Много снов назад

— Ты не в себе, — Киллиан поднялся с места, обхватив запястья Рози одной рукой, остановив рваные движения. — Ты под чем-то? — приблизился, чтобы лучше рассмотреть зрачки, размер которых был привычным.

— Это ты всё время под чем-то, — она стала вырываться и толкаться, испытывая неприязнь к его грубости, что помутненный рассудок едва отличал от той, которой её сковывали несколько дней назад. — Ты убил человека, как ты можешь жить с этим? — освободив руки, Рози снова принялась бить брата по груди сжатыми ладонями.

— Ты сошла с ума! Остановись! — Киллиан снова сделал попытку схватить её за руки, но Рози сделала шаг назад. — Ворвалась ко мне в комнату посреди дня, выгнала Кэрол, а теперь ещё и обвиняешь меня, — истерический смех парня заполнял комнату, отдаваясь в груди Рози злым эхо.

— Меня пытались изнасиловать, — сквозь зубы прошипела Рози, продолжая наблюдать за тем, как выражение на лице брата изменилось. — Брат той девушки, которая покончила жизнь самоубийством, решил проделать всё то же со мной. И это всё из-за тебя!

— Я не знал, — Киллиан неуверенно почесал затылок, опустив глаза пристыженно вниз. Улыбка стерлась с его лица, смех утих. — Когда это произошло? Кто он? — он сделал шаг ей навстречу. В пустых безразличных глазах теперь горели волнение и необузданная злость. Ей стало тошно от его несвоевременного беспокойства.

— Это всё неважно. Мне пришлось забрать заявление, чтобы не возобновили твоё дело. Тому парню ничего не будет, ровным счетом, как и тебе, поэтому причины злиться есть только у меня, — Рози сложила руки на груди, удерживая внутри себя всю ненависть, что копилась годами, спрятанная за маской безразличия и твердости. — Я не жду от тебя отмщения, всего лишь человеческого понимания. Хочу, чтобы ты почувствовал хотя бы долю вины за то, что сделал, потому что это ненормально. Умер человек! Ты заставил кого-то желать себе смерти!.. — Рози подалась назад и ударилась спиной о приоткрытую дверь, когда Киллиан сделал шаг ей навстречу.

— Если я того не показываю, это не значит, что я не чувствую вины, — намного спокойнее произнес парень. — Я не хотел, чтобы она умирала, но… Я не могу думать об этом всё время. Моя жизнь продолжается.

— Ты невыносим, Киллиан! Ты просто невозможен, — обнаружив краем глаза расположенную в углу бейсбольную биту с подписью Аарона Джаджа, подаренную отцом на тринадцатое день рождения парня. Рози знала, что брат дорожил этой битой, не разрешая кому либо прикасаться к ней, но теперь ей было плевать на это. — Ты жалкий, — она замахнулась битой и ударила со всей силы по столу, где лежал ноутбук парня, на котором тут же появилась вмятина. — Эгоистичный, — несколько ударов пришлось и по полкам с коллекцией виниловых пластинок. — Мерзкий, — от приставки не осталось и следа. — Глупый, — тяжело дыша, Рози замахнулась и на встроенный в стену шкаф, сломав его раздвижные дверцы. — Я ненавижу тебя!

— Что происходит? — в комнату вбежал отец, не успевший даже сбросить с плеч пальто, на котором быстро таяли снежинки, оставляя серые пятна. Гудвин немало испугался, услышав вверху шум.

Картина, развернувшаяся перед глазами, была не самая утешительная. Побледневший Киллиан стоял у двери, сложив руки перед собой, и с ужасом наблюдал за действиями сестры, которые не намеревался остановить или предотвратить. Он был безучастным в том ужасе, что создавала Рози. Увидев дочь в верхней одежде с бейсбольной битой в руках, крушащей всё вокруг, Гудвин и сам испугался, не уверенный в том, был ли смысл останавливать её от разрушения. Всё ничего, только бы этот ураган не покинул четырех стен комнаты парня и не сделал нашествие на гостиную, уготованную к предстоящему пиршеству.

— Тебя я ненавижу ещё больше за то, что позволяешь ему всё это делать, — она остановилась, чтобы перевести дыхание и посмотреть на отца. Вид девушки отражал всецело то сумасшествие, что сводило с ума изнутри. Взъерошенные волосы, красные глаза, тяжелое сдавленное дыхание. — Я ненавижу вас, — отбросив на кровать биту, Рози ладонью поправила волосы, что не улучшило ситуации.

