Мародеры на дорогах истории

Публицистическую пикантность хазарской проблеме придает, разумеется, уникальное явление: господство в течение достаточно длительного времени иудаизма на землях, где этнические евреи не составляли сколько-нибудь значительной социальной группы. Отсюда и специфический интерес, и своеобразная актуальность. Публицистическая острота так или иначе коснулась и "чистых" специалистов — М.И. Артамонова, С.А.Плетневой, А.П. Новосельцева и некоторых других (равно как и их оппонентов). Для "евразийской" же концепции мастерами-евразийцами, естественно, отбирается только "подходящий" материал. Здесь придется напомнить и о том, что именно оставлено вне поля зрения.

В научном плане хазарская проблема сводится к двум большим узлам: роль и место салтово-маяцкой культуры и характер хазарского иудаизма. За счет первого Хазария либо "раздувается" либо свертывается, за счет второго — либо "оправдывается", либо "обвиняется". Первая группа вопросов тесно связана также с русско-хазарскими отношениями, оценка которых также существенно расходится и у специалистов, и у популяризаторов.

Названные аспекты хазарской проблемы заслуживают серьезного обсуждения и в чисто научном плане из-за спорности выдвигаемых положений по существу. В публицистических же сочинениях игнорируется даже и сам факт спорности тех или иных представлений и суждений. Речь идет об "евразийских" интерпретациях Л.Н. Гумилева, опубликованных в книге и повторенных в нескольких номерах "Нашего современника" для широкого читателя, а также о догадках и размышлениях В. Кожинова об исключительном значении Хазарии в истории Руси, занявших семь (!) номеров журнала ("НС", 1992, № 6–12). Называется эта публикация "История Руси и русского слова", но смысл ее в том, чтобы, отталкиваясь от былин и догадки, что раньше в былинах вместо "татар" могли упоминать "хазар", взглянуть на историю этого государства с точки зрения "евразийского" мировоззрения.

В публикации В. Кожинова много лирических отступлений, смысл которых, похоже, не всегда ясен и ему самому, и чуть ли не каждый раздел приходится начинать словами "но вернемся к…". Но одно отступление имеет принципиальное (особенно для литературно-художественного и общественно-политического журнала) значение. Автор предупреждает читателя, что кое-что ему "следует знать", и пишет об этом аж на двух страницах ("НС", № 11, с. 164–165). Оказывается, что хазарская тема очень опасная. Капитальная книга М.И. Артамонова "История хазар" (Л., 1962) "испытала очень трудную судьбу". Автор ссылается на книгу А.П. Новосельцева, где сказано, что опубликовать такую книгу можно было только в Ленинграде, да еще в Эрмитаже, где Артамонов был директором. "И едва ли случайно, — добавляет от себя В. Кожинов, — М.И. Артамонов через год после ее выхода был освобожден от должности директора Эрмитажа и в дальнейшем стал заниматься в основном не "опасной" историей древних скифов". Подобные же трудности испытал и Л.Н. Гумилев, рукопись которого не была напечатана издательством "Молодая гвардия". "Очень чтимый и влиятельный филолог", давший "высокоположительный отзыв", отказался его напечатать в качестве предисловия или послесловия, поскольку его незадолго до этого побили в подъезде собственного дома, а за публикацию такого предисловия могли и вовсе убить.

Такие вот страсти. А кто же все-таки эти враги рода хазарского, готовые пойти на смертоубийство, лишь бы не допустить до народа высокой правды о хазарах? В. Кожинов не разъясняет. Поскольку же книга Новосельцева вышла всего двумя тысячами экземпляров, придется дать расшифровку. А.П. Новосельцев сетует, что американскому исследователю Данлопу "удалось опередить Артамонова в публикации обобщающего труда о Хазарии в значительной мере из-за той ситуации, которая сложилась в нашей исторической науке в конце 40-х — начале 50-х годов. Речь идет о пресловутой "борьбе с космополитизмом", которая была очередной кампанией в духе репрессивной политики Сталина и его ставленников" ("Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа". М., 1990, с. 54). Помимо Сталина, изучению хазарской истории, по мнению Новосельцева, мешал академик Б.А. Рыбаков. Правда, "к счастью, подобных работ было немного". После же "исторических решений XX съезда КПСС подлинно научный интерес к хазарской истории в нашей стране возобладал и был ознаменован…".

Итак, враг ясен: это предшественники общества "Память", с их оголтелым шовинизмом, национализмом и антисемитизмом.

