Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Четвертая

— Так что собирай вещмешок. Сейчас сдашь свой самолёт Зобову и с ним же, в бомболюке, прямо сегодня ночью прокатишься в Лериду. А там уж как-то сам до французского Перпиньяна доберёшься. У нас два борта под наступление на Сарагосу забирают, а у Зобова как раз самолёт из ремонта никак не выйдет, — пояснил Остряков расклад. — Так что бегом к нашему комиссару — получай у него деньги и документы. Он тебе и расскажет, к кому там обратиться.

* * *

Получив у комиссара очень сомнительный на вид паспорт Испанской Республики — с какой-то выцветшей печатью, несколько криво вклеенной своей фотографией и, разумеется, привычным именем и фамилией Juan Jereno — Лёха уже даже не удивился. Он просто хмыкнул, полистал документ, покосился на подпись какого-то неразборчивого «секретаря комитета» и, криво усмехнувшись, пробормотал:

— А точно с этим пустят во Францию? Не шлёпнут сразу, как гондураского шпиона, а то наши лётчики будут лить крокодильи слёзы в Сантандере…

Комиссар, товарищ Кишиненко, бывший кавалерист, а ныне страстный поборник дисциплины и бумажной отчётности, сдвинул брови так, будто собирался вызвать гром и молнии на голову Лёхи в отдельно взятом кабинете аэродрома. Он вздохнул и с лёгким рычанием, затем щёлкнул пальцем по гербу на обложке паспорта, как бы проверяя его на подлинность, и, прочитал коротенькую лекцию о международном положении. Минут на двадцать.

Затем Кишиненко между делом выудил из стола свёрток и, глянув на Лёху строго, пересчитал два раза тоненькую стопочку разноцветных бумажек:

— Вот тебе командировочные. Распишись. Тут, тут, вот тут и еще один раз тут. Смотри, не шикуй! До Перпиньяна тебе должно хватить. Там тебя встретит наш доверенный представитель, товарищ Хорьков. Дальше он всё устроит!

— Он и с самолетом поможет? — уточнил Лёха.

— С головой он тебе поможет, — коротко отрезал Кишиненко. — А с самолётом ты уже сам. У тебя ж… опыт. География. И профиль подходящий.

— Спасибо за доверие, товарищ комиссар! — Лёха прижал пачку к груди и сделал глаза как у котенка из мультика про Шрэка.

— Эх! Мне бы самому, конечно, поехать… Но нельзя! Не на кого тут всё оставить! — доверительно поделился с ним комиссар. — И ты это… главное — будь поуверенней, товарищ Хуан Херeно. — Он разрешающе кивнул на дверь.

Лёха поднялся, сунул деньги и паспорт во внутренний карман, отдал честь и вышел, не дожидаясь ещё одного официального напутствия.

Глава 22

Чико, где Нико?

Конец августа 1937 года. Аэродром Альфес, «337», пригород Лерида (ныне Льейда).

Лёха стоял посреди ночи на лётном поле аэродрома Лерида. Темнота была кромешная, звёзды над головой сияли так, что казалось — можно их достать рукой, а трава под потрёпанными английскими берцами шуршала подозрительно, будто это вовсе не трава, а искусственный газон. Собственно, предыдущие два часа наш герой провёл в бомбоотсеке своего же любимого СБ, держась за кольцо парашюта и вспоминая, как Кузьмича некогда вышвырнуло из этой же «СБшки» под Картахеной — событие столь живописное, что в отряде до сих пор любили его вспомнить под хорошие посиделки.

В середине ночи, при тусклом свете фар автостартера и некотором количестве экспрессивной лексики, Лёху заловили у его же самолёта двое испанских механиков. Один держал парашют, второй — помогал навьючить его на подопытного командира. Ему, уже одетому в лётный комбез, нацепили на плечи этот мешок с лямками, подогнали ножные обхваты, защёлкнули и проверили карабины на груди, хлопнули по спине — и с болтающимся под задницей парашютом затолкали в бомбоотсек.

Тут автору придётся сделать краткое лирическое отступление.

Расставаться со своим верным «Браунингом» наш товарищ категорически не хотел. А поскольку сильно сомневался, что французские пограничники будут лояльны к гражданину с левым паспортом и пистолетом, он запрятал «Браунинг»… в аккордеон.

Ну а что вы хотели — в спешке, не придумав ничего лучше, бывший командир экипажа, а нынче просто странствующий артист, товарищ Хренов пихался в нутро своего же бомбера с тощим вещмешком и аккордеоном на перевес. Причём в этом аккордеоне, помимо музыкальных дарований, ехали неучтённые франки из заначки и пистолет с парой запасных магазинов. Естественно, Лёха вызвал шквал юмора у аэродромных остряков.

— Сеньор Херeно, вы сразу из бомбоотсека играйте! — ржали механики.

Перед тем как створки закрылись, Зобов — летевший тем же рейсом, но на куда более почётном месте командира — успел постучать по обшивке и радостно проорать:

— Осторожно, двери закрываются! Следующая станция метро — Парк Культуры! Ты если прыгнешь — сначала дёргай за кольцо и сразу играть начинай! Оркестр с доставкой прямо до места!

«Наверное, так и рождаются мемы. Интеллигент, хренов, выдал фразу, которая позже стала хитом в московском метро,» — подумал Лёха Хренов, поудобнее устраивая чехол с таким дорогим аккордеоном.

Попаданец не заставил себя упрашивать дважды — и из-за закрытых створок полилась мелодия. И хотя к тому моменту её уже было плохо слышно за рёвом моторов, его бомбер так и порулил на старт под аккомпанемент «Прощания Славянки».

Сидеть в бомбоотсеке было ещё то удовольствие. Холодно, темно, как у негра в заднем проходе, да ещё весь реквизит вокруг дрожит, дребезжит и норовит треснуть тебя побольнее, стоит только зазеваться. Уже на земле, когда СБ замер на траве аэродрома Лериды, люк медленно и лениво приоткрылся, и Лёха, оглохший и ошалевший за время полёта, выпал наружу. Он отстегнул парашют и с удовольствием вдохнул тёмную испанскую ночь полной грудью.

Вокруг было темно, суетились встречающие, и только самолёт урчал остывающими моторами. Испанские механики отправили Лёху на командный пункт — узнавать о попутном транспорте.

— Ну, путешественник, — весело сказал он сам себе под нос, найдя на небе Полярную звезду, — держи курс на восходящую звезду социалистического братства.

Лёха вздохнул, закинул на плечо полупустой вещмешок и, устроив поудобнее аккордеон, словно бродячий артист, отправился в оздоровительный туристический поход до вокзала, руководствуясь смутными объяснениями дежурного.