Много снов назад

Он слишком к ней привык, чтобы задумываться, на чем на самом деле были построены их отношения. Была ли разница, любили они друг друга или нет, если им просто было хорошо вместе? Зачем было находить причины тому, что всех устраивало? После расставания это имело больше смысла.

Женщина, нанявшая адвоката, чтобы отнять у него всё, была отличительно другой. В её глазах было столько обличительно ранящего огня и необузданной жестокости, с которыми он не знал, как справиться. Дуглас полагал, что знал Николь, но такой, какой она была в те дни, ему ещё не приходилось её встречать, а потому управиться с нею он не мог. Решение сдаться было одновременно и проявлением слабости, и благородной учтивости.

Теперь же он наблюдал третью ипостась Николь, с которой прежде никогда не был знаком. Разочарованная, уставшая, опустошенная. Холодная безразличность отчасти удивляла, отчасти дарила успокоение. Николь не была счастлива, и Дуглас должен был сочувствовать этому, но ему было плевать, чего ему совсем не было жаль.

— Я говорила Карлу, что к тебе не стоит обращаться. Если бы после всего ты помог ему, я бы вовсе перестала тебя уважать, — она встряхнула пепел, постучав указательным пальцем по тонкой сигарете, сохранив за собой это привычное движение.

— Надо же, он признался, что это была твоя идея.

— Другого от него не стоило ожидать, — Николь хмыкнула, сделав очередную затяжку, чтобы затем заполнить расстояние между ними серой никотиновой дымкой. — Положение дел было отчаянным. У нас и сейчас не всё идеально. И всё же когда он умел быть послушным и рассудительным? — она посмотрела на Дугласа украдкой, прежде чем рассмеяться, будто это была шутка, которую могли понять лишь они двое. Дуглас понял, но вот смешнее от этого не было.

Смех сменился кашлем, и он выхватил между её пальцев зажатую сигарету и выбросил окурок. Между ними повисло неловкое молчание, тишину которого сокрушал лишь шум людей, которые их окружали. Они проходили мимо и не замечали двух разбитых людей, встретившихся случайно впервые после сокрушительно громкого расставания. Казалось, ещё совсем недавно они могли сидеть на том же месте, испытывая меньше неловкости друг перед другом, но времени прошло гораздо больше, чем оба успели заметить.

— Думал, ты давно потеряла ко мне уважение, — хмыкнул Дуглас, подняв глаза к её заметно округлившемуся лицу, потерявшему живой румяный цвет. Оно было бледно серым. Под глазами залегли темные круги, губы потеряли свой цвет.

Николь наклонила голову, чтобы посмотреть на него с тенью улыбки на лице. В её взгляде было что-то, что она давно уже знала, но о чем сам Дугласа не догадывался или не мог понять. Затем мотнула головой, отгоняя назойливую мысль, в таинство которой он хотел быть посвящен. Сделав глубокую затяжку, Николь отвернула голову и устремила пустой взгляд на катающихся людей. Дуглас же словил себя на мысли, что они никогда не катались на коньках вместе.

— Не уверена, любила ли я тебя когда-нибудь по-настоящему, но я всегда тебя уважала. Ошибочно предполагала, что этого будет достаточно, но, очевидно, что уважения всегда мало для строения крепких взаимоотношений. В один момент я почувствовала это особенно остро. И я разозлилась на тебя исключительно за собственную неспособность любить тебя. Так глупо, — она мотнула головой.

Дуглас не хотел признаваться, что это было ответное чувство. Он полагал, что это было очевидно, ведь именно в этом его в последнее время обвиняла Николь, спустив всех собак. Теперь её признание не имело значения. Дуглас не испытывал ни облегчения, ни радости, будто это вовсе и не его касалось. Николь была другой, поэтому слова, произнесенные этой женщиной, едва ли принадлежали той, которая унизила его, лишив всего. Исповедь незнакомки, случайной попутчицы, которую у него больше не было ни надежды, ни желания встретить. Слова были не более, чем пустотой, рассекаемой воздух.

