Мародеры на дорогах истории

В перечне митрополий начала X века Алании еще нет. Позднее она займет место после Росии. Это соответствует факту крещения аланов в 932 году. И хотя митрополию хазарам вскоре удалось упразднить, христианство у алан, как было сказано, сохранялось, а после разгрома Каганата была восстановлена и митрополия (имеется упоминание митрополита аланского в конце X века).

Аланы, готы и русы (руги) взаимодействовали в течение многих веков (и в Подунавье, и в Причерноморье), возвышались то одни, то другие. Очевидно, в какой-то момент в представлении восточных авторов русы заслонили алан. К тому же названия аланских племен аорсов, роксолан усугубляли путаницу у авторов, далеко отстоящих и территориально, и во времени. Византийцы же их различали достаточно четко, поскольку выступали там в роли миссионеров.

Кожинов, вслед за М.В. Левченко, видит доказательство существования лишь Поднепровской Руси (в отличие от Левченко считая ее норманской) в известном послании патриарха Фотия (до 867 г), где росы, напавшие на Византию в 860 году, представлены народом, явившимся откуда-то издалека, отделенного от Византии странами, реками и "лишенными пристанищ морями". Но у Фотия нет указаний на то, когда из-за морей росы пришли, равно как и на то, что они вернулись после похода на исходные места. Кстати, русский князь Бравлин, упоминаемый в Житии Стефана Сурожского в связи с событиями в Крыму в конце VIII века, может быть, именно тогда и появился на берегах "Русского" моря. Дело в том, что его имя явно созвучно названию города Бравалла, близ которого в 786 году фризы были разбиты датчанами, после чего многие из них переселились на восток, рассеявшись по славянским городам и землям южного берега Балтики и обозначив себя в древнейшем слое Ладоги. Фотий мог иметь в виду и переселения II–III веков, когда выходцы с побережья Балтики и Северного моря обрушивались на малоазиатское побережье, переплывая на своих судах море и возвращаясь назад к Кимерийскому Боспору.

Доказательства же тождества причерноморских и поднепровских русов строятся обычно на других источниках, главным из которых является Лев Диакон — современник Святослава, давший обстоятельное описание и похода Святослава на Дунай, и облика русов, и их места обитания. Для него (и не только для него) русы — это тавры или тавроскифы. Он считает это имя подлинным, а название "росы" простонародным (Лиутпранд производит его от внешнего вида росов — "красные", что, кстати, этимологически вполне оправдано: различия в написании этнонима "русь" в разных языках, как правило, связаны с разным написанием и произнесением индоевропейского "красный, рыжий"). Собственно тавров, некогда живших в Крыму, и русов Святослава Лев Диакон не различает.

В отрицании норманской теории Кожинов видит "одно из ярких выражений своего рода комплекса национальной неполноценности, присущего, увы, достаточно большому количеству русских людей ("НС", № 9, с. 154). Но, принимая ее, так сказать, безоглядно, он сам постоянно сталкивается с фактами с точки зрения норманизма необъяснимыми. Много страниц, например уделено у него еще одному евразийскому государству, якобы повлиявшему на Русь: Хорезму. Автор полагает, что евреи из Хорезма занесли в Хазарию иудаизм, а затем, когда власть иудеев в Каганате рухнула, многие из них попали на Русь, принеся туда "очень высокую культуру", в результате чего их воздействие оказалось более значительным, чем норманское. "Характерно, пишет автор, — что Русь, в частности, не восприняла скандинавских богов, а как раз напротив — варяги стали поклоняться восточнославянским божествам, в том числе и "пришедшим" из Хорезма" ("НС", № 11, с. 172). Речь идет о божествах Хоре и Симаргл. Можно было бы добавить сюда также Сварога и Стрибога. Только надо иметь в виду, что "иранское" не обязательно хорезмское: гораздо ближе к Руси аланы и некоторые другие ираноязычные племена, некогда заселявшие степные просторы Причерноморья и Северного Кавказа. К тому же надо учитывать, что божества эти известны и в Индии (об этом писала Н. Гусева), и восходят скорее не к иранскому, а к индо-арийскому (мощный топонимический пласт его в Причерноморье выявил О.Н. Трубачев). Непонятно и то, каким образом хорезмийские евреи могли принести на Русь языческие божества. Главное же заключается в том, что боги русской дружины — это Перун и Велес, а не Один или Тор — прославленные скандинавскими сагами. И пришли эти боги именно вместе с русами, причем на южном берегу Балтики даже в конце XVIII века четверг у потомков балтийских славян назывался "Перундан" — "день Перуна" (по аналогии с немецким "Доннерстаг" или французским "жоди" — "день Юпитера").

Как правило, от своих богов народы не отказываются, даже меняя верования. Тот же Перун в Новгородской земле будет жить, по крайней мере, до XVII века. И если в Киеве от него легко отказались ("Слово о полку Игореве" его даже не упоминает), то это потому, что он был привнесен сюда с севера теми русами, которые клялись им, заключая договоры с греками. И не случайно, что первые русские христиане (а они, как установлено археологами, пришли во второй четверти X века из Великой Моравии) посвящают свой соборный храм Илье-пророку, функции которого в народных представлениях буквально воспроизводили Перуна.

