Любовь хранит нас
Шрифт:
— Все хорошо, — прикрываю глаза и откидываю голову назад. Предлагаю для поцелуев шею, ключицы, грудь и руки.
— Соскучилась?
— Леш…
— А? — останавливается на одно мгновение и отходит.
— Ты куда?
— Свет пойду включу.
— Не надо.
Вижу, как он похотливо скалится.
— Во вкус вошла? Теперь не надо? Противоречивая одалиска!
— Заканчивай пошлить, Смирнов.
— Я только начал, Несмеяна! Раздевайся быстро. Все сама! По прейскуранту только секс, непосредственный половой акт, сопровождение, прелюдия, хухры-мухры сегодня в стоимость
— Обойдешься.
— Хм-м-м? Демарш? Долбаная забастовка?
— Именно. У тебя желание, — провожу рукой по сильно выступающей нижней части его тела, — м-м-м, еще какое, уверенное, стойкой, твердое, большое, а я — «раздевайся быстро», да «ноги раздвигай». Ага! Сейчас, Смирнов! Я так и разбежалась…
Господи! Треск ткани и сильное движение воздуха — меня качнуло, подбросило и посадило на то же место, в тот же самый «зрительный ряд».
— Ты что вытворяешь?
— Любимая кофточка, малыш? Ушла в небытие. Тю-тю, бай-бай, Олюня. Велела кланяться и даже ручкой не сказала кнопочке «прощай-прощай».
— Смирнов…
Он хватает меня за брюки, легко, не напрягаясь, поднимает, ставит на ноги и мгновенно из тоненьких петлиц вытягивает узкий поясок.
— Леша, перестань, — брыкаюсь и отталкиваюсь от него руками.
— Всегда хотел попробовать. Подоминировать над слабой женщиной, — произносит со смешком и накручивает тонкий пояс на мои запястья. — Побыть хозяином над маленькой рабыней, поставить деву на колени, потом заставить сладенькую о пощаде умолять.
— Ты приболел, Смирнов?
— Поздно ставить неизлечимые диагнозы, малышка. Теперь только на доверии, — на мгновение отрывается от связывания и вскидывает на меня свой взгляд. — Оно ведь здесь? Рядом? Ты мне веришь? Нет недосказанности? Все секреты раскрыты, полное взаимопонимание, новый чистый лист?
— Наверное, я…
Прищуриваюсь и пытаюсь осознать, что он будет дальше делать.
— «Да» или «нет». Дилемма! Выбор не большой! «Нет» — кино закончилось, а нам пора на выход. «Да» — мы продолжаем на этой кухне наш сексуальный разговор…
Хочу попробовать с Алешкой. С чистого листа, в тот самый новый и любимый омут с головой. Я ведь верю этому мужчине! Чего тогда молчу, как будто в рот воды набрала?
— Да, да. Алеша… Я хочу.
— Ну, солнышко, не обессудь.
Господи! Я вижу… Космос? Центр всей Вселенной? Что это вообще такое?
Он очень мощно двигается. Глубоко, сильно, плотно, остро, крепко, тесно… Сочно! Ярко! Красочно! И горячо!
Раскинув руки по сторонам и уперевшись ладонями в подвесные кухонные шкафчики, не прикасаясь к моему телу, Смирнов таранит серией непрекращающихся внутренних толчков. Я обнимаю его завязанными руками за шею и еще плотнее притягиваю к себе:
— Люблю, Алеша… Еще, немного быстрее… — за каждым пронзающим мое нутро ударом жалко лепечу.
Во время нашей близости Смирнов всегда молчит — такой себе немногословный парень, хотя по жизни громкий баламут. А сейчас, как будто и вовсе нечего сказать… Господи! Какой серьезный взгляд, словно душу клещами из рабыни вынимает! А дергающаяся верхняя губа — тот самый бешеный оскал. Он…
— Моя! Ты —
моя, сука, сексуальная… Рабыня! — вымученно стонет. — Тугая… Оль, ты такая тесная, словно девочка. Больше не могу. Ка-а-а-йф!— Я не рабыня… Не рабыня. Не рабыня, не твоя, — верещу сиреной.
Сама не знаю, во что я там вонзаюсь острыми зубами, но он тут же замедляется, пытается отстранится и выйти из меня… Все? Мы уже закончили? По-моему, я скулю, хнычу, корчу недовольное лицо и инерциально тазом следую за ним.
— Леш, извини, я…
— Моя! Я сказал… — шипит и резко останавливается. — Моя! Еще раз повторить. Глухая?
— Но не рабыня, — кривлю лицо, двигаюсь, двигаюсь, двигаюсь, пытаюсь на член залезть и насадиться всем нутром. — Я… Твоя жена.
Ухмыляется и проталкивается поглубже — продолжает то, что сам же и прервал.
— Так? Нравится?
Нет слов, только:
— М-м-м. О-о-очень.
Официальное предложение? Серьезно? Это вот оно? На рабочем кухонном столе, со спущенными штанами, с уничтожающим безумным взглядом, с прикусыванием шеи и с плотным связыванием женских рук, в сопровождении рычащих звуков, звонких шлепков и с мужским сиплым возгласом:
— Люблю…
Боже мой! Я сокращаюсь и сжимаю, а Лешка изливается. Дрожит, кусается и кулаками по деревянным дверцам бьет.
— Ты… Кто ты, блядь, такая? Это… Ты изнасиловала меня? Что там у тебя? Долбаная бездна…
— Леша, — притягиваюсь как можно ближе, еще, еще, еще. — Иди ко мне.
Подтягиваю выше свои ноги и перекрещиваю их на мужской спине. Ложусь на стол и утягиваю за собой поймавшего приход Смирнова. Он все еще неспешно двигается, стонет и сипит:
— Ты, стерва… Что ж ты делаешь? Блядь! Это вообще не по закону.
— Любишь, Лешка?
— Оль, я не вышел… Ты… — он смотрит вниз, пытается вывернуться и исправить положение.
— Скажи, пожалуйста, — пришпориваю ногами поясницу, за что незамедлительно получаю еще один увесистый толчок. — М-м-м.
— Не могу. Что там… Ты так сжимаешь…
— Хорошо?
— Просто охренеть.
Смирнов наконец-то обмякает и укладывается сверху:
— Люблю тебя.
Зашибись, Алешка! Приплыли! Друг друга захомутали, сплелись телами, поцеловались сердцем, а душами сейчас о чем-то сокровенном пошептались.
— Не задавлю, Смирнова? Ты там жива, принцесса Несмеяна?
— Еще раз скажешь какую-нибудь кличку, — злобно смеюсь, — я вырву твой огромный стержень и скажу, что так и было…
— М-м-м, — хохочет в мою шею. — Вырву стержень! Скажу, что так и было. Ой, боюсь, боюсь, боюсь…
Глава 26
«Любимый цвет?».
Нажимаю «отправить» и жду ее ответ. Вопросы постепенно усложняются, и Ольга предсказуемо зависает на обратной связи. Зажав в зубах тлеющую сигарету, сижу на капоте своей малышки и кружу руками по гладкой черной новой масти моего железного коня. Ништяк, детка! Ты неотразима! Тебе идет, красотка! Ну-ну! Прости меня! Не хотел, неосторожно и очень глупо вышло! Чертов мокрый снег, штормовой ветер и гололед — жуткая погода и дикое желание встретить свою любовь.