Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Четвертая

Весело, но лететь можно.

Через пять минут после взлёта Лёха, развернув самолёт, вышел к морю. Картахена уже оставалась справа за спиной, и впереди начиналась ровная синева Средиземного моря. Где-то впереди должен был быть наш, советский пароход, ради безопасности которого сегодня Лёхе предстояло провести три часа в неудобном сиденье самолёта.

Он занял высоту в полтора километра и скоро справа по борту появился чёрный, в потёках ржавчины, грузовой пароход. Он обильно дымил густым чёрным дымом из единственной трубы, шустро удирая от Картахены в сторону африканского побережья.

«Заря Мировой Революции», — вспомнил Лёха название советского каботажника.

— Чем более убогий пароход, тем более пафосное у него имя! — подумалось Лёхе.

Он только начал было разглядывать пароход, как в наушниках зашипело. Степан, штурман, громко и очень хрипло сказал в переговорное устройство:

— Командир, смотри, по правому борту, тёмный силуэт, впереди по курсу парохода! — доложил штурман.

Лёха чуть положил самолёт на крыло, стараясь рассмотреть, глянул сквозь остекление вниз и увидел сам, как на фоне чуть подёрнутой ряби, почти в прозрачной толще воды едва уловимо темнел продолговатый, вытянутый силуэт. У самой поверхности, метрах в десяти, чуть в стороне от курса парохода.

— Подлодка, — произнёс Лёха. — Под перископом, на боевом курсе и прямо на наш подопечный пароход. Это так нам глаз на задницу натянут за утопление советского транспорта!

Лодка была чуть в стороне, но её нос был обращён под тем самым углом, с которого проще всего пустить залп в борт пароходу.

— Степан, строй заход! Сбрасывай все сразу! Рассчитывай, если что — я подверну! — голос у Лёхи сорвался. Советский бомбардировщик лёг в вираж, заходя по курсу подводной лодки.

Сделав полукруг, СБ-шка вышла на прямую — на курс, приводящий её вдоль корпуса субмарины. Лёхе подлодку было не видно. Он ещё раз вспомнил лихими словами конструктора Туполева. Иногда проявлялось мигание лампочек, и наш герой старательно отруливал по указаниям штурмана.

Лодка двигалась очень медленно, но она уже была точно на позиции. Ничего не подозревающий транспорт неумолимо накатывался на точку пуска торпед.

* * *

Трипанелли стоял в боевой рубке, руками вцепившись в рукоятки перископа. На лице его читалось сосредоточенное выражение человека, который не только ищет цель — он уже её нашёл.

— Horizzonte… vuoto, — пробормотал он. Горизонт был подозрительно пуст. Ни одной республиканской шаланды не было выделено для охраны транспорта.

Он чуть приподнял бровь, повернул перископ на несколько градусов, смахнул платком пот со лба и снова вгляделся в пыхтящий транспорт.

Трипанелли улыбнулся: цель сама накатывала в перекрестье прицельных линий.

— Торпедные аппараты — готовность! — бросил Трипанелли в сторону боцмана, не отрывая взгляда от перископа.

Он снова прижался к окулярам перископа и крутанул маховик, когда вдруг…

Прямо на него шёл самолёт. Двухмоторный. С раскрытыми, чёрт побери, бомболюками.

— Madonna santa! — выдохнул Трипанелли.— Срочное погружение! Emergenza! — завопил он так, что у находящихся в центральном посту заложило уши. — Tutti sotto! Tutti! Быстро!

Он снова приник к перископу, и последнее, что увидел Пиппино в своей жизни — это отделяющиеся от самолёта бомбы…

Самое начало августа 1937 года. Кабинет военно-морского советника, арсенал порта Картахены,

Вся ситуация сильно напоминала Лёхе старые добрые времена. Когда он стоял на вытяжку перед Кузнецовым и получал очередную дыню за какой-нибудь особенно выдающийся блудняк.

С той только разницей, что сейчас он стоял не один — рядом маячил его начальник, Николай Остряков, тоже слегка вытянувшийся, как ученик на разборке у завуча. А напротив, за столом, чинно и даже немного торжественно, сидел капитан первого ранга Владимир Антонович Алафузов. На носу у него виднелись круглые очки в тонкой металлической оправе, которые придавали ему вид профессора из института дальновидного терпения.

Он поправил пенсне, перелистнул бумагу и, не поднимая головы, пробормотал в сторону лётчиков:

— У меня ощущение, что незабвенный Алибабаевич, наш родной, никуда не уплыл. Или, как минимум, оставил после себя вполне себе достойную замену…

Затем Алафузов поднял взгляд, прошил обоих лётчиков сверху вниз и уже вслух, с выражением и лёгкой интонацией как у актёра-одиночки, читающего монолог на сцене, продолжил:

— «В результате нештатного срабатывания аварийного сбрасывателя бомбовой нагрузки, экипаж наблюдал большое масляное пятно, набор экскрементов человеческой жизнедеятельности и кучу мусора, безуспешно пытавшихся атаковать наш транспорт…» — он сделал паузу, вздохнул и, отложив листок, добавил:

— Вот вот! «Большое масляное пятно пытавшееся атаковать наш транспорт»! Вы, товарищи, в курсе, что прежде чем это великолепие попало ко мне, оно ушло в центр? По линии комиссариата внутренних дел! Про набор экскрементов человеческой жизнедеятельности и кучу мусора я, заметьте, даже не заикаюсь!

Лёха даже бровью не повёл, но внутри у него всё сжалось:

— От ведь жопа… — подумал он. — Но откуда он Стёпин черновик раздобыл! Я ведь лично следил, как официальный рапорт составляли!!! Так вот и спишут надолго на работы общественного характера.

Остряков тем временем смотрел в одну точку, излучая внутреннее спокойствие, как будто происходящее его никак не касалось. Он вообще умел входить в режим «я просто здесь стою» с олимпийским достоинством.

Алафузов снял очки, зачем от протёр их, сложил и, глядя поверх бумажной кипы, сказал уже устало, но без злобы:

— Ну и что мне с вами делать, морские лётчики?

Лёха решился:

— Товарищ командир, мы ситуацию спасали. Наш пароход был под угрозой и если бы не аварийное срабатывание, то подводная лодка вполне успевала ему торпеды в борт всадить. А так мы подводную лодку не наблюдали, только мусор и экскременты.

Алафузов впервые за всё время едва заметно улыбнулся. Почесал висок и буркнул:

— Идите отсюда. И чтоб не попадались мне на глаза.

Остряков ответил за обоих:

— Есть! Мы всё поняли! Исправимся! В следующий раз будем наблюдать ящики и детали обшивки!

— Как у вас, кстати, у вас сработал аварийный сброс? — спросил Алафузов уже в спину уходящим лётчикам.

— В полном соответствии с инструкцией! Товарищ командующий, — не оборачиваясь, честно ответил Лёха. — В абсолютно прозрачной испанской атмосфере, и в режиме максимального патриотизма, и прямо по итальянской субмарине!