— Теперь-то всё изменилось?

— После всего того ужаса, через который я заставила тебя пройти, это единственное, что ты хочешь у меня спросить? — Николь тепло улыбнулась, посмотрев взглядом, полным сочувствия и жалости, которых Дуглас не терпел. — Твой единственный недостаток состоит в том, что ты идеальный, Дуглас, — она провела ребром ладони по лицу, вытирая невидимые слезы. — Это всё чёртовы гормоны. Если бы не чёртов ребенок в моем животе, я бы ни за что подобного не сказала.

— Обещаю забыть об этом, — он выдавил из себя унылую улыбку. — Об остальном забыть гораздо тяжелее. Без преувеличений ты отняла мою жизнь. Я потерял всё, и шанса вернуть это у меня больше не будет. Та жизнь была всем, о чем я только мечтал, к чему стремился, чего, в конце концов, сумел достичь. А затем ты разрушила это по одному щелчку пальцев, — с каждым словом Дуглас испытывал горечь. Он никому не признавался в этом прежде, невзирая на то, что всё и так было очевидно, но теперь не мог остановиться, рассыпаясь в обвинениях в непростительную минуту слабости.

Дуглас почувствовал неприятный укол в груди, вынудивший его резко умолкнуть. Это было сожаление за тем, что было не важным. И он сам не знал, зачем продолжил говорить. Не стоило этого делать. Всё было прошлым. Всё перестало быть настоящим. Всё теперь не имело значения. И тот пепел, что засорял легкие и не давал им дышать, был вымышленным, в отличие от безразличия, что Дуглас испытывал на самом деле.

— В конце концов, всё обернулось и против меня. Мне сейчас не гораздо лучше. Карл никак не может найти работы. Я сейчас тоже не в состоянии чем-либо заниматься. Квартиру мы оставили под залог. Машина сломалась, и денег, чтобы починить её, нет. Я не люблю жаловаться, особенно потому что во всем виновата исключительно я, но пусть тебе станет проще из-за того, что карма меня жестко наказала.

— Но ты продолжаешь быть с ним не только из-за… — Дуглас указал на живот, противясь мысли о том, как сильно хотел обнаружить Николь в этом положении вот только при других обстоятельствах.

— Нет. Это чистой воды случайность, — Николь постучала пальцами по животу, нервно рассмеявшись. — Я чувствую себя с ним иначе. Не хорошо и не плохо, но иначе. Ты вряд ли сможешь понять.

Дуглас понимал, как никто другой. Может быть, даже лучше самой Николь, но выдал в ответ лишь протяжный вздох.

— Карл рассказал мне о девчонке. Не думала, что ты начнешь спать со студентками, особенно так скоропостижно.

— Больше он тебе ничего не рассказал? — вымучено спросил Дуглас, взглянув на Николь, которая ехидно улыбалась, глядя вперед себя.

— Что она обвела его вокруг пальца, как ребенка. Должна признать, он был ею восхищен, — Николь снова начала ерзать на месте, не испытывая комфорта в теле, которое теперь приходилось делить на двоих. — Я не стала рассказывать ему о договоре. Вот только ты действительно доверился рассказать обо всем ей? Ты и меня не всегда посвящал во все свои дела, — хмыкнула женщина.

— Во-первых, она не моя студентка, — что, вероятно, было тоже не к лучшему. — Во-вторых, мы всего лишь хорошие друзья. И в-третьих, я никому ничего не рассказывал и вряд ли когда-нибудь это сделаю. Это дело не должно выплыть наружу.

— Карл утверждал иное, и я даже было обрадовалась. Было бы к лучшему, если бы стал двигаться дальше, — он не заметил, как ладонь в перчатке коснулась его теплой руки. — В любом случае она, должно быть, влюблена в тебя, иначе зачем тебя так рьяно защищать?