Мои были

Нашлись в посёлке "добрые люди" Волокитины - мать и сын и подошли ко мне и с удивлением вопросили меня о том, что как это завхоз - руководитель может жить в бараке вместе с рабочими. "Что же ты тут живёшь в барачном общежитии. И ведь тут неудобно и даже нельзя работать с документацией и как это можно?! Они проживали в казённом стандартном деревянном доме и было вроде бы достаточно места в комнате, и они предложили мне переехать к ним на постой жить, хотя рабочий стол для моей работы оказалось поставить некуда, а только достаточно было для установки металлической узкой койки. Я согласился и со своей дурацкой башкой поселился у них в комнате. Койку и постельную принадлежность взял у себя на складе и установил их у окна. Но не знал действительной причины приглашения меня жить к ним. Мне думалось, что нет никакй подоплёки в этом и все действия хозяев искренни.

Утром я уходил на работу рано заниматься делами, которых было невпроворот - достаточно много, а вечером поздно возвращался и в комнате проводил только ночное время, когда надо было отдыхать. Обрабатывать документы в таких стеснённых условиях было невозможно. А в бараке было свободней, и какие-то работы с документами можно было проводить.

Хозяева получили зарплату и почему-то полученные деньги демонстративно положили открыто на подоконник окна, у которого установлена моя койка. Почему нельзя положить деньги в ящик стола или комода или в другое закрытое место, а именно рядом с моей головой? Может это провокация для того, чтобы поймать меня на недозволенном деле, проверить на" вшивость", а потом использовать меня как завхоза в своих личных корыстных целях. Удивительно, что, как и чем они думали, что я могу пойти на такую дешёвую и мелкую провокацию. Деньги они брали на нужды, не стесняясь моего присутствия поочерёдно и безалаберно по одной купюре образца 1947 года достоинством 25 рублей. Во время таких изъятий они ошиблись, и оказалось, что одной купюры недостаёт. Пошли злые и неприятные взоры и пинки по моей койке, которые явно показывали то, что вина за отсутствующую купюру ложится на меня. Я встал, чётко и громко сказал, что я не брал их денег, оделся, резко хлопнул дверью и ушёл в барак. Я продолжал работать и дальше в качестве завхоза, а разговоров о происшедшем случае никто не вёл. Хозяева очевидно думали, что я клюну на их дешёвую приманку. Сами они низкие люди и думали, что я такого же пошиба, как и они, то есть меряли на свой аршин. Они поняли свою бестактность и тихо молчали. Что они хотели со мной сделать, неведомо, но какая-то неясная гадкая цель у них была. Иначе чем объяснить то, что они пригласили пожить у них, а потом рядом с моей головой положить открыто пачку денег? Нормальные люди делать так не будут.

Пос. Перерва. Кировской области. 1958 г.

90. ЮЖНЫЙ САХАЛИН. КИРПИЧНЫЙ ЗАВОД.

