Лисы мастерских

Кроме Занзибарского наезжали и другие художники. Сценарий был типичен. Если приезжал один человек, то он усердно пил, на словах мерился с Василием мастерством и крайне редко выходил с этюдником из помещения. Если наезжали несколько, то они старательно пили, в спорах мерились друг с другом мастерством и изредка выходили с этюдниками из помещения. Листы для отчета за командировку они нарабатывали у теплых печек между тостами и закусками.

Так рождались целые циклы, за которые мастера потом получали звания и высокие премии. Знаменитый цикл «Девушки Чукотки», в котором «в емкой форме показана динамика пробуждения малых народностей от первобытной отсталости», изобразил галерею местных шлюх, которые за еду и выпивку обслуживали художников. А не менее знаменитый цикл «Лики Крайнего Севера», который «воплотил созидающую силу социалистического строительства в преобразовании Севера», с большой мерой фантазии изобразил то, что было видно из окон общежития.

После отъезда делегаций Василию тоже всегда оставалось одно и то же: обоссанный диван, чай и коньяк. Чай и коньяк он использовал, чтобы отбить запах мочи и тем стереть самые значительные следы пребывания собратьев по кисти. Те же, вернувшись в города, в интервью и перед открытием выставок правдоподобно и ярко врали о том, какие удивительные настоящие люди живут в этом суровом краю, как они борются с природой за социалистическую родину, как они отдают силы партии, как они уверенно шагают в светлое будущее. И никакая метель не могла заглушить их звонкие лживые голоса, прерываемые только звуком аплодисментов.

В череду замедлений и убыстрений времени постоянно вклинивались женщины. Они вешались на Васю с отчаянием последнего шанса, страстью достигшей желанной цели торпеды и решительностью подбитого самолета. Но их присутствие в жизни изощренного графика по его строгому правилу ограничивалось ночью и никогда не переходило в свет.

Собака Маняшка с кошкой Игрушкой строго следили за соблюдением домашнего закона. И, если хозяин недостаточно трезв, чтобы четко разграничить день и ночь, вежливым поскуливанием, подталкиванием и мягкой лапой с коготками указывали гостье на дверь. Зная об этом, некоторые частые посетительницы к утру припасали Маняшке и Игрушке специальные лакомства. Но те были непреклонны и сторожко охраняли границы. Они деликатно принимали подачки, дескать, тебе зачтется, но все равно в два мокрых носа и восемь лап выпроваживали гостью.

Не торопили они только Ядвигу. При свете дня ее хотелось видеть еще больше, чем ночью. Тут пришло время удивляться Василию и его верным стражам. Когда он как-то утром как бы между прочим попытался задержать эту гордую полячку, она резко с оттенком брезгливости и безразличия отстранилась и сказала: «Мне кажется, что между нами только постель. Меня это устраивает». Слова озадачили Василия; он почувствовал, что звучит правда, правоту которой нет желания признавать.

С этого момента начались образцовые ухаживания с полевыми цветами, приглашением в клуб и прогулками на виду у всех по единственной улице поселка. С момента начала ухаживаний постель как-то сама собой закончилась, испарилась без следа, словно ее и вовсе не было, а они только что познакомились и с головой погрузились в букетно-конфетный период. Первый поцелуй жарким летним вечером стал для Васи откровением. Он и не предполагал, что знакомая ему до каждого квадратного сантиметра Ядвига умеет так целоваться.

Желание продлить поцелуй наталкивалось на страх от ощущения растущего плена. Зависимость пугала и влекла Васю. Он не замечал того, что с самого начала был добычей, и в своем смешном охотничьем азарте напоминал щуку, разевающую пасть на крючок. Так, с раскрытой пастью он выдохнул предложение и услышал в ответ, что все надо делать как у людей – со сватами.

Вечно и поголовно пьяное население прииска все было на виду, потому подбор солидных сватов занял минут тридцать. Ими стали болезненно трезвый семейный нормировщик Пахомыч и постоянно, но умеренно хмельной и уважаемый фельдшер Савельич. С ними Василий, запасшись подарками, и отправился к родителям Ядвиги, которые жили в районном центре. Тут он для надежности убедительно соврал о бабушке-литовке, которая в младенчестве тайно крестила его в католичество, не обратил внимания на выражение глаз отца невесты «Ну, попал ты, парень!» и получил благословение.

