.

— Хорошая машинка, — одобрительно хмыкнул он. — Бельгиец? Надежный. Патроны есть?

— Семь штук, в обойме. Больше не было.

— Хватит, — кивнул Свиридов, пряча револьвер во внутренний карман своей куртки. — Ему много и не надо… Спасибо, Ленька. Ты… ты настоящий товарищ.