Мертвый мир - Живые люди

Одним зимним вечером, после того, как брат устанет от долгих скитаний и изнуряющей работы на холоде, отчего сразу же заснет, что-то промычав на вопрос ребенка, Марко будет слушать истории Кловер, которая укроет Джина, лежащего где-то на старом диване, и чмокнет мальчишку, которому теперь исполнилось восемь, в лоб, улыбаясь самой искренней улыбкой.

– Откуда этот рассказ? – зевая, укутываясь в одеяло, чувствуя, что сон все подступает, спросил ребенок, смотря на темноволосую девушку, уставившуюся куда-то в окно большого особняка, на который они набрели в конце осени, стоило первому снегу покрыть землю. Это все произошло уже после того как склады у Атланты рухнули, подвергаясь атаке.

– Ну, это школьная программа, - пожимая плечами, отрываясь от метели за окном, словно оправдалась Эйбрамсон, неловко улыбаясь. Этот особняк, служивший загородным домом для отдыха какому-то богачу, был лучшим, что удалось найти после падения старого дома. Такие вещи крепко заседают в головах людей, навсегда оставаясь с ними, заставляют сравнивать одни вещи с другими, будто решая, что лучше. Но особо выбирать теперь не приходиться: нашел место для ночлега – радуйся.

– Мне нравится, - чувствуя, что веки слипаются, а мысли улетучиваются, засыпая, прошептал ребенок, даже не пытаясь бороться с той невидимой силой, что звала его куда-то далеко, обещая показать красочные места, где не будет Упырей.

– Ох, сказал бы ты мне это раньше, я бы точно посмеялась. Мне не нравилось читать, - честно признаваясь, вспоминая, как искала способа списать, улизнуть от теста по очередному произведению классика, горько усмехнулась Кловер, понимая, что ее слова остались неуслышанными. Марко уже провалился в сон, уподобляясь старшему брату, сопящему где-то на диване.

***

В тот раз, когда осознание всего произошедшего пришло, когда боль стала невыносимой, Дарлин была готова поддаться мимолетному желанию. Оно было схоже с неожиданным порывом сильного ветра, который тут же исчезал, но после его ухода что-то обязательно менялось, ничего не оставалось прежним. Если бы в тот раз, в темном лесу, наедине с собой, в руках Дарлин оказался пистолет, она бы поддалась этому влечению, она бы выстрелила.

Но пистолета у нее не было. Был лишь нож. Но, честно признаться, она была готова и его воткнуть себе в голову, даже несмотря на то, какая бы это была боль. Но физическая боль не идет в сравнение с тем, что бушевало внутри Джоунс. Ее вселенское кладбище перестраивалось, расширялось, заполняя все сознание. Дарлин становилась человеком, обреченным нести в себе только еще больше боли и воспоминания об остальных. Мы все были такими.

Она правда хотела умереть, правда думала, что так будет проще, правда забыла о данном своему безумию обещании. Единственным выходом для нее было самопожертвование, она нашла в нем спасение. Если бы не Нейл, которого она нашла раненным в том же лесу, такого же одинокого и истерзанного, Джоунс бы проткнула голову лезвием. Она бы это сделала, но мужчина, который нуждался в ее помощи, именно в ее, потому что рядом не были ни одной души, стал причиной жизни. Они спасли друг друга в ту ночь. Их теперь связывало это.

Потом, держа в руках пистолет Нейла, отправляясь за помощью, Дарлин поняла, что жалела, если бы нажала на курок. Хотя мертвые не могут жалеть. Она была даже рада, что не поддалась этому чувству, желанию стать единой со смерть, не впала в то состояние, когда мозг отключается, а чувства диктуют правила.

Мы сжигали трупы друзей, знакомых. Это была груда тел, состоящая и из наших душ. Вместе с костями, кожей, лохмотьями сгорали и наши сознания, какая-то их часть.

Я стояла дальше от этого пламени, что пугало своей силой. Я словно пряталась от мертвых взглядов, когда ко мне подошла Дарлин. Я смотрела на нее долго, она не отрывала взгляда. А после, борясь с собственными чувствами, опустилась рядом со мной на разрушенные части супермаркета.

Я вновь вспомнила о том дне, когда видела Джоунс среди брошенных вещей. Тогда я назвала е королевой ненужных предметов, сейчас она стала королевой призрака любви. Она была одержима болью, одержима слезами и единственной фразой: «Джеймс тоже любил тебя».

– Он боялся огня, ненавидел его. В прошлом его дом сгорел вместе с отцом. Он остался с матерью, каждый день встречая поезда и несчастных людей, в которых пытался найти хоть какое-то утешение. Он не любил пламени, и он не должен в нем же исчезнуть.