Свадьба была настоящая – с дракой. Гуляли ее в кафе «Забытая мелодия». Оно стало основой финансового благополучия семьи. К чести хищной коварной Ядвиги, нужно сказать, что она не забыла, как собака с кошкой поддержали ее в начале охоты, не бросила их. Маняшка и Игрушка умерли в свое время в почтенном возрасте в Ялте.

Глава Ф-1-3. Сиреневый туман

ЛИСА АЛЕКСЕЯ ФИРСОВА ВЫНЫРНУЛА ИЗ ПЛАВНОЙ сонной речки Цыганки. Великая и некогда судоходная река, по которой века назад купеческие струги возили шелк и пряности, теперь сторожила вечность, лениво притихла на ее пороге. Уменьшив размеры, сохранила царственную стать.

У поселка Воскресенское два берега связывал узкий пешеходный мостик со щелястым деревянным настилом на ржавых железных трубах. Он так умело прятался в камышах, что редкие одинокие пешеходы, казалось, плывут на плотах. Один из них – невысокий крепкий парень с широким открытым лицом, чуть выпяченной вперед нижней губой и выражением постоянного вопроса в глазах застыл в центре, над самой ленивой стремниной.

Он был похож одновременно на безобидного милого и мечтательного деревенского дурачка-пастушка с расквашенными в идиотской слюнявой улыбке губами и жесткого расчетливого финансиста с бульдожьей хваткой стальных челюстей.

Обычно эти выражения мирно соседствовали, разделяя лицо на равные доли по вертикали или горизонтали. Но подчас они захватывали всю плоскость лица и начинали переменчиво мерцать. Тогда Лёша напоминал сошедший с ума семафор, к которому не решится приблизиться ни один здравомыслящий машинист.

Причудливое и непостоянное соединение лилейной карамельной мягкости и легированной стали наряжало себя подчеркнуто неряшливо и в то же время стерильно чисто. Так что свежесть его всегда мятых рубашек, футболок, свитшотов и штанов ощущалась на расстоянии трех километров. Костюмы и пиджаки в гардероб не допускались, приравнивались к смирительным рубашкам и наручникам. Они тут же нарушили бы хрупкий баланс.

Алексей Фирсов рассеянно глядел на изумрудную, с переливами перламутра ласковую воду и ощущал, как ее неслышный поток вплетается во вселенскую тишину. Он возвращался с ежедневного пленэра. Ухо исполинским молотом долбила тупая боль – отголосок недавней болезни и операции – тяжелых испытаний для всего тела.

Между тягучими лентами водорослей в обрамлении камышей появилась острая лисья морда. Она поднялась над водой, встряхнулась, поворотом носа заставила засиять как бриллиант каждую капельку влаги в шерсти и заговорила с задором видавшей виды деревенской девахи:

– Возьми меня к себе жить, Лёшенька. Я буду тебе полотна грунтовать качественно и быстро. Оглянуться не успеешь.

– Да, зачем мне оглядываться, сам я грунтую, – рассеянно ответил Алексей, которого ничуть не удивило, что посторонняя лиса по-свойски заговаривает с ним.

– А ты все равно возьми. Я буду полы мыть и пищу готовить. – Лиса поставила передние лапки на край моста рядом с огромными бесформенными рыжими ботинками Алексея.

– Да, сам я мою, – резонно возразил Алексей, – а готовит бабушка, ну, иногда мама. Она работает много. Горничной в санатории Совета министров. А бабушка на пенсии.

– А ты все равно возьми. Я буду тебе вслух Шри Ауробинду читать. Или «Листы сада М». Или Блаватскую Елену. Представь, как хорошо: ты работаешь, а я тебе читаю. Духовность прямо в полотна транслируется. – Лиса легко прыгнула на мостик и с такой доверительной надеждой посмотрела на Алексея, что он вскинул на плечо этюдник и кивком позвал ее за собой.

Вечно сонная, похожая на разомлевшую от жары почтенного возраста барыню речка Цыганка отмечала не только границу эпох, но и Воскресенского. Чуть поодаль от ее берега стояли два пятиэтажных дома. Во втором от камышового мостика, в крайнем подъезде, на первом этаже жил Алексей Фирсов. С мамой и бабушкой он занимал крохотную двухкомнатную квартирку. В такой теперь и рабочий запас его красок не поместится. Со времени его поступления в строительное училище меньшую комнату выделили ему.