Но кое-что все-таки нуждается в уточнении. Во-первых, М.И. Артамонов (1898–1972) не просто ученый, а и функционер, во многом определявший направления исследований. В 1938–1943 годах он был директором Института материальной культуры АН, в разгар борьбы с космополитизмом в 1948–1951 годах был проректором ЛГУ, откуда перешел, явно не с понижением, директором Эрмитажа (1951–1964). До конца дней оставался заведующим кафедрой археологии ЛГУ. Первую книгу о хазарах опубликовал еще в 1936 году, и выявилось, что для решения проблемы не хватает достаточно представительного археологического материала.

Кожинов ошибается, полагая, что скифами Артамонов вынужден был заняться, спасаясь от преследований. Скифы — его главная тема как археолога. В 1941 году он защитил по этой теме докторскую диссертацию, а основанная на ней книга "Сокровища скифских курганов" вышла лишь в 1966 году. Ученый параллельно работал над двумя большими проблемами, а археологические материалы накапливаются десятилетиями. В 1949–1951 годах Артамонов руководил экспедицией, раскапывавшей Саркел — Белую Вежу. Это была одна из крупнейших экспедиций. В 1958–1963 годах под его редакцией были опубликованы три тома "Трудов Волго-Донской археологической экспедиции" общим объемом свыше 150 печатных листов. Ну а что касается сомнений Б.А. Рыбакова в плодотворном влиянии хазарской цивилизации на Русь, то и Новосельцев их во многом разделяет. Во всяком случае, он не верит, что хазары заслоняли Русь от арабов и кочевников.

Что касается реакции академика-филолога, то удивляться надо не тому, что он отказался публиковать свой отзыв, а тому, что он его написал. Хотя он и далек по своим научным интересам от хазарской истории, он не мог не откликнуться на более чем смелый вывод, что потомки хазар — это казаки. (Открытие Хазарин. М., 1966, с. 177–180; его же. Князь Святослав Игоревич // "НС", 1991, № 7, с. 149). А подобные открытия, почитай, на каждой странице. Рецензент же отвечает еще и за точность цитаций, то есть фактов как таковых. В связи с татаро-монгольскими увлечениями об этом мне не раз приходилось говорить ("МГ", 1982, № 1; "НС", 1982, № 4; "МГ", 1991, № 9; 1992, № 3–4). Но метод изложения и хазарской "сюиты" тот же самый До источников же "евразийцы" обычно не доходят, заблудившись в литературе.

Как это выглядит на практике, можно судить хотя бы по такому примеру. Говорится о дате крещения Ольги. "Б.А. Рыбаков, — пишет Гумилев, — отвергает версию "Повести временных лет"… чем поддерживает мнение В.Н. Татищева, опиравшегося на утерянную Иоакимовскую летопись, и Г.Г. Литаврина, который, пересмотрев византийские источники, обосновал ранее отвергнутую дату — 957 г. Е.Е. Голубинский, сверх того, полагает, что Ольга приехала в Царьград уже крещеной, со своим духовником Григорием, а крестилась еще в Киеве" ("НС", 1991, № 7, с. 144–145).

Ссылка на Голубинского дается по Рыбакову, а упоминание Литаврина сопровождается ссылкой на его статью. Но автор ее явно не смотрел, как не смотрел и Татищева, а Рыбакова прочел крайне невнимательно. В результате все перепутано. Так, у Татищева значится 945 год, дату 957 обосновал не Литаврин, а Голубинский. Литаврин же вернулся к дате 946 год, предполагавшейся еще некоторыми авторами XVIII столетия. Именно эту дату поддерживает и Рыбаков. А ведь речь идет о фактах, так сказать, первого ряда.

Что касается хронологии "Повести временных лет", о запутанности которой упоминает Рыбаков, причина ее достаточно ясна: смешение разных космических эр и стилей летоисчисления в результате соединения в летописи источников разного происхождения. Выявить эти эры можно (они употреблялись не только на Руси), а сопоставление с иностранными источниками позволяет определить и дату крещения Ольги — 959 год, и дату похода Святослава на хазар — 968–969 год, и целый ряд других дат, записанных не по константинопольской, а по старой византийской эре.

И все-таки, пожалуй, Кожинов прав: рецензента-филолога удержало не чувство научной ответственности, а страх. Только вряд ли перед боевиками борцов с космополитизмом. Ведь Гумилев в последней своей степной симфонии резко разделил предков казаков, излиха наполненных всеми добродетелями, и евреев, захвативших власть в Хазарском каганате и нещадно угнетавших доверчивых ротозеев. Такой поворот мог вызвать восторг у тех самых борцов с космополитизмом, а в подъезде вместо красно-коричневых можно было встретить желто-голубых.