Славянское и русское язычество различалось, причем существенно. Эти различия сохранялись веками, доживая даже и до наших дней. Язычество вообще прочнее "книжных" религий, поскольку связано с повседневным бытом. И если ни в славянском, ни в русском язычестве нет скандинавских черт, то это потому, что ни варяги, ни русь скандинавами не были. На это в ХIX столетии указал С. Гедеонов. И одного этого аргумента достаточно, чтобы искать для русов и варягов иную, не Скандинавию родословную. Стоит напомнить также, что Рюрик со своими варягами строили Новгород, Изборск, Белоозеро (последний вообще не на славянской территории), а Петр со своими варягами Петербург, Шлиссельбург, Нотебург, Кронштадт (до 1723 года Кроншлот).

Прав С. Гедеонов и в своем главном заключении: норманское вето парализует возможность изучения русской истории. Ни социального строя, ни культуры, ни политической истории Руси не понять через призму скандинавских саг, тем более что ни варягов, ни руси они не знают до эпохи Владимира. Теперь к норманскому вето намереваются добавить хазарское. И в этой связи также, как уже можно было видеть, допускается серьезный перебор.

Совершенно очевидно, что Русь Причерноморская была неким яблоком раздора между Хазарией и Византией, и в рамках этого противостояния пользовалась большей или меньшей свободой и самостоятельностью. Достаточно очевидно и то, что именно причерноморские русы могли совершать довольно многочисленные походы на Каспий в ІХ–Х веках, причем шли они на Каспий через территорию Хазарии, либо договариваясь с хазарскими властями, либо игнорируя их, а путь обычно шел вверх по Дону и затем вниз по Волге и по морю. Хазары обычно подстерегали русов, возвращающихся из похода, подобно тому, как печенеги караулили в порогах Святослава. Все это в определенной степени характеризует и Хазарию как государство, все это заставляет остановиться и на вопросе о том, что являла собой хазарская дань.

"Дань" — понятие многомерное. Это и устойчивая — веками — выплата своеобразного государственного налога (отсюда "подданные"), и контрибуция с побежденных, и откуп от рэкетиров эпохи Великого переселения и раннего феодализма. Византии — самому могучему государству Передней Азии — приходилось платить "дань" и русским князьям, и болгарам, и едва ли не всем своим соседям. Каким-то варягам Новгород платил дань вплоть До смерти Ярослава. Б.А. Рыбаков не случайно засомневался в том, что была ли вообще хазарская дань как система или же речь идет о каких-то разовых выплатах, вроде поборов с проезжающих купцов и возвращающихся из дальних походов дружин. Далеко не ясно также, что представляла собой дань хазарам со славянских племен по летописи.

Следует иметь в виду, что летописи дают разные представления и о сути хазарской дани, и о ее размерах. Обычно цитируют текст из сказания о призвании варягов в трактовке Б.Д. Грекова, принятой Д.С. Лихачевым: "Варяги из заморья взимали дань с чуди и со славян, и с мери, и с всех кривичей, а хазары брали с полян и с северян и с вятичей, — брали по серебряной монете и по белке от дыма". Новосельцев полагает, что в тексте речь идет лишь о хазарской дани, причем и серебром, и мехами (с. 210). Но надо иметь в виду, что это текст, возникший на севере, и предполагает он как раз дань, вносимую варягам. Именно так текст и читается в Новгородской I летописи: северные племена "дань даяху варягам от мужа по белей веверице", то есть по зимней белке. Тот же размер дани и по древнейшей Лаврентьевской летописи. Ипатьевская летопись дает прочтение "по беле и веверице", что может означать по горностаю (беле) и белке. Такую дань можно признать тяжелой. Но нет уверенности в том, что летописец не разделил слова по своему разумению (в ранних текстах делений на слова не было).

Надо иметь в виду и то, что серебряные монеты имели устойчивый меховой эквивалент. "Кунами" называли на Руси западные денарии (от римского "кованый"), и "куница" получила название от монеты, а не наоборот. Арабский дирхем назывался "ногатой". Он был больше денария, и в "Русской правде" 20 ногат приравнены к 25 кунам. 50 кун составляли киевскую гривну (170 г серебра), а 50 ногат — новгородскую (204 г), равную денежной единице Волжской Болгарии. Белка приравнивалась к "резане" — разрезанной монете. "Бела" в "Русскую правду" не попала, а из упоминаний в источниках ясно лишь то, что она ценилась значительно дороже белки.

Летописи знают и разные единицы обложения: "дым", "двор", "плуг", "муж". Обычно в этом тоже просматриваются и разные эпохи, и разные традиции. "Дым" предполагает "большие дома", в которых жила "большая семья", а "малые семьи" группировались каждая около своего очага. Такие семьи известны в Ладоге и Киеве ранней поры. С "мужа", видимо, брали там где ремеслом, промыслом или торговлей занимались "ватагами". "Плуг" был единицей обложения у западных славян. По летописи таковую уплачивали вятичи и радимичи.