Кирпичный завод зашился и не выполнял плана по производству своей продукции - кирпичей. Нам выдано задание помочь этому заводу выполнить план по производству кирпичей. Мы получили сухой паёк, посуду, сели в автомобиль приехали на место и поселились в общежитии. Утром следующего дня пришли на место работы и ознакомились с процессом производства и технологией изготовления кирпичей, начиная с заготовки глины, песка в карьерах, транспортировки их в глиномяльню, где эти материалы смешиваются с водой, перемешиваются и превращаются в однородную вязкую густую массу. Затем эта масса поступает в кирпичеделательный пресс, который через прессовую головку и мундштук выдавливает массу прямоугольного сечения, которая тонкой проволокой разрезается на сырые кирпичи. Наша задача состоит в том, чтобы взять из-под пресса сырые кирпичи погрузить их на платформу, перевезти по рельсовому пути в открытое с боков покрытое крышей сверху помещение, разгрузить их и уложить на стеллажи. Нас в группе шесть человек - впятером мы занимаемся непосредственно работой, а шестой готовит для всех нас завтраки, обеды и ужины и сытно кормит нас. На заводе работали в основном женщины. Они проинструктировали нас по охране труда и безопасности, и как нужно работать и как обращаться с этими сырыми кирпичами, с вагонеткой и как её везти. Вся работа выполнялась вручную. Темп работы задавала машина-пресс. Работа не из лёгких и шевелить руками и ногами нужно быстро, дремать и сачковать некогда. Сменная норма - нужно изготовить, перевезти и уложить на стеллажи для воздушной сушки двадцать четыре тысячи кирпичей общей массой сто тонн. Работающие здесь женщины были опытные, они приноровились к такому тяжёлому труду, они никогда не делали ненужных и лишних движений, и нам казалось, что они не уставали. А мы сначала сильно уставали, но через неделю такой работы мы привыкли и работу стали выполнять, размеренно, без рывков, без лишнего бахвальства и в результате уставать стали меньше. Дневную норму мы всегда выполняли и часто перевыполняли и довольно внушительно - на четверть выше плана. Распорядок дня наш был свободен от строгой воинской дисциплины после рабочего дня мы занимались своими делами, читали литературу, гуляли по лесу, собирали и кушали ягоды, и ложились в кровать, когда хотели. Главная наша забота заключалась в том, чтобы утром не проспать, встать вовремя, позавтракать и не опоздать на работу, потому что без нашей группы стояло всё дело. Удивительно то, что мы были самодисциплинированны без командиров и политических надсмотрщиков. Зарплату нам не давали, но мы чувствовали, что при нашей общей хорошей работе, работающие рядом с нами женщины имели повышений заработок и благодарили нас своим не казённым языком и что мы им очень хорошо помогли. Проработали мы больше месяца, и нас сняли и вызвали в свою часть, где мы были так же нужны для исполнения своих воинских обязанностей.

Ю.Сахалин. 1952г.,

91. ВОЕННО - ВОЗДУШНЫЕ УЧЕНИЯ.

Осенью в 1952 году были организованы и проходили учения 29 солдат военно-воздушной армии. Говорили, что на учения прибыли высокие военные чины из разных мест - Владивостока, Москвы, Хабаровска, Мурманска, Севастополя.

Для проведения учений летом построили трёхэтажное шлакоблочное здание штаба около посёлка Большая Елань на Южном Сахалине со всеми необходимыми подсобными помещениями, и начинили их соответствующим оборудованием. Не забыли сделать тесное помещение площадью в один квадратный метр без освещения и закрывающееся прочной дверью снаружи. Мы долго гадали, для чего оно было предназначено, но так и не узнали. Но вот однажды, в сырой, холодный осенний день мы, по приказу привели нарушившего воинский устав солдата по фамилии Иодка и закрыли его там.

Сколько времени он провёл в этой промозглой каменной коробке, нам осталось неизвестным. Там он мог в сырых и прохладных условиях, без отопления запросто простыть и заболеть.

Для охраны штаба назначен караул. Я стою в качестве часового у входной двери, вооружённый автоматом ППШ, и двумя дисками к нему с 72 патронами в каждом диске. Затвор автомата поставлен только на одиночный выстрел. Штаб работает днём, а ночью остаётся пустым, без военнослужащих. Утром приходят на работу как военные - генералы, старшие и младшие офицеры, так и гражданские люди, имеющие непосредственное отношение к проходящим учениям. В течение рабочего дня многим из них приходится покидать здание штаба и возвращаться назад. Вечером, после окончания работы все уходят со службы отдыхать. Движение мимо часового в течение рабочего дня очень интенсивное.

Моя задача как часового состоит в том, чтобы проверять пропуска и заменяющие их документы у всех входящих в здание штаба лиц, как военнослужащих, так и гражданских, задерживать входящих лиц, не имеющих документов, невзирая на их звания и должности. Большинство входящих заранее готовят и предъявляют свои документы в раскрытом виде и после этого проходят вперёд. Чувствуется, что они дорожат своим временем. Бывает и так, что некоторые, приходящие в штаб очень торопятся, не рассчитали время и проявляют явное недовольство тем, что приходится предъявлять документ, удостоверяющий их личность, ворчат и вслух выражают недовольство, явно показывают своё пренебрежение к часовому, а будет точнее сказать, что они не исполняют устав и установленный порядок посещения штаба и происходит это не так уж редко. Непонятно их поведение, ибо они не дети и должны быть грамотными и даже образованными и обязательно дисциплинированными.

