Место третьего

— Позволь мне объяснить, Хидео-сан…

— Не хочу слушать! Хочу убить!

— И я дам тебе такую возможность.

— Чего? — Акаме демонстративно подносит ладонь к уху.

— Хидео-сан, — продолжаю я, не реагируя на кривляния Нисея, — до этого момента я даже не был уверен, что мой природный Боец и тот, кто забрал твоего, — один и тот же человек. Но ты сам всё подтвердил.

— Я же говорил, что узнаю его из тысячи!

— Я помню. Пока я не решил, что буду делать с Акаме. Я даже не знаю, насколько он силён. Поэтому хочу предложить вам сразиться: вы вдвоём, Акаме — в авторежиме.

— Что?! — возглас раздаётся сразу с двух сторон.

— Всё очень просто, Хидео-сан. Если вы победите, значит, этот Боец слаб и мне не подходит. В этом случае я разрешаю сделать с ним всё, что вам угодно, даже убить. Но если победит он, будем считать, что вы в расчёте. Его победа докажет, что он меня достоин. И тогда мы будем сотрудничать все вместе, и ты больше не станешь предъявлять ему претензий насчёт Маико. В конце концов, он всего лишь Боец, выполнявший приказ своего сенсея. Что скажешь, Хидео-сан?

— В одиночку против нас? — настроение у Хидео сразу меняется. Расслабившись, он засовывает руки в карманы и вид принимает абсолютно безмятежный. — У этого гада нет ни единого шанса.

— Значит, ты согласен?

— Если ты, Сэй-сан, готов пожертвовать своим Бойцом ради моей мести, то у меня нет ни одной причины отказываться.

— Но запомни, Хидео-сан, если он победит, тебе придётся заключить с ним мир.

— Этого не случится. Юрио, готовься. Бьёмся по стандартной схеме. В нашей сейчас нет нужды.

— Юрио-сама готов.

— Эй, а ты согласен? — поворачиваюсь я к Акаме. — Если проиграешь — погибнешь.

— А я могу отказаться? — наигранно удивляется он.

— Пока мы не соединили Имена, можешь. Пока что ты мне не принадлежишь — ты просто носишь моё Имя. Если хочешь, можешь уйти прямо сейчас и навсегда обо мне забыть.

Акаме скользит по мне задумчивым оценивающим взглядом.

— Могу просто уйти?

— Да.

— Забыть о тебе, несмотря на Имя?

— Да.

— Навсегда?

— Да.

Акаме несколько раз кивает, как будто и правда согласен. Потом кривит губы в жуткой ухмылке, резко оборачивается к Bloodless и щёлкает пальцами.

— Загрузка Системы! Авторежим! Присоединение Beloved. Вызываю Bloodless!

Я даже не успел напомнить, чтобы не забыл про меня — он сам меня подключил. Ведь пока Имя не активировано, я не попаду в Систему с Нисеем без его приглашения.

— Принимаем. Запуск, — Юрио становится перед Хидео.

Система не разворачивается и не наплывает рваными чёрными краями, как я привык видеть, входя с Соби. Она просто появляется, как по щелчку выключателя. Раз! — мы стоим на берегу реки посреди бела дня, два! — мы уже в Системе. Самое интересное — я совершенно не ощутил перехода. Ни колебаний воздуха, ни электрических импульсов, ни тяжести, ни лёгкости. Вообще ничего. Как будто Система, запущенная Акаме, самый естественный и родной кусок двоичного кода, в который я когда-либо попадал.

Акаме между тем не собирается дожидаться, пока атакуют Bloodless. Ссутулившись и растопырив пальцы, как огромный чёрный паук, он злобно бормочет:

— Пророщенное семя. Ускорение в миллион раз. Изоляция.

В земле, под ногами у Bloodless, начинает что-то шевелиться, как будто и впрямь наружу рвётся проклюнувшееся зерно. Вдруг из почвы выстреливают огромные побеги странного чёрно-серого растения и мечутся из стороны в сторону, лупя Хидео по спине и лицу. Хидео отскакивает назад, но натыкается на невидимую преграду и чуть не падает. Акаме скалит зубы, я приглядываюсь и замечаю, что вокруг Bloodless развернулась прозрачная сфера, заперев внутри и их, и дикое растение.

— Детские фокусы, — презрительно фыркает Юрио, даже не взглянув на закрывающегося руками Хидео. — Лезвие. Под корень. Долой.

Побеги рушатся на землю с чавкающим звуком и затихают. Сфера рассеивается. Акаме нервно переступает с ноги на ногу.

— Юрио-сама покажет тебе, чему ты недоучился у великого Киноситы-сенсея, — он принимается водить рукой туда-сюда, словно гладит воздух. — Юрио-сама напомнит тебе о твоих самых страшных кошмарах. Ты вспомнишь боль, одиночество, печаль…

Возле Акаме появляется полупрозрачный диск из дымки. В центре его, как на экране, мелькают какие-то картинки. Сначала еле различимые, но затем всё ярче и контрастнее.

Я вижу лицо черноволосой женщины. Она тепло улыбается, протягивает руку. А в следующую секунду уже кричит, заливаясь слезами, её лицо искажено гримасой боли и отчаяния. Акаме хмурится, глядя на неё, но ничего не предпринимает.

Картинка сменяется. Теперь маленький Ушастый мальчик сидит на корточках в углу класса, закрыв голову руками, а в него летят книги, карандаши и огрызки яблок. Стоящие в плотном кольце дети смеются.

— Ты видишь боль, — шепчет Юрио. — Ты плывёшь в боли. Боль затопляет тебя. Ты знаешь её глас, её вкус и её цвет. Она захватила тебя!

На запястье Акаме смыкается стальной ограничитель. Он вскрикивает и дёргается, но ответного удара по-прежнему нет. Я начинаю разочаровываться. Он так и будет стоять до самого конца, пока не грохнется?

Перед ним появляется уже новый «экран». Сначала на нём дёргано листаются фрагменты школьной жизни — я узнаю наши коридоры, — мелькают лица, улыбки, затем кто-то бьёт кого-то кулаком в грудь. Акаме смотрит на это с таким видом, будто ему показывают не очень интересный фильм.

— Почувствуй свою тоску… — шепчет Юрио.

Картинка наконец обретает чёткость. Теперь на ней ещё одна черноволосая женщина, чем-то сильно похожая на первую, только моложе. Она лежит на красном покрывале, точно так же улыбается, протягивает руку, что-то берёт и, смеясь, вертит в руках. К горлу подступает тошнота, потому что это «что-то» — два чёрных мохнатых Ушка.

Вдруг тишину разрывает громкий, почти истерический смех. Мы с Bloodless изумлённо смотрим на Акаме, согнувшегося пополам и бьющего себя кулаком по колену.

— Точно!.. — выдавливает он в перерывах между хохотом. — А то иногда забываю, где их оставил!

Акаме выпрямляется, вытирает глаза — и тут ограничитель просто сваливается с его запястья, звякнув цепью.

— Хорошая была девушка, — мечтательно говорит он. — Жаль, больше не виделись.

— Как?.. — Юрио хлопает длинными накладными ресницами.

— Ну и что? — Акаме складывает руки на груди. — Что ещё вы мне хотите показать? Давайте, давайте. И про моё несчастное тяжёлое детство; и про шлюху, которую я попросил забрать всё лишнее, гладя меня при этом по голове, как матушка в своё время; и про маму, когда она узнала, почему утонул Никки… Нет, постойте-ка. Про Никки ещё не было.