На слова Дарлин я лишь кивнула. Я забыла и о том, что Джеймс остерегался меня из-за одного лишь цвета волос, и о том, что он погиб. Мне казалось, что вот-вот кто-то выйдет из-за разрушенного угла супермаркета, что кто-нибудь скажет, что это постановка, что все – иллюзия. Но ничего подобного не происходило: трупы лежали на земле, сгорали в огне, слезы скатывались по щекам, души страдали где-то внутри, желая покинуть смертное тело.

– Роб, -я не смела обратиться к Крайтону, что стоял совсем близко, обремененный своими мыслями, к Биллу, которого тревожил ужасный и дикий враг, только к скале. –Мы можем забрать Джеймса? –мужчина хотел было что-то ответить, но заметил в стороне Дарлин, что просила одним лишь печальным взглядом. – Его отец погиб в огне, эта ненависть преследовала его повсюду. Пожалуйста.

Джеймс будет похоронен в земле, уйдет туда, откуда все мы вышли. Позади виднелся иссякающий столб дыма, а впереди - дорога назад, в единственный уцелевший дом. Все думают о разном, но в этот момент, голова каждого была занята лишь людьми, нет, монстрами, что сделали все это. Ими двигала лишь жажда крови, смерти, жесткость и скука. Они не взяли ничего – все спалили.

И мне стало так страшно, как никогда в жизни. Это было не одно из мои «страшно», которые способны описать люди. Это «страшно» я описать не в силах. Словно дрожь, подобно хищнику, подкрадывается прямо к сердцу. Словно что-то липкое, животное, одноглазое и мерзкое пробирается к душе. Словно руки этого невидимого монстра уже нависают над сердцем, собираясь сдавить его. Уродливые, кривые пальцы этого Страха уже подрагивают у самого важного органа, что перестает гонять кровь по организму. Словно все самые страшные и ужасные чувства смешиваются воедино. И теперь, когда я говорю «мне страшно», я действительно боюсь.

– Мне страшно, Билл.

Страх смешивался с ненавистью. Говорят, нельзя желать мести, но я скажу, что можно. Месть объединила сердца всех. Потому что такое гадство, такая дикость, жуткая, кровавая…. Нет, я не верю, что это были люди. Скорее, дикари. Дети, старики – всё сгорело. Всё…

– Я знаю, Блэр, я знаю. Кем бы они ни были, им пиздец. Это я могу обещать.

***

Кровь. Что это? Что-то красное и жидкое, что течет внутри каждого человека: ребенка, взрослого, дедушки или бабушки. Даже в собаке или кошке есть эта кровь. Мама всегда говорила, что если не промыть рану на коленке, разодранной об асфальт, то будет заражение этой же крови. Сейчас происходит то же самое, кровь заражается болезнью, если Упырь кусает тебя?

Мама говорила, что кровь – это то, без чего мы не сможем жить, без чего клетки в организме( это мы сами) погибнут. Мама, да и старший брат всегда говорили, что без крови мы умрем. Они сильно удивлялись таким моим вопросам, но мне было интересно: что это красное сочится из ранки. Но они всегда уверенно отвечали на мои расспросы: без крови невозможно жить.

Но они ошибались, Джин и мама ошибались, потому что то, без чего нельзя жить – друг без друга. Я видел эту красную кровь, без которой организм погибает, когда мама кричала, умоляя оставить ее в покое. Видел кровь, когда брат протыкал голову мертвеца – брызги летели во все стороны. Видел красные капли и струйки, когда Тэд ударил, ломая нос, плохого парня, очень плохого. Тот человек хотел, чтобы кровь пошла у Тэда, поэтому я не виню Крайтона – он не хотел чувствовать боль.

Но все-таки мама и Джин ошибались, веря в то, что жить без крови нельзя. Нельзя жить без жизни, без воздуха, воды и еды. Если ты не ешь и не пьешь, то умираешь. Если не дышишь, то задыхаешься. Если теряешь жизнь, то… А можно потерять жизнь и понять это?

Что идет за смертью? То есть, что там, в той темноте? Я думаю, когда люди умирают, они видят только черноту, потому что закрывают глаза, будто засыпают. Когда умерла бабушка, мама сказала, что она заснула, но я отчаянно не понимал, почему бабушку кладут в деревянную коробку, после закрывая крышкой, будто она была вампиром. Не понимал и того, почему все плачут, а кроватку бабушки, без окошек и дверей, опускают в глубокую яму. Я начал кричать, когда яму стали засыпать землей, плакать из-за того, что бабушке не дают проснуться, но меня не слушали и продолжали утирать слезы белыми платками.