Она иссякла, растратила все свои силы. Злость осталась в обломках, что Рози оставила по себе. Ей было жарко, млостно и не по себе. Руки безвольно опустились вниз, но голову она продолжала держать прямо, питаясь недоумением и страхом в глазах обеих мужчин. Ей стало легче, но Рози знала, что это было временно. Разрушение не поможет забыть обо всем, но в то же время выпустить пар было необходимостью, в которой девушка не могла себе отказать.

— Как ты смеешь так со мной разговаривать? — Гудвин придержал дочь за руку, когда та вознамерилась уходить. — Что на тебя нашло? — сквозь зубы процедил мужчина. — Благо тому, что тебе хватило ума не заявиться завтра — в канун Рождества, чтобы испортить всем праздник. Это было бы очень на тебя похоже.

— Перед кем ты устраиваешь сцены в этот раз? — двинув плечом, Рози сбрасила руку отца, ответив охрипшим голосом. — Здесь все свои.

— Оставь её в покое, — отозвался и Киллиан. — Пускай уходит.

— Что произошло? — Гудвин озадаченно спрашивал у детей, переводя взгляд от одного к другой. Рози же не стала дольше задерживаться. Она, не медля больше, вернулась домой.

Рози не спускалась в тот вечер к ужину. Оказавшись дома, даже не стала включать свет, двигаясь по квартире в полумраке ранней ночи. Сбросила на пол тяжелое пальто, как-нибудь разбросала влажные ботинки и двинулась в гостиную, проводя рукой по стене. Здесь её не встречали рождественские теплые огоньки, большая раскинувшая пушистые ветки ель, распространяющая вокруг приятный лесной запах, полный холода и приятных воспоминаний, или разноцветная мишура, блестящая под светом флуоресцентной лампы. И Рози не ощущала большой необходимости в празднике, но это было лишь упрямое убеждение, в которое она через силу заставляла себя верить.

Она не хотела возвращаться домой. Видеть чужие лица, рассматривающие её с поддельным интересом, чтобы затем обсудить. Даже если бы ей предложили остаться исключительно в кругу семьи это оказалось бы ещё худшим, поскольку незнакомцев оправдывала предубежденная предвзятость, неточность в их истинных помыслах, безосновательное предположение их вины, но этих людей Рози знала достаточно хорошо, чтобы ожидать от них чего-то другого.

У неё было недостаточно врожденных притворства и лести, чтобы стать одной из них. Произошла генетическая ошибка. Рози была ошибкой. Когда-то она напрасно полагала, что проблема была именно в ней, было что-то не так с тем, что Рози то и дело разочаровывала отца, не могла привлечь внимания матери, была недостаточно хороша, как брат, хваленный всеми, невзирая на их равное положение. От семьи её спасало воображение, игры которого уносили далеко от гнетущей действительности. Рози пряталась внутри своей головы, позволяя иллюзии брать над здравым смыслом вверх. Это неплохо срабатывало, но взросление было неизбежным. Даже Венди однажды пришлось бросить Неверленд.

Приятно добродушное отношение Дугласа оказалось обманчивым и пустым. Рози видела все знаки так четко и ясно, будто они были словами, напечатанными на бумаге, которые она без затруднений читала. Вот только похоже Рози не сумела разобраться со смыслом. В любом случае в этом её убедил Дуглас, разбив познавшее первую любовь сердце вдребезги.

Она не могла простить своих чувств ни себе, ни ему. И всё же невзирая на то, что осколки были разбросаны по всей душе, и Рози отчаянно пыталась найти каждый, шаря руками в непроглядной темноте, чтобы собрать себя воедино, ей всё так же ужасно не хватало его. Она хотела видеть Дугласа, слышать его мягкий голос, ощущать случайные прикосновения, делая вид, будто не замечала их. Против его воли Рози хотела расцеловать его ещё сотни тысяч раз перед глазами страха быть отверженной с каждым новым поцелуем снова и снова.

Её насквозь проняла жалость к себе. Всё было невыносимо. Каждое незначительное действие требовало неимоверных усилий. Устроенная истерика отняла все силы. Оказавшись дома, ей не хотелось заниматься прежними делами, хоть те и отвлекали от ненужных мыслей. Более не хотелось ни печь, ни читать, ни смотреть что-либо. Даже ничего не делать стало вдруг неимоверно тяжело, будто и это стоило Рози усилий.

Она оказалась в постели в половине седьмого вечера. Приняв душ и переодевшись в пижаму, Рози залезла под одеяло и отвернулась к окну, наблюдая за небом, настолько темным, что даже звезд на нем не было видно. Может, дело было в том, что они были слишком далеко, может, их закрывали верхушки деревьев, разодетые в белые одеяния.