Любовь хранит нас

— Не могу терпеть, Климова. Больше не могу. Твое появление в жизни Алексея, как луч надежды для меня. Понимаешь?

Отрицательно качаю головой. Нет, такое почему-то не укладывается в голове. Еще ведь три года назад мы не знали друг о друге ничего, а сегодня мило примеряем будущее свадебное платье, шушукаемся, обсуждаем праздничный банкет и утверждаем компактный список гостей, даже делимся весьма интимными тайнами.

— Двадцатого апреля я стану матерью в третий раз, Оля. В третий… У меня будет прекрасная дочь.

Господи, она действительно больна?

— Антонина Николаевна, извините, но Вы мне…

— Не мать. Я знаю, Оля. Знаю и не настаиваю на этом имени. Для тебя я… Тоня. Давай оставим отчество в покое. Могу тебя об этом попросить? Нормально? Просто Тоня. Я, девочка, не хочу быть злобной свекровью, издевающейся над новоиспеченной невесткой. Пойми меня.

— Я понимаю, — несмело добавляю, — Тоня.

Она с улыбкой шепчет:

— Спасибо, детка. Я уже люблю тебя.

Протягивает руку к моему лицу и очень нежно гладит щеку.

— Не обижаешься?

— За что?

— За неприятный разговор.

— Если Вам он был полезен, если это нужно, если…

— Ты — хорошая девчонка. Добрая, но, — она, похоже, подбирает подходящее мне описание, — очень гордая и непреклонная. Оль, ты так подходишь ему…

Угу…

Вечная неразрешимая проблема — «свекровь-невестка». Надеюсь, что меня минет чаша сия и мы поладим с мамой Алексея. По крайней мере, нас точно сплотит страстная любовь к книгам. Алешка все время повторяет, какая в родительском доме огромнейшая библиотека — словно покупает меня за конвертируемую библиовалюту. Гад!

Упираюсь спиной в стенки кабины лифта, задумчиво разглядываю пол, слежу за мельтешащими огоньками, отсчитывающими пройденный этаж… Четвертый, пятый, шестой. Седьмой! Пора на выход!

Вальяжно выплываю в коридор и в поисках ключей рыскаю в своей огромной сумке. Задумчиво вставляю подходящий, прокручиваю, мягко отворяю дверь и спокойно перешагиваю порог. Не включая свет, снимаю верхнюю одежду, присаживаюсь на банкетку, стягиваю обувь и замечаю, что-то похожее по очертаниям на сгусток крови на полу.

Это что вообще такое? Господи! Алеша!

Хлопаю выключателем — света нет! Пробки? Лампочка? Маньяк в квартире?

— Алексей, Алеша, ты где? — шепчу и тут же руками плотно зажимаю рот. Стараюсь не дышать, не издавать ни звука.

Крест-накрест — ни слова, звуковой нейтралитет.

Еще пятно! Вон еще, еще, еще… Что произошло? Ему плохо? Открылось кровотечение? Но он ведь только три часа назад хвастался и заверял, что со здоровьем стопроцентный «зеленый свет». По-моему, след ведет на кухню?

Всхлипываю, не раскрывая рта, мягко по нему иду. Какой-то странный аромат, как будто розой пахнет, что это новый одорант в природный газ? Что в этой чертовой квартире происходит? Не пойму.

— Лешка, где ты? Лешенька? — на одно мгновение опускаю руки, оглядываюсь назад, а потом вдруг натыкаюсь на что-то мягкое, но твердое, упругое и гибкое…

Господи, что-то большое и живое! «Оно» как будто дышит, дышит, дышит… Сволочь! «Оно» тупо ржет!

— Привет, малыш!

Урод!

Не глядя, со всей силы заряжаю раскрытой ладонью, но обозначенный объект суровой ненависти сильнее, хитрее и манёвреннее — Смирнов идет на перехват:

— Ты чего, малыш? — удерживает мою дергающуюся руку. — Оль, что с тобой?

— Ты напугал меня, Смирнов. Я разозлилась на тебя. Что тут, черт возьми, происходит?

— Да все нормально, одалиска. Решил просто порадовать тебя, а ты, по всей видимости, не в радостном настроении. Да?

— Порадовать? Кровью? Ты в своем уме?

— То есть?

— Где свет? Почему темно? Я не вижу ничего, и в частности, тебя. Что это такое на полу? Какие-то алые пятна. Леша, у тебя открылась рана?

Он прыскает со смеха, а отсмеявшись, шепчет в мое ухо:

— Ты — романтичная натура, душа моя?

— Нет, — ору, надеюсь, что в его лицо мои слова летят. — Нет, я очень приземленная, странная земная баба. Понимаешь? Что ты делаешь? Зачем?

— Тшш, — он тянет меня за руку, проводит вглубь, на кухню.

— Смирнов, черт возьми, да включи же свет.

— Потерпи, малыш.

Если вытерплю, исполосую рожу. Ей-богу! Я ведь до свадьбы седые волосы с ним приобрету.

— Что это такое?

— Предложение. Руки и сердца. Блин! Я целый день всемирный разум шерстил.

— Леш…

— Как положено, детка! Как положено для моего любимого человечка! Торжественный ужин, цветы, — указывает рукой на пол, усыпанный бордовыми лепестками роз, которые я преждевременно приняла за пятна крови, — свечи, кольца…

— Зачем?

— Оль, я так хочу! Что не ясно? — отходит от меня и разводит руки в стороны. — Не нравится? Считаешь это лишним? Убрать? Неинтересно? Передумала? Дай хоть какой-то знак…

— Скажи мне лучше, как ты себя чувствуешь? — подхожу к нему и трогаю прооперированное плечо, затем спускаю руки на мужскую талию и ощущаю, как сильно он напряжен. — Прости, ты очень напугал меня.

— Этого не хотел. Цель была иная. Я подумал, что ты девчонка, значит, должна от такого балдеть и трепетать. Не романтично, да? Похоже, на восстание роботов, машин, атаку клонов? Пятница, тринадцатое? День всех святых? Молчание ягнят? Я…

— Очень красиво, Алексей. Правда-правда, — поднимаюсь на носочки и наощупь пальцами прикасаюсь к его теплым и шершавым губам, — но с того дня ничего не изменилось, Лешка. Ответ «да», дата та же, платье, цветы, глаза в глаза. Включи свет, Смирнов.

— Нет, не дождешься.

Он утыкается лицом в мое плечо и трогает губами мочку уха.

— Пока не скажешь «да» как минимум раз пять, освещения не дождешься. Иди-ка сюда.

Смирнов напирает своим телом и утыкает мой зад в кухонный стол.

— Ай.

Усаживает на столешницу и сильно раскрывает бедра, мое шаткое и беспомощное положение фиксирует собой:

— Как все прошло? Поход по магазинам со щитом, не на щите, надеюсь? — проводит носом по моей скуле, больно жалит щеку и быстро прикусывает нижнюю губу. — Говори!