Обидно выслушивать недовольства в мой адрес как часового, но я на службе и требую документ у всех и иногда преграждаю путь, такому недисциплинированному человеку стволом автомата, и это действует отрезвляюще, так как я могу сделать предупредительный выстрел. И ещё. Нам постоянно долдонили и стонали о том, что солдат должен быть подтянутым, стройным, физически развитым и готовым к любым действиям. Правильно. Но разве не относится сие к офицерам и генералам? Смотришь на таких, отрастивших громадные неестественные животы, неповоротливых, и думаешь, а на что они будут способны в настоящем деле или в бою? Не ведомо нам.

Южный Сахалин. Пос. Б. Елань. 1952г.

92. ЧИСТКА ОРУЖИЯ.

За время службы в Советской армии стрелять из личного оружия мне приходилось очень редко, и то только во время учебных тренировок, которые проводились не часто.

А чистить, проверять и смазывать личное оружие мы были обязаны постоянно, чтобы оно было всегда готово к действию. Что значит разобрать и очистить его? При этом следовало снять диск с патронами, вынуть затвор, а затем прочистить сухой ветошью все доступные детали, убрать старую смазку со всех частей оружия, в том числе и из внутренней поверхности ствола, протереть все детали и наложить новый слой смазки. Какой слой смазки наложить, конкретно никто не знал, а только проверял "на ощупь и на глаз" командир или старшина.

Нас разбирало любопытство, как устроены и как соединены все части этого оружия, в данном конкретном случае автомата ППШ. А нам не дозволялось разбирать его "до последнего винта"

При очередной плановой проверке и чистке автомата, пользуясь временным отсутствием командира, младшего сержанта Казанцева, я разобрал его на отдельные части и детали. Товарищи мои с интересом рассматривали их, и при этом опасались моей самодеятельности и говорили, что делать этого не следует, и за самовольные мои действия обязательно будет мне наказание, как за нарушение Устава. Я не послушал их советов. Кто-то с очень большим интересом рассматривал автомат в полностью разбросанном виде, а кто-то сходил быстро к нашему непосредственному командиру и доложил о моей самодеятельности.

Он бегом прискакал ко мне и стал причитать и стонать. "Что же ты наделал? Разбирать полностью на части и детали оружие нельзя, приказа такого нет, и кто будет отвечать за твоё своеволие? У нас в данный момент введена повышенная боевая готовность. Ты, что захотел пойти под военный трибунал?" Подошли старшие командиры - старшина Петров, командир роты старший лейтенант Воробьёв и начальник штаба (фамилии не помню).

И все наперебой начали отчитывать меня, как злостного нарушителя. Точнее говоря, читали и трезвонили про высокую боеспособность и мощь Советской армии, а такие, как я, подрывают, уменьшают эту самую боеспособность и мощь. Такая проповедь, мораль, политическая молитва продолжались, как мне казалось, довольно долго. Я стоял по стойке "Смирно" и смиренно, терпеливо и стойко выслушивал неприятные тирады моих командиров и в какой-то момент улыбнулся невольно, сам по себе. Кто-то с нескрываемым возмущением воскликнул: "Ах, а он ещё и улыбается!" Тирады, нарекания и обвинения в моей недисциплинированности полились на мою голову с ещё большей интенсивностью и продолжались ещё несколько минут. А я думал о том, что если есть повышенная боевая готовность в данный момент, то быстро отдайте приказание: "Собрать немедленно оружие и привести его в готовность!" И не надо устраивать долгую говорильню и расточать негодования по поводу этого случившегося нарушения. Наконец, после долгих, по моему мнению излияний и разговоров, командир роты отдал команду: "Немедленно собрать оружие!"

Видимо им надоело чесать языком. Стадное свойство - нападать на того, кто провинился, в надежде выглядеть обвинителем и человеком в стаде. Мне объявили наказание за моё нарушение Устава - два наряда вне очереди, а я очень удивился такому малому наказанию после такой разборки и взбучки, и ждал немалой отсидки на гауптвахте. Автомат я собрал в быстром темпе, почистил, смазал и поставил в ружейный парк. Больше такой разборки оружия я не позволял и вредной, как мне томили, самодеятельности не проявлял.