Лицо с обложки

Роберт выбрал розы — естественно, розы! — потому что их воспевали поэты, потому что сейчас январь, потому что все новомодные композиции из экзотических растений напоминали ему метелки лекарственных трав. Роберт выбрал розы сорта «Филипп Нуаре», желтые с розовой каймой по краю лепестка, потому что у этого сорта самые крупные бутоны, самые высокие и крепкие стебли — это соответствовало его представлению о качестве… Он не думал о той, кому предназначались эти цветы. Ее вкусы, ее желания не волновали его. Фактически он выбирал цветы для себя. И ресторан он тоже выбирал для себя, под свой размер и размах.

Зоя позвонили мужу в Москву и спросила, как ей поступить? Его шеф Роберт (конечно, друг, но все же шеф!) приглашает ее на ужин. Что ответить? Вопреки ожиданиям, Борис посоветовал ей предложение Роберта принять.

— Хочу предупредить, твой друг ко мне клеится, — без обиняков заявила Зоя.

Муж рассмеялся:

— Зорик, но ты же взрослая женщина, неужели не знаешь, как себя вести в подобных ситуациях?

— Знаю. Обычно я надевала таким типам ведерко со льдом на голову. Чтобы поостыли!

Борис закашлялся.

— Дорогая! Надеюсь, ты все же не станешь надевать Роберту ведро на голову? Я его знаю тысячу лет.

— Ты материально зависишь от этого хама?

— Дорогая, это не телефонный разговор. Кстати, а ведь ты могла бы мне помочь! Я недавно писал Роберту деловую записку насчет твоего детского модельного агентства, но пока не получил ответа. Ты не могла бы во время ужина прощупать почву?

Зоя с тоской посмотрела на корзину желтых роз, но представила Бориса — милого, растерянного, как мальчишка, ужасно беззащитного.

— Ладно, — сказала она. — Разумеется, я пойду.

Она пожалела о своем обещании, как только увидела тяжелое лицо Роберта, его неподвижный взгляд, прикованный к декольте ее платья…

Любовь

Вначале двенадцатого в двери тихо щелкнул замок. Тонкий женский силуэт мелькнул на фоне освещенного коридора и растворился в полутьме гостиничного номера. Притаившись в спальне, Герман с едва сдерживаемой яростью ждал появления того, с кем Зоя провела этот вечер. Если бы следом за ней в номер вошел мужчина, в следующую минуту Герман, наверное, убил бы его… Но Зоя вернулась обратною-

Ее никто не провожал. Она заперла дверь, сбросила туфли, босиком бесшумно заходила в темноте по гостиной. Она не заметила Германа, не ожидала найти его здесь, даже не предполагала, что он останется дожидаться ее возвращения, мучаясь от ревности — нового, неизвестного, ранее не испытанного им чувства.

Лежа в темноте поперек кровати в спальне, Герман прислушивался к легким шагам Зои за стеной, к шуршанию ее платья и плеску воды в душе. Вдруг до него донесся сдержанный всхлип. Другой, третий… Прислушиваясь к рыданиям, Герман с тяжелым сердцем думал, что никогда, никогда не узнает, почему она сейчас плачет… Кто обидел ее, что у нее болит? Зоя не делилась переживаниями.

Глядя в потолок, на причудливо перекрещенные тени ветвей японской вишни за окном, Герман не понимал, отчего эта женщина так мучит его.

Зоя мучила его бессознательно, но оттого — еще больнее. Чем ближе он старался быть с ней (а куда ближе-то?), тем острее ощущал, как она далека. Порой, держа ее в своих руках, он хотел вытрясти из нее душу, только бы убедиться, что она есть там, внутри.

Всякий раз, когда он приходил, у Зои становился такой взгляд, будто она ожидала увидеть не его, а кого-то другого. Это доводило Германа до бешенства. Кого, кого еще было нужно этой дряни, этой ведьме? Он хорошо разбирался в людях, еще лучше — в женщинах, но почему жe он не понимал ее, словно они говорили на разных языках? А ведь сначала общаться с ней показалось так легко! Когда они встретились в первый день его приезда в Лондон, с Зоей ему было легче, чем с самым близким другом, потому что друг в определенных обстоятельствах все же может стать врагом, а она — нет… Словно они заранее договорились принимать друг друга такими, какие есть.

Герман не сказал ей, где остановился в Лондоне, — Зоя не поинтересовалась. Он ушел — она не спросила, вернется ли. Он позвонил — она не предупредила, что уходит. Он пришел — а она не оставила записки, не сообщила, куда ушла… Это была его женщина! Они подходили друг другу, как две платоновские половины.

— Мы с тобой горы свернем, девочка моя! — говорил он всего пару дней назад.

Зоя задумчиво улыбалась, глядя мимо него. Чему она улыбалась? О чем думала?

— Смотри, как странно карты легли: ты замужем за папиком, я женюсь на его дочке. Разве не интересный расклад? Тебе ничего в голову не приходит?

Зоя молчала. Герман гладил ее по руке, заглядывал в глаза.

— Всегда мечтал иметь женщину-подругу.

Глаза ее полыхнули, губы презрительно скривились.

— Подругу или сообщницу?

Тогда он легкомысленно ответил:

— А разве это не одно и то же?

Теперь, лежа в одиночестве на холодной постели, Герман со скрежетом зубовным думал, что сообщницу так не ревнуют.

Тихий плач в ванной был прерван назойливым стуком и дверь. Герман тигриным прыжком перемахнул с кровати за выступ двери. Сердце его застучало гулко: сейчас он увидит того, с кем Зоя была. Кто еще мог явиться среди ночи, кроме любовника?

Стук повторился.

— Кто там? — спросила Зоя ровным голосом, словно и не плакала только что.

— Рассыльный, мэм. Вам посылка.

— Ночью?

— Простите, мэм, мне сказали, что вы не спите. Просили срочно передать.

Щелкнул включатель. Зоя распахнула дверь.

— Вот, мэм. Распишитесь.

— Что это? Печень для пересадки?

Портье захихикал.

Герман выглянул из-за выступа двери. Зоя разворачивала оберточную бумагу. Внутри пакета оказался черный бархатный футляр.

— Верните это человеку, который его принес?

— Сожалею, мэм. Этот человек только что уехал.

— Черт бы его побрал? — по-русски выругалась она, a затем по-английски обратилась к рассыльному: — Ну что стоишь? За чаевыми обращайся к Картье. Он будет рад услышать, что сбагрил еще пару бриллиантов.

Портье снова хихикнул:

— У вас хорошее чувство юмора, мэм.

— Эго не чувство юмора, это жизненный опыт. Вот тебе десять фунтов, и не буди меня завтра, даже если приедет с визитом сама Елизавета. Я хочу выспаться.

— Приятного сна, мэм!

Зоя захлопнула дверь перед его носом, обернулась и застыла, увидев фигуру Германа в дверном проеме спальни. Он стоял, опершись о косяк, и не сводил с нее глаз.

— Странно, и почему я не вздрагиваю, когда ночью натыкаюсь у себя в номере на мужчину? — насмешливо сказала Зоя и через всю комнату бросила ему бархатный футляр. Нараспев продекламировала: — Вдруг из маминой из спальни… Кривоногий и хромой, выбегает… Умывальник… И качает головой.

Она прошла мимо, задев Германа кистями шелкового халата, и снова заперлась в ванной.